Единый учебник новейшей истории - Александр Покровский

И еще об одной могиле. О могиле Евстафия Алексеевича Тягина (1844–1898) – корпуса флотских штурманов полковника, гидрографа, первопроходца, основателя колонии на Новой Земле, человека большого личного мужества. Благодаря таким людям, Россия отстояла свои права на Новую Землю перед норвежцами. Эта могила на Северном (Морском) кладбище в городе Лиепая, что в Латвии (если кто не знает). И что Латвии до могилы русского офицера? А вот, поди ж ты – цветы и памятник с крестом.

Ну, слава те, Господи! Лужков нашел успокоение в Лондоне. Дали и ему, и всем его домашним, в Великобритании вид на жительство. Все-таки, миллиарды – с ними везде хорошо. Инвестируешь в экономику хотя бы 200 тысяч, владеешь недвижимость – на тебе вид. А уж коррупция или не коррупция – это британцев не касается, это еще доказать надо. Так что «утратил доверие» – и бегом в Лондон, но не голым, конечно.

Правозащитников при президенте расширили. Теперь их будет больше. Подозреваю, многих беспокоит вот что: количество должно, наконец, перерасти в качество, а то, того и гляди, рухнет один из основополагающих философских принципов. А вот меня все больше интересует: если поместить рядом варенье и г…но, то со временем г…но запахнет вареньем?

Справка: под словом «г…но» подразумевается известное в изобразительном искусстве слово «гуталино».

Выборы, как заметил премьер, не самоцель. Отнюдь. Они нужны, по мнению премьера, исключительно «для того, чтобы получить возможность что-то сделать для людей» (сейчас заплачу). Мне очень нравятся слова «возможность» и «что-то сделать». Не сделать то-то и то-то, а только «что-то», да и то, если будет «возможность». Давно заметил: ж…па напрямую связана с головой, и когда наступает ж…па, голова начинает работать. И только в этом случае. А зачем ей по-другому стараться? Выборы, а значит – пенсии, бензин, ЖКХ, ипотека, жилье – и внимание, внимание, внимание к людям. Сначала внимание, а потом – вынимание.

Вятчан премьер посетил, там и речью разразился, а они премьеру на встрече подарили глиняный статуй – ладью, на которой рулевым медведь. Очень тот статуй премьера тронул – мол, мы в одной лодке, и правильный у нас рулевой – медведь.

Справка: слово «ж…па» – это известное всем эстетам сокращение от «жизнетрепетная тропа». Что же касается медведя, то, как говорит зоологическая энциклопедия, это «один из самых крупных и опасных наземных хищников». Совершенно непредсказуем в поведении, умен, злопамятен, коварен, обладает молниеносным броском. Не отличается ни преданностью, ни привязанностью (к дрессировщику), всегда готов напасть, жертва к нападению обычно не готова. То есть – правильный вы себе символ выбрали, ребята.

7 февраля в Японии отмечают «день северных территорий» – то есть, Курил наших, значит. Ребята с Дальнего Востока рассказывали, что жители тех четырех островов Курильской гряды, что относятся к этим «северным территориям» давно уже живут с японцами душа в душу – в Японии и контрабандистов приютят, и гуманитарную помощь, чуть чего, окажут. А вот забота нашего правительства – это только недавно проснулось. Понаехали тут. Обещаниями кормят.

А министр нашей с вами обороны господин Сердюков даже обещал перевооружить пулеметно-артиллерийскую дивизию Восточного военного округа, базирующуюся на Курилах. Наверное, новыми пулеметами. То есть, те – иены и «гуманитарку», а эти – обещания и пулеметы?

7 февраля в Японии уже прошли выступления перед нашим посольством. Наши флаги разукрашивают, рвут и по земле волочат. Сегодня в Японии день нашего флага – самый ходовой товар. Интересно, кто его туда поставляет? Или на месте делают? Ловкий, между прочим, бизнес. Вагонами, небось, тащат.

В День Конституции выступили два ее главных защитника – господин Зорькин и господин Медведев. Господин Зорькин удивил, сказав, что на него (в виде судьи) никогда никто «не давил» (в виде власти) – замечательное выражение, кстати.

Умиление мое длилось ровно секунду, после чего оно усилилось, потому что слово взял Главный Гарант Конституции – он тоже сказал, что на суды наши никто никогда не давил (в виде власти), и они совершенно свободно принимали решения (в виде совести).

Хрен его знает-то ли я уже на Луне, то ли они только что с Луны оба.

Интересно, а зачем человеку на шестом десятке лет сесть во власть до семидесяти двух? Непрерывная ложь ведет же к слабоумию.

Я понимаю, конечно, что у некоторых к семидесяти годам развивается особое прозрение, но, как правило, все заканчивается иначе, печальнее.

Ложь меняет химию ливера, возникают ненужные напряжения в органах, клетки испытывают дрожь, омерзение, и болезнь Паркинсона к этому сроку была бы вполне логична, а вслед за ней и болезнь Альцгеймера, разумеется.

И все же – зачем, в чем причина столь удивительного упорства?

Не хочется в гроб? Так, всем же не хочется, но есть же еще и неизбежность.

Конфуций говорил: крестьянин может дожить до ста лет, чиновник – никогда.

Хочется кануть в Лету в обнимку с золотым унитазом?

Ну, что ж, это, возможно, и объясняет упорное желание посидеть на стуле, но все-таки, ради чего? Может быть, кроме унитаза есть еще что-то? Ведь своим человек может считать только недавно проглоченное, но и то только на какое-то время.

А так – все общее. Так чего ж неволиться-то и промежность сквозить, гульфирона тарунить? Ради чего?

А как приятно будет мне, в свои сто двадцать, пройтись по их могилам – все-таки, есть у меня такая мечта – и, подойдя к надгробию, прочитать: «жил, был, сы-по», а потом и подумать: «Ну, как, там, наконец? Не голодаешь?»

В церковных технологиях появляется что-то новое.

Зашел я в церковь – небольшая церквушка на Серафимовском кладбище в Петербурге (ну, там, свечки поставить, и все такое). Батюшка – большой, колоритный, к нему прихожанка после службы бросилась: «Благослови, батюшка!» – руку ей, не глядя (не потому что презирает, а потому что время дорого) – приложилась. Другая прихожанка к нему с вопросом о молебне.

«Но вам же сбросили CMC!» – а она все не утихает, мол, будет молебен или не будет. И тут батюшка произносит: «Если погода будет хорошая – будет молебен, а если хреновая, прости меня Господи, то не будет».

Девушки рядом прыснули, но я удержался – уж очень величественно он это сказал.

Господин Медведев назначил господина Рогозина старшим над ВПК. Ох, и попрем теперь в этой области, ох, и попрем! Просто никакого тебе не будет удержу. А до этого господин Рогозин наблюдал у нас за НАТО – там перли не мы, а нас. А до этого он наблюдал за Калининградской областью из-за расширения ЕС – расширению ЕС это его наблюдение совершенно не мешало. А до этого он в Думе наблюдал за международными нашими делами – нас международно выдворили отовсюду. Но теперь-то уж точно попрем, теперь он в ВПК.

К переменам: все меняется, даже почтовые ящики, и Вася может завтра стать Петей. Вот и в правительстве перемены. Кудрин сказал, что он поражен масштабами. Присоединюсь к нему – я тоже поражен. Неглупых выводят из-под удара и заменяют их на глупых и на очень глупых. Смена белья – первый барак меняется со вторым. Это здраво, поскольку при проверке не разобраться где и чей запах.

Науки можно вызубрить, но мудрость – никогда. Недавно прочитал, что Владим Владимычу «все равно, когда его поливают поносом».

Ах, Владим Владимыч, уж этот русский язык, я вам скажу, это что-то.

Понос случается, поливают другим.

А Дмитрий Анатольевич продолжает выступать.

С предложениями.

Ну, как не поздравить человека с приступом настоящего мужества. Экая несгибаемость. Другой давно бы удалился в келью, где, уставясь в стену, бубнил бы что-то похожее на «… клятвенно обязуюсь сейчас же пожертвовать все наследство, полученное от тети Зины, на благотворительные цели…» – а тут – все о государстве, о благе его, о благе.

Вчера моему командиру роты Александру Александровичу Раенко исполнилось 80 лет.

Он когда-то, сорок лет тому назад, командовал нашей курсантской ротой в Каспийском высшем военно-морском училище имени СМ. Кирова.

Много воды утекло с тех времен. Мы его тогда страшно боялись, клички ему давали и «Саша – тихий ужас» и «Мазандаранский тигр», но потом, я, например, довольно быстро понял, что именно он и подготовил меня к жизни на флоте, и я уже ни черта не боюсь.

Конечно, это знание пришло не сразу, но оно пришло – мне было с кем его на флоте сравнить, и это сравнение было только в пользу нашего Сан Саныча.

А в училище – Господи, как же мы его боялись. У него дергалось лицо, голос звенел, казалось, что вот сейчас он разнесет нас в пух и прах.

Но, удивительно, он не ругался матом, не унижал, не оскорблял, но распекал он так, что хотелось провалиться сквозь землю от стыда.

И было видно, что он переживает за дело, что он все принимает на себя и все через себя пропускает.