Серебряный огонь - Мари Кордоньер

– Я люблю тебя, сердце мое!

Фелина знала, что это правда. Что судьба определила их друг для друга. Иначе он не сумел бы вызвать у нее такие чувства.

– Я люблю тебя, Филипп!

Счастливой вынырнула она из потока страстей, с горящими глазами и размякшими губами.

И почему она так медлила отдаться? Или она забыла, что в ее власти заставить его задрожать так же, как заставил дрожать ее он?

Ночь еще не прошла, а она уже вновь ощутила возбуждающее удовольствие от поднимавшейся и опускавшейся в такт дыханию мускулистой груди. Жесткие темные волосы, покрывавшие грудь, вызывающе прикасались к розовым чувствительным соскам, пока они опять коварно не затвердели. Ах, как она жаждала его!

Рука Фелины отправилась в путь, погладила плоский живот и обхватила подобную чуду распрямленную мужскую плоть. Такую твердую и такую гладкую. Она как бы притягивала к себе пальцы Фелины, нежно касавшиеся крупных кровеносных сосудов, указывавших им направление.

Прижимая рот к ее розоватой ушной раковине, Филипп пробормотал:

– О, мадам, предупреждаю, вы опасно играете с огнем!

Фелина тихо и призывно засмеялась.

– Неужели, мсье? А может быть, я ищу факел, чтобы вновь зажечь огонь в себе.

Впервые она не только любила, но и смеялась при этом. Охватившая ее радость была так же сильна, как и любовь.

В скользящем, подобно шелку, движении, когда она, раскинув ноги, опустилась сверху на мужское тело, не оставалось уже ни ложного стыда, ни скованности. Опустилась со сладострастной, возбуждающей постепенностью, лишив мужчину остатков самообладания.

Он уже не мог больше сдерживаться. Его сильные руки обхватили ее бедра, приглашая ее на бешеный, полный блаженства танец.

Он так глубоко и мощно вошел в нее, что она издала хриплый стон. Отбросив назад копну волос, она вобрала его в себя целиком. Они слились воедино!

Сознание этого подхлестнуло все ощущения Фелины, вызывая прилив нового обостренного желания. Каждый момент их соединения становился началом еще более сильной, более острой потребности. Ее охватило жаркое пламя бешеной страсти, снова и снова вызывая безграничное упоение, которое они дарили друг другу.

Прошло несколько часов эротических переживаний, прежде чем, окончательно утомленные, они заснули на рассвете, продолжая обнимать друг друга.

Глава 13

– Скажу тебе, мой друг, я рад видеть, что твой беспокойный дух успокоился рядом с твоей очаровательной супругой.

Маркиз де Анделис не захотел размышлять над тем, правильно ли он понял намерения короля в новогоднюю ночь и не решительное ли поведение Фелины в последние недели стало причиной того, что Генрих Наваррский заботился теперь исключительно о ее благополучии. Даже Габриэлла д'Эстре дарила уже не опасной маркизе свои дружеские улыбки.

– Не согласитесь ли вы сопровождать нас обоих на охоте в Фонтенбло? – задала она Фелине вопрос.

На охоте? Фелина постаралась скрыть свой испуг. Хотя в замке Анделис она обучалась основам верховой езды, для участия в королевской охоте ее навыков было бы явно недостаточно. Поэтому она прибегла к отговорке.

– Бесконечно сожалею, мадам, но боюсь что вам придется ограничиться компанией моего мужа. Хотя мое здоровье снова улучшилось, мавританский врач, которому мы обязаны этим чудом, настойчиво предостерегал меня от слишком сильного физического напряжения.

Король и его фаворитка приняли ее извинение. Таким образом она осталась в Лувре вместе с теми придворными, которые отказались от удовольствия поохотиться в холодном феврале на волков.

Фелина радовалась возможности отдохнуть от череды праздников, банкетов и королевских забав. Как ни приятно ей было участвовать во всем этом вместе с Филиппом, к ее собственному удивлению, она стала тосковать по провинциальной тишине в замке Анделис.

Дни в столице, заполненные лишь тратой времени, потеряли начальную привлекательность. Как Филипп, так и Амори де Брюн постоянно присутствовали на каких-либо заседаниях совета или занимались делами, связанными с их имениями, она же пребывала в одиночестве.

Были, конечно, ночи, полные страстной любви, бесчисленные развлечения, которые жизнерадостный король так ценил в придворной жизни, и все-таки оставались многие часы, полные пустоты. Иногда ей хотелось найти нечто, чему она не смогла бы дать название.

Ни прочитанные книги и рукописи, ни споры с Амори де Брюном, ни тайные посещения Мадонны в церкви Сен-Жермен не уменьшали непонятного ей беспокойства. Угрызения совести? Или слишком сильное стремление оставаться Мов Вернон? Или попытки вытравить память о прошлом, чтобы соответствовать образу, который создал из нее Филипп?

Как бы то ни было, постоянные размышления постепенно отражались на ее здоровье. Усталость, ощущаемая с недавних пор, содержала в себе что-то болезненное. Ей стоило больших усилий подниматься по утрам с постели. К тому же она, видимо, потеряла аппетит, и вид роскошного стола, накрывавшегося и в отсутствие монарха, вызывал у нее скорее тошноту. В этот вечер она заставила себя с трудом съесть несколько крошек и с нетерпением ждала конца трапезы.

Ее попытка своевременно покинуть общество потерпела неудачу из-за дамы, совсем не добровольно отказавшейся от охоты. Тереза д'Ароне не получила приглашения сопровождать герцогиню и была этим разгневана. Виновником она считала маркиза де Анделиса. Судя по его дурацкому поведению в отношении своей неотесанной жены, он постарался не давать той повода для ревности.

С явным удовольствием отмечала мадам д'Ароне заметную бледность юной маркизы, темные круги под ее глазами и отсутствие у нее аппетита. Наконец-то она стала соответствовать образу болезненной супруги, нарисованному в свое время Филиппом. К тому же Тереза была уверена, что сосед одобрит ядовитые высказывания.

Граф де Сюрвилье тоже не был приглашен на охоту и точно знал, что королевская немилость вызвана сообщением маркиза де Анделиса. Та проклятая охота в прошлом году принесла ему сплошные неприятности.

С фальшивым сочувствием, так чтобы слышала Фелина, мадам д'Ароне проговорила приторным тоном:

– Как страдает бедное дитя! Мадам д'Анделис выглядит совсем больной и бледной. Не удивительно, что Филиппа Вернона кроме волков в Фонтенбло привлекают пикантные прелести сестры мадам Габриэллы. Представляете, граф, говорят, что после охотничьего ужина маркиза видели входившим в ее покои. А впрочем, какой же жизнелюбивый воин захочет вечно ухаживать лишь за одним худосочным, болезненным цветком.

Не сразу, а после нескольких ударов сердца сообразила Фелина, на что так бесстыдно намекает благородная дама. Потом она услышала раскатистый смех графа де Сюрвилье, одобрившего таким способом ядовитый комок злобы, и забыла на какой-то миг про свои недуги. Союз двух людей, одинаково ей ненавистных, направленный против нее, лишил ее и без того с трудом сохранявшегося самообладания.