Детский сад, штаны на лямках - Люся Лютикова

– Какой именно?

– Я знаю о ваших планах захапать недвижимость мальчика! Имейте в виду: я не позволю! Между прочим, я журналистка. Я подниму на уши всю общественность, расскажу в центральной прессе о ваших делишках и обязательно докажу, что это вы убили инспекторшу Махнач и юристку Прудникову! Рано или поздно, но вы сядете в тюрьму! А Елена Алябьева оттуда выйдет!

К моей тираде госпожа Упшинская отнеслась на удивление спокойно.

– Так-так… – задумчиво произнесла она, и я прямо-таки почувствовала, что она примеряет на меня психиатрические диагнозы, один за другим. Очевидно, ни один диагноз полностью не подходил, и Виолетта Борисовна решила продолжить врачебный осмотр.

– Присаживайтесь. – Она указала на стул. – Значит, вы утверждаете, что я убила двух человек: юриста Прудникову и инспектора… Как, говорите, вторая фамилия?

– Махнач! – выкрикнула я, продолжая стоять.

– Позвольте узнать, по какой же причине?

– Думаю, чиновницы зарвались и стали вас шантажировать.

– А чем меня можно шантажировать?

– Тем, что вы незаконно лишили родительских прав Елену Сергеевну Алябьеву.

– Кто такая Елена Сергеевна Алябьева?

Голос психиатра действовал убаюкивающе, мой пыл потихоньку начал угасать.

– Любовница вашего отца, пять лет назад она родила сына Константина.

Легкая тень набежала на лицо собеседницы.

– Да-да, припоминаю… И чем же, по вашему мнению, помешала мне Елена Сергеевна?

– Слушайте, нет смысла притворяться. Поймите же – я вас раскусила! Квартира, которую Борис Теодорович подарил сыну, вам как кость в горле. Вы любым способом решили вернуть себе недвижимость. Сначала придумали лишить Елену Алябьеву родительских прав и взять ее ребенка под опеку. Потом убили чиновниц соцзащиты и свалили преступления на Алябьеву, чтобы она на долгие годы попала в тюрьму и уж наверняка не смогла помешать вашим планам. Но у меня есть доказательства, что улики против Алябьевой сфабрикованы, и я обязательно предъявлю их следствию!

Виолетта Борисовна кивала в такт моим словам и думала о чем-то своем.

Меня вдруг пронзило: господи, да что же я творю?! Я на удивление беспечна! Зачем откровенничаю с убийцей? Ведь никто не знает, что я поехала в психиатрическую больницу. Я здесь полностью во власти главного врача. Если госпожа Упшинская захочет, то сгноит меня за решетками психушки. Сейчас войдут санитары, наденут на меня смирительную рубашку, вколют транквилизаторы – и я никогда больше не увижу белого света. Караул, спасите!

Собеседница наконец оторвалась от своих мыслей.

– Я еще раз предлагаю вам присесть, – тем же спокойным голосом сказала она, – разговор предстоит длинный.

Я послушно села.

– Хотя вы излагаете довольно бессвязно, мне удалось составить целостную картину. У моего отца действительно была любовница, которая родила сына. Теперь у нее неприятности, и вы считаете, что это я их организовала. Но уверяю вас, я не имею к этому ни малейшего отношения.

Памятуя о санитарах и смирительной рубашке, я сочла за благо промолчать.

Виолетта Борисовна между тем продолжала:

– Возможно, я разочарую вас, но о квартире, которую мой отец подарил мальчику, я слышу впервые. Теперь мне понятно, почему перед своей смертью он поспешно продал дачу, но деньги куда-то испарились, мы с матерью их не нашли. Он знал, что скоро умрет, и торопился оставить что-то ребенку. Поскольку мать мальчика решила не вписывать отца в свидетельство о рождении, официально ребенок не мог претендовать на наследство.

– Ваш отец знал, что умрет? – удивилась я.

– Да. Врачи обнаружили у него рак прямой кишки, который в девяносто процентах случаев не лечится. Ему давали максимум полгода жизни. Он умер раньше, разбился на машине, спешил на встречу с юристом. Такая вот ирония судьбы.

Я ощутила укол совести: плохо думала о человеке, который ни в чем не виноват! Более того, он оставил своему ребенку квартиру, хотя по закону имел полное право послать его ко всем чертям. И возможно, Борис Теодорович действительно намеревался перевести недвижимость в нежилой фонд, чтобы обеспечить Ленке с Костиком безбедное существование. Быть может, именно по этому вопросу он хотел поговорить с юристом, но не успел.

Я решила привлечь Виолетту Борисовну на свою сторону. Главный врач психиатрической больницы – неплохой союзник в борьбе с сильными мира сего.

– Виолетта Борисовна, ваш сводный брат Константин находится в детском доме, а его мать – в следственном изоляторе, она подозревается в совершении двух убийств. Вы – единственный близкий родственник Костика, пусть не на бумаге, но по крови…

– Можете не продолжать, – прервала собеседница, – я поняла вашу мысль. Мой ответ – «нет».

– Что – «нет»?

– Нет, я не буду помогать этой семье.

– Но почему?!

– Я всегда неодобрительно относилась к этой связи. И не одобряла я прежде всего папу. У них разница в возрасте двадцать девять лет, он ей в отцы годился! Возможно, девушка не до конца соображала, что делает, она находилась под действием антидепрессантов, но мой отец ведь должен был понимать. В конце концов, это просто профессионально не этично, она была его пациенткой. Ненависти к этой женщине я не испытываю, но и симпатию она у меня по понятной причине тоже не вызывает. Извините, разговор окончен.

Всё это было произнесено ровным, бесстрастным голосом человека, который прекрасно владеет собой и не позволит эмоциям одержать верх.

– По понятной причине? – воскликнула я. – Елена просто хотела быть счастливой, разве не так?

– Она сама не знала, чего хотела, – отозвалась Виолетта Борисовна, и впервые в ее голосе прозвучала враждебность. – Она заставила моего отца уйти из семьи. Вы не можете представить, сколько горя принесло моей матери его признание. После сорока лет брака, а они были женаты с восемнадцати лет, отец вдруг заявляет, что полюбил молоденькую пациентку, сделал ей ребенка и уходит к ней на съемную квартиру! А через месяц он вернулся, как побитая собака, потому что любовница его выгнала. Заявила, что он слишком стар для нее и что она будет искать другого мужчину. Когда она решила не вписывать его в свидетельство о рождении ребенка, отец был просто морально раздавлен! За один день он постарел на десять лет! Я знаю, он помогал ей деньгами, оплачивал съемную квартиру, покупал детское питание, втайне надеялся, что она примет его обратно. Но она вела себя как собака на сене: придерживала рядом, но к себе не подпускала. Мой отец не заслуживал такого отношения, да и мать тоже. Эта девушка сломала жизнь двум людям, так что судьба наказала ее заслуженно! Я так считаю!

Я вздохнула: быть может, Елена Алябьева, вкусив все прелести жизни матери-одиночки, позже не раз раскаялась в своем решении. Возможно, через несколько лет до нее дошло, что старый и нелюбимый муж – это все-таки лучше, чем никакой.

Основной недостаток женщин состоит в том, что они не бывают одновременно молодыми и умными. Они делают это по очереди.

Глава 23

Чтобы добраться от психбольницы до города, мне пришлось вызвать такси. Стоило удовольствие недешево, как если бы я ехала в соседний Ногинск, да и машину я прождала целую вечность.

Притоптывая на снегу, я жалела, что на мне надеты не валенки, а сапоги на тонкой подошве. В Москве покупать зимнюю обувь не имеет особого смысла, общественный транспорт ходит хорошо, не успеешь вынырнуть из метро, как подъезжает маршрутка, – ты просто не успеваешь околеть на морозе. Да и сугробов в столице мало, они быстро тают, образуя на дороге кашеобразное месиво из грязи, снега и реагентов. Натуральная кожа не выдерживает и одного сезона, скукоживается, поэтому лучше надевать сапоги из прочного кожзама, еще лучше – с резиновой пропиткой. А вот в провинции без валенок не обойтись.

– Куда едем? – спросил таксист.

Я сверилась с бумагами:

– Улица Пушкина, детский сад.

Трясясь на заднем сиденье такси, я недоумевала: садик находится в четырех автобусных остановках от Ленкиного дома. Ведь это очень неудобно – таскать ребенка через полгорода. Почему Алябьевой дали место в этом саду? После недолгих размышлений я пришла к выводу: очевидно, закон обязывает предоставить матери-одиночке место в детском саду вне очереди, но не уточняет – в каком именно. Вот Ленке и достался бросовый сад номер шестьдесят семь, куда никто не хочет идти. В том, что моя догадка верна, я вскоре убедилась.

Начать с того, что первый же павильон, который попался мне на территории детского сада, оказался заколочен. И я поняла, почему: обвалившееся крыльцо представляло реальную опасность для детей. На участке не было никаких качелей-каруселей, стояла только унылая проржавевшая лестница.

Здание сада, двухэтажное строение из кирпича, было построено как минимум шестьдесят лет назад. Напротив входа высилась горка из ледышек, очевидно, сброшенных с крыши и присыпанных песком. Дети, которых вывели на прогулку, развлекались тем, что пытались скатиться с горки, но мешал песок. Особо упорным все-таки удавалось добраться до низа ценой разорванных штанишек или варежек.