Галактический патруль - Юрий Гаврилович Тупицын

прицепом. Утешал он себя тем, что, во-первых, это были деревянные, все быстрее и быстрее теряющие свою ценность деньги, и, во-вторых, существенная часть этих денег была заменена бутылками пшеничной водки, которую Коган закупил по твердым государственным расценкам и которую многие умельцы с истинно золотыми руками брали охотнее любых денег. По ряду замечаний и комментариев папы Оси, касающихся этой, по-своему уникальной коллекции, Славка догадывалась, что он не оставляет надежды, дождавшись стабилизации финансов, выгодно запродать эту коллекцию, оставив для себя лишь самую малость. Конечно, для этого ему требовалось согласие Славки, которая формально являлась совладелицей инструментов, но, судя по всему, папа Ося был убежден, что на этом пути особых трудностей у него не будет. Для этого у него были основания. Он и Славка ладили, причем без всякой фальши, искренне симпатизируя друг другу так, что мама Неля упрекала мужа за равнодушие к Людмиле, что конечно же не было правдой.

Если бы в коллекцию входили только подлинные инструменты, она была бы, по выражению энтузиастов, бесценной, а по деловым меркам оценивалась бы десятками миллионов долларов. Однако истинных подлинников в коллекции были единицы, хотя подделок в ней не было вовсе. Основу ее составляли реставрированные скрипки с очень разным уровнем первичной сохранности. Скрипки восстанавливались известным во всем музыкально-скрипичном мире реставратором Константином Абрамовичем Зверевым, а сбор коллекции в виде своеобразного скрипичного лома начал его отец, Абрам Митрофанович - первая скрипка симфонического оркестра Одесского театра оперы и балета.

В разгар Гражданской войны в Одессу хлынул поток богатых беженцев, мечтавших выбраться из Советской России за границу. Они везли с собой все самое ценное и транспортабельное: деньги, золото, драгоценные камни, картины известных художников и… скрипки, принадлежащие главным образом прославленным школам итальянских мастеров. На старинных роялях, на старинных трубах, кларнетах и флейтах не играют, они звучат хуже новых инструментов, а то и вовсе не звучат. А вот скрипки, если это произведения подлинных мастеров, с возрастом отнюдь не теряют прелести своих голосов, напротив, их звучание становится еще более чистым и звонким. Поэтому старые скрипки, в отличие от старых роялей и труб, имеющих лишь скромную музейную ценность, ценятся очень высоко. А если они изготовлены, скажем, руками Антонио Страдивари или Гварнери Дель Джезу, то стоят поистине бешеные деньги. Но если это хорошо известно музыкантам и антикварам, то для большинства солдат и матросов, которые проводили досмотры багажей беженцев-буржуев, скрипки были чем-то вроде балалаек. Поэтому скрипок в процентном отношении в Одессу удалось провезти куда больше, чем, допустим, золотых червонцев или драгоценных камней. Одесса превратилась в своего рода склад скрипок самого разного достоинства, причем это отнюдь не преувеличение для красного словца, а довольно грустная, варварская действительность. Скрипка - тонкий и хрупкий инструмент, требующий бережного хранения, а Одесса в разгар Гражданской войны представляла собой переполненный людьми, беспокойный город, где царствовал Мишка Япончик и процветал разбой и откровенный бандитизм. Скрипки ломались и случайно, и по-варварски намеренно, подобно тому, например, как был сломан, а точнее, попросту сброшен со второго этажа знаменитый «Стейнвейн» Рахманинова - ради потехи и надругательства над землевладельцем.

Вести о скрипках, скопившихся в Одессе, дошли до Москвы. И в мае 1920 года в этот город был направлен специальный сотрудник ВЧК Прокофьев с заданием отыскать и доставить в Москву все ценное. Для хранения и транспортировки скрипок Прокофь-еву по специальному указанию Ленина был выделен целый железнодорожный вагон, причем не простой, а комфортабельный - так называемый классный. Усилиями Прокофьева и тех людей, которые помогали ему, для России было сохранено множество уникальных инструментов, которые составили основу Государственной коллекции скрипок, хранящихся в Большом зале Московской консерватории.

Но параллельно с уникумами группа Прокофьева собрала скрипки разной исторической и музыкальной ценности, в том числе поврежденные и так называемый скрипичный лом, с которым тогда не было времени толком разобраться, - хоть на растопку их пускай, благо древесина сухая. Тогда-то на Прокофьева и вышел Абрам Зверев, попросивший этот лом передать в его распоряжение для детального исследования и возможного восстановления. Абрам Зверев был не только первой скрипкой симфонического оркестра, но и реставратором-любителем. К его услугам обращались многие скрипачи: музыканты - народ легкий на развлечения и рассеянный, а скрипки - инструмент ломкий, они повреждаются куда чаще, чем это представляется неискушенным в таких делах людям. Вооружившись нужными документами и захватив с собой великолепную скрипку, доставшуюся ему по счастливому случаю, - изделие Ивана Андреевича Батова, прозванного в музыкальном мире русским Страдивари, Абрам Зверев явился к Прокофьеву на прием. Попросив разрешение сыграть и получив оное, он исполнил «Цыганские напевы» Сарасате. А потом рассказал об изготовителе скрипки, на которой только что играл, о мастере-самородке Батове, который родился в семье крепостных крестьян графа Шереметева. Обучившись в Москве мастерству скрипичных дел, Батов вернулся в графское поместье, из-готовил много инструментов для знаменитого шереметевского крепостного оркестра, получил за свое искусство вольную и, поселившись в Петербурге, посвятил любимому делу всю оставшуюся жизнь. Скрипки Батова славились не только в России и Европе вообще, но даже в Италии - родине величайших мастеров скрипичного дела.

Чекист Прокофьев был тронут рассказом о прославившемся на весь мир крепостном мастере. Он полюбовался скрипкой Батова и попросил сыграть что-нибудь еще такое, чтобы славянским духом полнилось. Прослушав «Славянский танец» Дворжака, Прокофьев тут же удовлетворил просьбу Абрама Зверева и выписал на его имя модный в те времена мандат.

Вряд ли бы сам Абрам Зверев сумел извлечь из этого мандата практическую пользу. Но к сбору и скупке всего, что представляло интерес, активно подключился близкий приятель Зверева - Авиэзер Коган, дантист по профессии, совсем неплохо, по любительским меркам, игравший на скрипке. Профессия дантиста открывала Когану легальные пути к купле-продаже золота, он был человеком денежным и оборотистым. При его участии и было положено начало частной коллекции реставрированных и восстановленных скрипок, которой на равных паях владели Коганы и Зверевы: первое семейство добывало инструменты, второе - отбирало все, заслуживающее внимания, и работало над их восстановлением. На волне исхода в столицу, которая унесла из Одессы многих ищущих лучшей доли людей, в том числе и будущих знаменитостей мира литературы и искусства, отбыли в Москву и Коганы, и Зверевы. С ними прибыла в столицу и коллекция скрипок, которая потом перешла во владение старших детей этих семейств - Константина

Зверева, мастера скрипичных дел, и Осипа Когана, известного скрипача, который был на двадцать один год моложе своего партнера.

Полтора года тому назад Константин Зверев, семидесятитрехлетний старик, оставил дела, продал московскую