Фабрика звезд по-русски - Дмитрий Серебряков

А ведь им, бедолагам, сегодня вечером докладываться Заказчику.

«Ай-яй-яй, как всё запущено!» — посетовал Совин.

Только дома он понял, как его вымотала эта история. Да еще почти бессонная ночь. Совин понял, что если не выспится, то сыщик из него будет никакой.

«Какая Маша? Уже никакая!» — определил свое состояние Дмитрий Георгиевич словами из известного анекдота. Он запер дверь на все, на что только можно было ее запереть, прислонил к ней поставленный вверх ногами стул — он упадет и загрохочет, если кто-то вдруг дверь всё-таки откроет, — положил рядом с собой взведенный арбалет и уснул.

К вечеру он проснется и сядет за компьютер. Подвести итоги. Как обычно.

Вечер двадцать шестой

ПЯТНИЦА, 29 МАЯ

Удивительный вечер. Удивительный!

Совин не был большим любителем кроссвордов. Но его работа в известной степени напоминала кроссворд или шахматную головоломку. Дается тема, на которую следует написать хороший рекламный текст. После раздумий и самого процесса работы появляется результат в виде готового текста. И если он действительно хорош, внутри образовывается удивительной приятности чувство.

Сейчас же удовольствие было неизмеримо большим. И даже не удовольствие, а… Это сложно определить, но было хорошо.

С какой башкой Совин проснулся утром, не описать. Но время не ждёт, как сказал Джек Лондон. Очень быстро: завтрак, стоянка автомашин и — вперед, на Сиреневый бульвар.

На обход девятнадцати квартир в подъезде, где двадцатая по-прежнему была опечатана, времени много не потребовалось. Девятнадцать раз представиться, задать девятнадцать вопросов, получить девятнадцать одинаковых отрицательных ответов: нет, в тот вечер от нас в половине первого гости не выходили. И никого похожего на них мы вовсе не знаем. Точка. Здесь все ясно. В машину!

Совин опаздывал к дому Толстого и поэтому включил прослушивание эфира раньше, в надежде успеть. Но крайне ограниченная зона передачи сигнала не позволяла услышать происходящее в квартире Клевцова издалека. Сигнал появился только метрах в двухстах от дома.

Совин немного опоздал. Толстый уже разговаривал по телефону. С женщиной.

Дмитрий включил загодя подключенный к приемнику диктофон.

— …пропали, не звонили. — Дмитрий начал прослушивание с этого обрывка фразы, произнесённой голосом Клевцова.

— Ладно, не дёргайся, — отозвался молодой женский голос: — Твоё дело — провести концерт, дать статьи. И чтобы тираж вовремя пошёл в продажу. И второй тираж заказывай. Сегодня же. Мне, что ли, тебя учить! Успеем — всё в порядке. И с другой проблемой все уладим. С другими людьми, конечно.

— Зря я тебя тогда подвез. Если бы ты не села в машину…

— Зря подвез, говоришь? Да ты и сегодня был бы на побегушках. И в нищете.

— Зато спал бы спокойно.

— Что ж теперь об этом говорить. Раньше нужно было думать. А может быть, ты в сторону решил уйти?

— Я бы ушёл. Да курящих много развелось, которые без сигарет. А я, как на грех, не курю. Ты сама знаешь.

— Правильно соображаешь. Главное, чтобы к нужному человеку подошли.

— Ты-то в этом понимаешь.

— Всё, хватит! — закончила собеседница нехороший, но абсолютно непонятный Совину разговор. — Делай всё, как договорились. Мне не звони. Я сама позвоню. — И повесила трубку.

Совин резко переключился на прослушивание квартиры.

— Сука! — выругался Толстый и повторил снова: — Сука! — И разразился тирадой абсолютно непечатных выражений, что никак не соответствовало его облику интеллигентного человека.

Ничего больше не происходило в квартире Клевцова в течение получаса. А спустя полчаса он сошёл вниз, сел в свою иномарку и уехал.

Совин не поехал за ним. Не было резона. Зато был большой смысл осмыслить («Как сказано!» — сыронизировал над собой Совин) довольно бурные события последних дней и часов. И лучше не дома. Мало ли, кто его мог там ждать…

Лучшего места для размышлений, чем дебри Измайловского парка, и придумать нельзя.

Однако, приехав в эти самые дебри, Дмитрий осознал: в голове такой сумбур, преступление запутано в такой клубок, что непонятно, за какую ниточку надо тянуть, чтобы распутать этот клубок.

С другой стороны, ниточек, конечно, торчало множество, загадок стояло еще больше: Клевцов и Снегирёва, Клевцов и шофер-убийца Чертков, адвокат из Владимира и Клевцов, убийство Нины Власовны, убийство Володи Андреева, неизвестная женщина, явно замешанная в преступлении…

Много ниточек, много. Но реально потянуть можно за очень немногие. И вопросы задавать можно очень немногим людям. Если, конечно, хочешь получить ответ. Ведь и Толстого спрашивать можно, только он ведь ничего не ответит да еще плохих парней подошлет для разговора. Опять.

Если быть реалистом, то вопросы действительно можно задать сейчас только двум людям. Во-первых, адвокату Сергееву из древнего русского города Владимира. При условии, что он на самом деле испуган. Кстати, не факт, что это так.

Во-вторых, есть еще один человек, который пусть очень косвенно, но всё-таки имеет отношение к расследуемому делу. Это Настя, девушка Владика Семенова. Тем более что нарисовалось в мозгу Совина одно упущение в ситуации с Владиком.

Как Владик вышел на Толстого? Не будучи человеком тусовки, попасть в неё сложно. Сложно найти нужного человека. Сложно. А Владик нашел. Как? И почему он, будучи человеком честным, не поднял скандал по поводу того, что его стихи использовались в записи фальшивых песен «Марины Снегиревой»?

К чему терзаться вопросом, когда можно спросить? Совин набрал номер домашнего телефона Насти.

— Вас слушают, — ответил мягкий женский голос. Мама.

— Здравствуйте. Настю будьте любезны.

— Настю? А ее нет.

— Простите, а где она?

Совин получил ответ, что Насти нет дома, что будет она дня через три, что Настя уехала к родственникам. Вежливо поблагодарил. Выключил свой сотовый телефон. Закурил.

В детективах Микки Спилейна частный детектив Майк Хаммер часто упоминал о том, как складывается мозаика, как восстанавливается картина преступления. Совин об этом, читал.

Сейчас, сидя у своего компьютера, он почувствовал это на самом себе. Кстати, очень интересный процесс…

Картинка начинала складываться. Точнее говоря, сложилась, почти сложилась картинка. Но только в мозгу. Умозрительно. Бездоказательно. А хотелось и доказательств, и полной ясности. И в конце концов, просто понимания: как, почему и зачем.

Строго говоря, вопросы «почему?» и «зачем?» не стояли. В этом деле главную роль играли деньги. А вот вопрос «как?» был очень интересным. И требовал ответа…

Вечер двадцать седьмой

СУББОТА, 30 МАЯ

«Тихо! Чапай думать будет!!» — цитатой из бессмертного фильма шепотом рявкнул себе супермен Совин. И принялся думать, прихлебывая чай и постреливая из дробовика по DOОМовским монстрам. После беготни по мрачным коридорам бессмертной игры-«стрелялки» организм получал небольшую встряску и думалось лучше.

«Экий, однако, каламбурчик! „Думать“ — значит, играть в ДУМ», — улыбнулся внезапно пришедшей мысли Совин.

Мотающиеся по экрану монстры грязно ругались. Шум и пальба стояли несусветные. За окнами зажигались огни. Дмитрий Георгиевич готовил себя к работе.

Только сидел он не дома, а в своём рабочем кабинете. Охранник внизу давал не стопроцентные, но достаточно серьёзные гарантии того, что ночь у Совина будет спокойная, без нежелательных визитов. Тем более что машина стояла на стоянке, не на той, заметим, где стояла всегда, а на совершенно другой.

На работу Совин приехал на такси, по дороге оглядывался да ещё попетлял, отрываясь от возможной слежки. Никакой слежки он не заметил, но чем чёрт не шутит, когда Бог спит!.. Опять же — бережёного Бог бережёт…

Иногда Совин почему-то любил спать на полу. Бросал на ковер подушку, брал старый овчинный тулуп, ставил рядом пепельницу. Все предметы в комнате снизу смотрелись иначе, появлялось какое-то ощущение новизны и необычности.

Он вспоминал, как однажды в студенческие годы в каникулы со свои приятелем три дня прожил на шкафу. Самым натуральным образом. Спускались они только затем, чтобы сварить пельмени да, пардон, по зову организма. Даже ели и спали на шкафу. Как ни смешно это сейчас вспоминать, но было интересно, как будто они находились совсем в другой, незнакомой, комнате…

Сегодняшнее утро началось как раз с того, что Совина разбудила некая помятость в боках. Сон на полу не располагал к тому, чтобы проспать, например, до двенадцати. Даже до десяти. Что, собственно, Совину и требовалось.

Сегодня он спал ночь на полу не для удовольствия, а для раннего просыпания. Чего с успехом и добился. Учитывая, понятно, все иные задействованные для пробуждения совинского организма средства — радиоприемник и будильник в кастрюле.