Призраки - Чак Паланик

И после этого им уже никогда не придется заниматься сексом, никогда в жизни.

Дальше — больше. Когда стало уже совсем плохо, их надежды на будущее сделались еще радужнее. Им приходилось выдумывать для себя все грядущие блага жизни, чтобы терпеть эту боль, которая с каждым разом была все сильнее: боль от прикосновений к саднящей коже, боль, когда ты ложишься на холодный, пропитанный потом матрас. Их лица болели от улыбок. Покрасневшая кожа горела от ласк. Марафон продолжался, и их награда должна была быть запредельной.

А потом все закончилось — быстрее, чем врач сообщит пациенту о том, что его болезнь неизлечима, быстрее, чем судья зачитает смертный приговор.

Кларки сделали друг с другом все, что можно было вообразить. Осталось только смонтировать пленку.

Предполагалось, что это будет забавно.

Разница между тем, как человек выглядит на самом деле и каким он себя представляет, может быть просто убийственной.

Может быть, вампиры живут вечно, потому что не могут увидеть себя в зеркалах или на фотографиях.

— Сразу стало понятно, что нас не спасет никакой монтаж, — говорит миссис Кларк.

Никакие активные занятия аэробикой, никакая пластическая хирургия никогда не сделают их такими, какими они представляли себя до того, как увидели эту пленку. Там, на пленке, двое почти безволосых животных, с голой розовой кожей, и совершенно не теми пропорциями, как это часто бывает с дворняжками: короткие ножки, длинная шея и туловище, как бочонок, без четко выраженной талии, — то и дело украдкой поглядывали в камеру, чтобы убедиться, что кто-то еще обращает на них внимание. Они улыбались друг другу, только это была не улыбка, а какой-то звериный оскал. Они втягивали животы.

Но больше всего их добило даже не собственное будничное уродство, а это наглядное доказательство, что они оба уже стареют. Их тонкие губы лепились друг к другу наподобие присосок, кожа висела мешковатыми складками, и вокруг всех отверстий казалась какой-то скомканной. Их насаженные друг на друга тела двигались, словно какой-то старый, кошмарного вида автомат, запущенный на предельной скорости — чтобы работал на полную мощность, пока не развалится.

Эрегированный член Нельсона казался каким-то корявым и грязным, как будто его достали из мусорного бака за китайской бакалейной лавкой. Огромная грудь и большие губы Тесс смотрелись как реквизит для второсортного порно, красные шрамы по-прежнему выделялись на коже.

И что с того?

Тесс Кларк плакала, глядя на себя с мужем в разных позах, под разным углом. Вся их анатомия, от стоп до макушек, потайные местечки у них между ног, волосы, спрятанные в подмышках, — они смотрели на это все, пока не кончилась пленка, и они не остались сидеть в темноте.

Это были они. Точно такие, какие есть.

После этого не помогли даже слезы. Всякое проявление чувств казалось глупым и бессмысленным. Они все видели сами. От правды уже не уйдешь. Всякое действие было бы просто началом очередных идиотских мечтаний, обреченных на провал.

Да, можно было бы снять еще один фильм. Основать собственную киностудию. Только теперь они знали: что бы они ни делали, это все ненастоящее. Никогда им не быть такими, какими они себя представляли.

Как ни старайся, сколько денег ни сделай, все равно они оба умрут.

За двое суток под взятой напрокат видеокамерой они полностью исчерпали свою норму интереса друг к другу, отпущенную им на всю жизнь. В них не осталось уже ничего загадочного друг для друга.

Им продолжали звонить из проката, просили вернуть камеру и прожекторы. Кларки задолжали прокатной компании такую сумму, которой у них даже не было на счету.

В тот день, когда Нельсон Кларк встал с постели и упаковал камеру и прожекторы, чтобы отвезти их обратно в прокат, — в тот день он уже не вернулся домой.

Муж не пришел. А еще через неделю у миссис Кларк не пришли месячные.

— Эта огромная грудь, — говорит миссис Кларк, — предполагалось, что это будет удержание налога.

Просто видимость чего-то большого и по-матерински уютного. А теперь оказалось, что у нее будет ребенок.

Нельсон Кларк так и не вернулся домой. В таком большом городе это не редкость. Мужья уходят. Дети сбегают из дома. Жены бросают мужей. Люди пропадают. Сотнями. Каждый год.

И что с того?

Тесс Кларк сожгла пленку, но стоит только закрыть глаза, и запись включается в голове. Каждый раз. Даже теперь, шестнадцать лет спустя. Когда ее дочь родилась, выросла и умерла. Этот ребенок, которого Тесс назвала: Кассандра.

9.

Миссис Кларк находит Директрису Отказ в холле, обставленном в стиле итальянского ренессанса. Директриса лежит на массивном столе из какого-то темного дерева. Кровь капает на пол со всех четырех сторон. Липкая кровь, уже припорошенная кошачьей шерстью. Запястье Директрисы Отказ перетянуто скрученным нейлоновым чулком. Мясницкий нож воткнут в столешницу. Кисть Директрисы над жгутом из нейлонового чулка — такая бледная на темно-красном фоне.

На полу под столом Кора Рейнольдс жует отрезанный указательный палец.

— О Господи, — говорит миссис Кларк, глядя на окровавленный обрубок, который Директриса заматывает куском желтого шелка. Кровь проступает сквозь желтую ткань.

Миссис Кларк подходит — хочет помочь, затянуть шелк потуже. Она говорит. — Это кто же вас так?

Директриса Отказ еще туже затягивает свой нейлоновый жгут и говорит миссис Кларк:

— Вы.

В этот момент каждый думает, что ему сотворить над собой.

Нам всем хочется подчеркнуть свою роль. Чтобы, когда нас спасут, именно наш персонаж вышел на первый план.

Плюс к тому, это решение проблемы, чем кормить кота.

Тот, кто вытерпит больше страданий, предъявит больше рубцов и шрамов, тот и выйдет на первое место в сознании публики. Если нас спасут прямо сейчас, Директриса Отказ станет самой великой жертвой — с обрубками пальцев, выставленными напоказ, она без труда завоюет симпатии зрителей. Получит ведущую роль. Блок А на любом теле-шоу.

А мы будем просто командой поддержки.

Нам достанутся роли второго плана.

Не желая, чтобы его обошли, тощий Святой Без-Кишок попросил нож у Повара Убийцы и отрубил себе большой палец на правой руке. Радикальная пальце-эктомия.

Не желая оставаться на вторых ролях, Преподобный Безбожник попросил нож и отрезал себе мизинцы на обеих ногах.

— Чтобы прославиться, — сказал он, — и носить потом по-настоящему узкие туфли.

Зеленые обои и шелковые занавески в холле, обставленном в стиле итальянского ренессанса, все забрызганы кровью, которая в электрическом свете отливает черным. Пол такой липкий, что кажется: ты сейчас сделаешь шаг, и ботинок останется на полу, на ковре.

Недостающее Звено говорит, что потеря пальца — отличное средство отвлечься от мыслей о еде. Недостающее Звено — в полном епископском облачении. Черные волоски выбиваются из-под белого парчового воротника, обшитого по краям золотой нитью. Из-за напудренного парика его квадратная голова и всклокоченная борода кажутся еще больше.

Герцог Вандальский, с собранными в хвост волосами, жует свою никотиновую жвачку. На нем — штаны и рубаха из оленьей кожи. Все швы отделаны длинной бахромой. Мать-Природа ковыляет по комнате, в сандалиях на высоченных каблуках, демонстрирующих, что у нее тоже отрезаны пальцы на ногах. Ожерелье из колокольчиков позвякивает при каждом неловком шаге. Она ходит по комнате и объедает ароматерапевтическую свечу с ароматом гвоздики и мускатного ореха.

Чтобы не мерзнуть, мы надеваем романтические рубахи с оборками, в стиле лорда Байрона. Или длинные платья а-ля Мэри Шелли, с бессчетными нижними юбками. Плащи а-ля Дракула, с красной атласной подкладкой. Тяжелые франкенш-тейновские ботинки.

Примерно на этом этапе Святой Без-Кишок спрашивает: а можно я буду героем, который влюбился?

В каждой истории непременно должна быть любовная сюжетная линия, говорит он, поддерживая штаны рукой. Для того чтобы история хорошо продавалась, нам нужны парень и девушка, которые любят друг друга безумно, отчаянно — но жестокий злодей не дает им быть вместе.

Святой Без-Кишок и Мисс Апчхи, они сидят — разговаривают друг с другом, в этом холле, отделанном в стиле итальянского ренессанса, с его украшенными вышивкой креслами и драпировками зеленого шелка между высокими окнами из зеркал. Весьма подходящее место для зарождения большой любви.

— Я думал влюбиться в Товарища Злыдню, — говорит Святой Без-Кишок.

Рядом с ними — огромный мясницкий нож, воткнутый в стол: призрак мистера Уиттиера ждет следующей жертвы.

Мисс Апчхи вытирает нос пальцем и спрашивает у святого — а он говорил с самой Злыдней насчет того, что у них будет большая любовь? Потому что, когда нас спасут, в ходе маркетинговой и рекламной раскрутки, этим двоим, которые так отчаянно боролись за то, чтобы быть вместе, надо будет хотя бы изобразить, что они влюблены. Что они делают здесь — это никого не волнует, но когда двери откроются, им надо будет целоваться и обниматься всякий раз, когда на них смотрит камера. Люди будут ждать свадьбы. Может быть, даже детей.