Может собственных платонов... - Сергей Андреев-Кривич

Но почему же собирался отец сейчас в Архангельск-то? Ведь не по этому же делу?

Михайло не знал, что именно по этому…

К этому сроку отец невесты должен был приехать в Архангельск. Так еще по осени столковались. Там и свадьбу играть порешили. Василий Дорофеевич настаивал на Холмогорах, невестин отец хотел, чтобы свадьба была в Коле. Сошлись на Архангельске. Без обиды и одному и другому.

«Женитьба Михайлы все порушит, — так думал Василий Дорофеевич. — Когда женится, куда уж там уходить? Другие разговоры пойдут. Скорее надо все кончать. Идет декабрь, скоро и рождество. Там, гляди, и мясоед. Свадебное время».

До Василия Дорофеевича дошел какой-то глухой слух: будто от кого-то Михайле есть поддержка. «От кого? Что думают старые Михайлины радетели[83] —Иван Шубный и Семен Сабельников? Мудрецы… Что-то Фома Шубный как-то не так стал поглядывать на него. Почему?» — спрашивал себя Василий Дорофеевич. — А «Сам с перст, усы на семь верст», как встретится где, так и старается, окаянный, прошмыгнуть мимо.

Что вокруг него делается? Ну, уж нет… Не таковский он, Василий Ломоносов, чтобы шутки с ним шутить. Не выйдет!.. Надо кончать…

Как-то отец будто невзначай сказал сыну:

— Сегодня иду по деревне, вдруг навстречу Фома Афанасьевич Шубный. Раньше, бывало, увидит — тары-бары-растабары, а сегодня торопится. С чего бы это? Какие такие у него важные да спешные дела, не знаешь ли?

Что известно отцу? Неужели кто проговорился? Не может быть… Если так, совсем нехорошо. Быть ли ему в Москве? Все решается.

— Слушай-ка, — продолжал отец, — на большое дело деньги потребны. Большое дело крепче всего на деньге стоит. Да. А сколь у тебя денег?

И Василий Дорофеевич усмехнулся.

— Жива ли у тебя та полтина, которую ты скопил?

Нет! Ежели отец не знает о деньгах, значит, ничего в ясности не знает.

— Время-то бежит, — заключил Василий Дорофеевич разговор. — Вот и Варварин день минул, завтра уж Никола[84]1. После Николы в Архангельск поеду. Срок.

Какой срок?

— Завтра мне пособишь в путь-дорогу изготовиться, — Василий Дорофеевич широко зевнул и перекрестил рот. — Поздний час. Спать.

Утром начались сборы. Надо было поковать лошадей, починить сбрую, хорошенько осмотреть сани. Неближний конец. Девять часов по санному пути. Да и в грязь лицом не ударить перед отцом невесты.

Когда в санях были размещены припасы, уложен в них мешок с овсом и туго они были забиты сеном, Василий Ломоносов, накрыв сани рогожами на случай снега, вышел со двора и пошел по деревенской улице.

Михайло смотрел вслед отцу. Вот он прошел мимо христофоровского дома, дальше — некрасовского, чуть поворачивает и останавливается перед крыльцом большого, глядящего на дорогу дома.

Да, Михайло не ошибся. Отец шел к Баневу.

Глава 21. МИХАЙЛО ПРАВИЛЬНО ПОНЯЛ БАНЕВА

Едва забрезжил рассвет, Василий Дорофеевич уехал.

Простились они наскоро, как прощаются, расставаясь на несколько дней. А простились навсегда. Василий Дорофеевич, закутавшись по утреннему морозу в тулуп, взял в руки вожжи и хорошенько усевшись в санях, так уж больше и не обернулся и не взглянул на провожавших его жену и Михайлу. Ирина Семеновна тут же ушла, а Михайло все глядел вслед отцу, на припорошенную свежим ночным снежком дорогу, терявшуюся в густой заросли промерзшего ивняка.

Отец… И горя и опасности немало они вместе изведали на море. Не без гордости смотрел, бывало, Михайло, как отец в тревожную минуту спокойно распоряжался на «Чайке». Любо было поглядеть, как спорится в ловких отцовских руках всякая работа, как толково он ладит дело. Отец был добрый, простой, к нужде отзывчивый, помогал людям. Но вот в своем успев, свое только и видел. А ему, Михайле, по другому пути.

Отец… Родная кровь…

Последний раз взглянув на дорогу, Михайло вошел в ворота и заложил их поперечиной. Он обошел вокруг дома, вышел к занесенному снегом пруду, поднялся по взгорку к тому месту, где стояли хлебный амбар, скотный сарай, гумно. Выйдя за ограду, он обошел всю усадьбу. Родной, отчий дом… И все это он теперь видит в последний раз… В последний? Да. Так должно быть…

…Что-то не едет Банев. Михайло уже давно поглядывал в ту сторону, откуда должны были показаться его сани. Не едет что-то…

Скорее бы уже все решилось, скорее. С Баневым следует сегодня же поговорить, успеть надо сегодня и в волостное правление, а затем и в Холмогоры. Все в один день. Так лучше и вернее. Никакие слухи не успеют разойтись… А не то и без отца, может, кто помешает.

И что это не едет Банев? Опаздывает?

Михайло ходил, с речного берега смотрел в ту сторону, куда легла Московская дорога.

Уж не однажды переглянулся кое-кто из односельчан и соседей-денисовцев: что это молодой Ломоносов будто тревожится?..

Колокольчик!

На раскатанной деревянными полозьями дорожной излучине показалась ходко, почуяв дом, бежавшая заиндевевшая до глаз баневская гнедая.

Ну, приниматься за дело.

Михайло вчера знал, что отец опаздывает к Баневу…

Когда он водил лошадей к кузнецу, ему встретился Банев, подъехавший поправить разболтавшуюся у лошади подкову. Он уезжал в Вавчугу и сказал Михайле, что приедет завтра к полудню.

Издавна повелось, что за неграмотного Василия Ломоносова в волостном правлении расписывался Иван Банев. Случалось, что и в отсутствие Василия Дорофеевича приходилось Баневу за него расписываться по срочному и важному делу. Все знали о полном к нему доверии Василия Ломоносова.

Не предупредит ли, уезжая, Банева отец, чтобы тот не подписывал поручительства, если бы он, Михайло, его попросил? Как обернется все дело, если отец предупредит Банева? Лучше, если они не увидятся… И он не сказал отцу о том, что Банев собирается уезжать. Отец опоздал к Баневу…

Не застав своего приятеля и подосадовав по этому поводу, Василий Дорофеевич строго-настрого приказал его жене, чтобы она передала мужу о его деле, как только тот приедет. Чтобы он ни в каком случае не подписывал Михайле поручительства. Хотя на сердце у него и не было спокойно, но откладывать свой отъезд Василий Дорофеевич не захотел.

Михайло вошел в избу Банева, снял шапку, поклонился хозяину и сказал:

— С делом к тебе, дядя Иван.

— С делом? Хорошо. Как по делу, стало быть, и потолкуем. Сядь-ка.

Михайло сел.

— Ты бы полушубок снял.

— Тороплюсь очень.

— А… Вон как… Торопишься. С каким же делом пожаловал?

— В Москву собираюсь.

— Ну, дело немалое.

И окинув Михайлу подозрительным взглядом, он добавил:

— Прощаться пришел?

Михайло не отвечал.

— А с чем же в Москву собираешься? Будто я не слыхал, чтобы отец рыбный обоз на Москву поднимал, или какая другая причина была.

— Я не по торговому делу.

— А по какому?

— Учиться.

Банев ничего не говорил.

— Дядя Иван, от тебя помога большая нужна. Сам грамоте учен и книги читаешь и не раз меня за усердие хвалил. И обещал, коли случится нужда, в ученом деле помочь.

— Сказывал.

— Вот и подошел срок.

— В чем же тебе от меня будет помога?

— Чтобы идти в Москву, потребен пашпорт, а чтобы его получить, нужно из волости поручительство: что подушную подать будут платить.

— Все это хорошо знаю. А кто за тебя подушный оклад исполнять будет?

— Как и раньше, отец. Для волости в том расписаться надо.

Банев смотрел на Михайлу желтыми внимательными глазами.

— Словно прямее твоему отцу ко мне с той просьбой.

— Отца нет дома, в Архангельск уехал.

— А… Незадача для тебя какая. Обождать-то его не хочешь ли? Почему бы не обождать? А?

— Дядя Иван, отец-то неграмотен. Ты за него всегда расписывался. Так повелось Ежели бы он и был здесь, все одно тебе подписывать.

— Скажи, пожалуйста! Ведь правда! Истинная правда! Делать-то мне что?

Банев встал, прошелся по избе раза два и остановился перед Михайлой.

— Отец твой вчера был у меня, сказывал, что в Город уезжает, и просил, чтобы я пока доглядывал за тобой. Он так и думал, что ты, пока его не будет, уйти постараешься. И сказал, чтобы поручительства тебе я не подписывал. Понял?

Положив ладони между коленями, Михайло побил ими одну о другую. Лицо его было спокойно, он ничуть не удивился.

— Будто не удивлен?

— Нет.

Тогда удивился Банев:

— А есть с чего.

— Я знаю, что отец у тебя, дядя Иван, был, и знаю, о чем должен был с тобой говорить.

Хм! Голова-то на плечах. Откройся-ка.

— Что отец шел — видел, о чем должен был говорить — догадался.

— И после всего этого ко мне пришел?

— Да.

— Почему?

— Потому, что верю тебе, дядя Иван, и знаю — добра мне хочешь.

— Хитрый ты, Михайло, ой, хитрый!