Я назову твоим именем сына. Книга 2. Юлия (СИ) - Ирина Шолохова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Юлёк, подожди! Ты куда? Оденусь, провожу тебя.
— Я на улице подожду, проветрюсь, — не дожидаясь Сергея, спустилась на первый этаж и вышла на улицу. Резкий холодный ветер приятно остудил горящее от выпитого коньяка лицо. Она не пряталась от его ледяных порывов, наоборот, подставляла ему, то одну щёку, то другую. Вышел Сергей:
— Эх, девочка моя! Что же ты меня так «прокатила», обещала и не исполнила обещание, — он взял её за руку, и повёл домой, угрюмо молча.
Она тоже помалкивала, искоса посматривая на него и понимая, что он разозлился. Не произнеся больше ни слова, они дошли до её дома. Поднялись на два пролёта выше этажа, на котором она жила. Постояли, помолчали. Он прижал её спиной к стене и впился поцелуем в её губы, вкладывая всю нежность и страсть. Она ответила отчаянно-страстно, боясь, что её отказ в близости оттолкнёт его от неё.
— Ну, всё! Мне пора! Не знаю, что делать, если родители увидят, что я пьяная.
— Держи жвачку, постарайся не разговаривать с родаками, сразу в свою комнату и в постель, спать, мол, очень хочу. Не бойся! Всё путём! Домой приду, позвоню, будь на связи. Пока! — он не стал дожидаться лифт, спустился по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Она боязливо зашла в квартиру, стараясь не шуметь. Сунула ноги в домашние тапочки и тихо ступая, пошла в свою комнату.
— Всё нормально, доченька? — послышался сонный голос матери из спальни.
— Да, конечно, — Юлька удивилась обыденности звучания своего голоса — великая актриса! Может быть, мне в театральный после школы поступать?
— Ну, и хорошо! — нас с отцом разморило. Поели, и спать завалились. Ты уж сама хозяйничай.
— Ладно, я тоже спать хочу — умираю! — Фу-у-ух! — она перевела дух, — кажется, пронесло. Юркнула в свою комнату, не умываясь, прыгнула в кровать, сунула телефон под подушку и стала ждать сообщения или звонка от него. В голове всплывали картины их сегодняшней встречи. Вот его лёгкий, почти невесомый поцелуй, перерастающий во всё более и более страстный. Вот он взял её руку, повернул запястьем вверх и стал покрывать нежнейшими поцелуями. «Просто я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей и только моей», — явственно звучал голос в её голове. «О, боже! До чего приятно! Он меня любит! И не просто любит, а очень-очень!» Булькнуло сообщение: он! «Как ты? Позвонить можно?» «Да», — в ту же секунду откликнулась она.
— Как ты, Юленька? — прозвучал его голос в телефоне, — не влетело от родителей?
— Нет, представь, я пришла, а они уже спать легли. Мама сонным голосом спросила всё ли у меня в порядке. Я ответил, что всё хорошо, и они продолжили храпеть. Ура! — шёпотом и для большей осторожности, укрывшись одеялом, ответила она.
— Ну, хорошо. Ответь мне на один вопрос, Юленька. Ты так и будешь от меня бегать или мы придём к конечному результату?
Она молчала. «О, боже! — думала она, — но неужели нельзя просто дружить, целоваться, обниматься и не заходить за грани этого?»
— А если нет? — несколько с вызовом в голосе, ответила она, — ты бросишь меня? — она затаила дыхание. Что она будет делать, если он ответит — да, брошу.
— Я же люблю тебя очень, как я могу бросить свою красавицу. Ну, и ты, если ты любишь меня по-настоящему, должна подарить мне полноценные отношения. Без секса отношения кривые, неправильные, глупые, — он помолчал, ждал, что она ответит на его слова.
— Всё происходит очень стремительно. Не знаю. Я подумаю. Хорошо, я согласна, но потом, позднее, — сбивчиво отвечала она.
— Потом, когда нам стукнет по 40? А до этого будем ходить, и держаться за ручки? Не глупи, солнышко! И, самое главное, ничего не бойся. Я — всегда рядом. Ну, всё, спокойной ночи и подумай над моими словами. Хорошо?
— Да, спокойной ночи.
Она закрыла глаза, повернулась на правый бок, обхватила подушку. Надо обдумать, — решила она, но не заметила, как уснула.
Во сне они шли за руку. Она в белом подвенечном платье, подчёркивающем её тоненькую талию, белоснежная фата из полупрозрачной ткани, усеянная маленькими, горящими в солнечном свете звёздочкам, развивалась на ветру красивыми волнами. Он не сводил с неё восхищённого взгляда: «Как ты прекрасна! — сияли его глаза, — не могу налюбоваться на тебя!» Он был одет в строгий костюм глубокого тёмно-синего цвета с бабочкой вместо галстука. Они шли по тропинке, по правую сторону тропинки расстилалось поле ярко-алых роз, по левой стороне росли ослепительно-белые розы. «Как прекрасны эти цветы, смотри!» — Она повела рукой вправо и влево. Он кивнул, ослепительно улыбнулся, сверкнув ровными красивыми зубами, — ты самая красивая в этом цветнике!» Она засмеялась от счастья, — Он меня любит! — закричала она, что было сил, — любит! Любит! Любит! — откуда-то с безоблачного ярко-синего неба, казалось из самой его глубины, послышалось эхо. — А, я люблю его!» — всё также громко кричала она. Оказывается, это ангел эхом повторял за ней. Он распростёр над ними крылья, переливающиеся в солнечном свете. «Какой красивый! — ахнула Юлька, — первый раз в жизни вижу ангела! Вот, оказывается, какие они!» Необыкновенной красоты лицо молодого мужчины — он был так прекрасен, что Юльки защипало в носу, захотелось, одновременно, плакать от восторга и смеяться. Ангел начал петь гимн любви. Никогда раньше не слышала Юлька такой прекрасной музыки и голоса. Вся музыка, что она слышала прежде, казалась бледным отражением того божественного пения, что она слушала сейчас. Они шли, всё также держась за руки, упиваясь красотой цветов, божественной музыкой и своим счастьем. «О, боже! — уже не кричала, а шептала она, — я никогда не была так счастлива!» Тропинка привела их к храму. Прекрасная музыка стала звучать тише, ещё тише и, наконец, умолкла совсем. Нависла торжественная тишина. Они зашли внутрь храма. Там было пусто. Не было священника заключающего брак и, вообще, ничего не было и не кого. «Как же так, Серёжа! Как же так?» — повторяла она сквозь слёзы. Вдруг, такой прекрасный мир стал рушиться: Небо затянуло тучами, хлынул ливень. Ветер хлестал неистово, срывая прекрасные цветы и бросая их поникшие, запачканные грязью головки на белоснежное Юлькино платье. Она оказалась одна, Сергея нигде не было, сколько она не пыталась его увидеть. Платье стало похоже на рубище нищенки-бродяжки, фата точно грязный капроновый чулок повисла у
