Коптский крест - Борис Батыршин

— Пальтецо не угодно ли, на меху гагачьем, с шелухой рачьей?

Услышав эту кричалку, Ваня невольно рассмеялся – нет, определенно, некоторые вещи за сто с лишним лет ни чуточки не изменились! Разумеется, Москва 2014-го года разительно отличалась от столицы времен 90-х – но криво сшитые китайские пуховики навсегда останутся в памяти москвичей, символом дешевых азиатских шмоток.

А рядом надрывал глотку другой детина; товар был тут же – на мостовой, возле лавки стояла деревянная кровать с горой подушек и перин:

— У нас без обману, материал без изъяну, имеем подушки пуховые, кровати деревянные, ольховые!

Ваня покосился на массивное «ложе». Приходилось признать: прошедшие 130 лет явно не пошли на пользу мебельному производству; продукцией старых московских мебельщиков можно было вышибать ворота, а уж как элемент баррикады кровать и вовсе была бы незаменима – сплошной массив дерева не всякая пуля прошибет.

Здешние «рекламщики» не ограничивались повторением разухабистых слоганов – на глазах мальчиков, один из них, пригляделся к дурно одетому господину, (судя по плохонькой шинели, чиновнику невысокого классного чина) — и, встав у него за спиной, заорал:

— Стул казённый, штаны свои, штрипки дарёные!

Публика зашлась хохотом, а несчастный штафирка вздрогнул, затравленно огляделся и ретировался из опасного места.

Впрочем, ребятам было не до того, чтобы глазеть на причуды этой самой грандиозной из московских толкучек; наоборот, они старались поскорее миновать это скопище народа, прилавков, амбарчиков и бродячих собак.

— Вот видишь, а ты не хотел идти к лейтенанту! — на ходу упрекал товарища Николка. Ничего он и не заподозрил, и вообще – очень интересный господин. Вон, книг у него сколько, и шпаги на стенах какие, старинные!

— Да, интересный, кто бы спорил, — хмуро соглашался Ваня, озираясь на совершенно хитровского типа, пристроившегося в нише стены. Сам тип не обращал на мальчиков внимания; выставив ногу в драном лапте, и потряхивая перед собой плошкой с парой медяков, он заунывно тянул что-то жалостливое.

— Он не просто интересный… скорее, интересующийся. Я случайно увидел в зеркале, как он нам вслед смотрел, — думал, что мы не видим; оч-чень заинтересованный был взгляд. А ведь – что ему два гимназиста? Подумаешь, было бы на кого смотреть…

— Зато какой альбом ты у него выменял! — не уступал Николка.

— Это точно, — и Ваня, в который уже раз, достал из сумки полученный от лейтенанта альбом. На выцветшей матерчатой обложке было оттиснуто золотыми, некогда, буквами: «Картинки вступления Русского Императорского Воинства в Париж, в марте 1814 году от рождества Христова».

Ваня раскрыл свое приобретение. На первом же листе, хитрой славянской вязью, в окружении многочисленных виньеток, пушек, знамен и античных воинственных богов, красовались слова из манифеста Александра 1-го:

«Победоносное воинство наше, которого храбрость и прежде, даже и в самые отдалённейшие времена, всему свету была известна… ныне новыми подвигами своими не токмо Отечество своё, но и всю Европу спасло и удивило».

Далее следовали изящные миниатюры – виды города Парижа, со вступающими в него колоннами александровских гренадер; русские офицеры на бульварах; казаки, купающие коней в Сене – полуголые, усатые, они весело улыбались выглядывающим из-за угла миловидным, испуганным француженкам…

Ваня вздохнул, и закрыл альбом:

— Пожалуй, оставлю-ка я его себе. Где еще такую красоту сыщешь? Раритет, что ни говори. А вообще-то, у нас тут, куда ни плюнь, одни раритеты… — и мальчик снова озабоченно почесал переносицу.

— Да что тебе снова не так? — не выдержал Николка. — И альбом получили, и карточки твои поменяли! Мало того – лейтенант сверх альбома, денег предложил. Сколько там, 17 рублей? Сумма-то немаленькая!

— 16 с полтиной, — Ваня похлопал себя по карману тужурки. Там весело звякнула горсть монет, полученная от щедрого лейтенанта. — Еще бы он не предложил – где бы он еще такие открытки взял? Я, к твоему сведению, всю ночь по сетке лазил, картинки искал. Потом еще полдня верстал. А бумаги для фото-печати сколько извел – жуть! Это, по твоему, ничего не стоит?

Тут Ваня несколько покривил душой. Он, и правда, долго искал в Сети картинки с подходящими сюжетами – пока не набрел на ресурс, заваленный скриншотами из старых американских фильмов. Отряды «федеральной кавалерии» на галопе, окруженные индейцами караван, повозки, сдвинутые в круг, поселенцы в стетсоновских шляпах и с винчестерами… короче, все атрибуты вестерна.

На этом поиски и окончились. Ваня до трех утра качал с найденного сайта все картинки подряд, а потом долго вставлял изображения в старомодные рамки и прилаживал оборотные стороны с открыток XIX-го века. В итоге, мальчики принесли Никонову сотни полторы «открыток» невероятно высокого, по местным меркам, качества.

Помня о том, что лейтенант говорил о своем увлечении военно-морской тематикой, Ваня хотел хотя бы часть открыток выдержать в этом стиле. Но не полотна Айвазовского и голландских мастеров – этих здесь и без того имелось в избытке. Иван надергал десятка два кадров с броненосцами времен войны Севера и Юга, а также, сюжеты, посвященные бою перуанского монитора «Гуаскар»[77] с британскими «Шахом» и «Аметистом». А напоследок – добавил полтора десятка скриншотов из японского фильма про войну то ли с Китаем, то ли с Кореей. Японских Ваня отыскал на форуме любителей японского кино – судя по комментариям, война эта состоялась то ли в 1870-м, то ли в 1877-м году. Особенно привлекла Ваню надпись иероглифами по нижнему обрезу скриншота – фильм был с субтитрами.

Но, увидев открытки, слепленные на основе этих кадров, лейтенант буквально переменился в лице. Сначала он всмотрелся в открытку; на лице моряка появилось легкое недоумение, а потом… он словно бы отшатнулся от карточки. Ваня запомнил острый, и совсем не дружелюбный взгляд, который бросил на него Никонов. Длилось это всего мгновение, после чего моряк справился с собой и вернулся к обычному иронично-добродушному тону. Ваня гадал – что же вызвало у сдержанного, обычно, офицера столь резкую реакцию?

А Николка пока наслаждался жизнью. Майский день был великолепен, все планы выполнены, причем – в полном объеме; воробьи весело скакали по мостовой, мимо тарахтели по брусчатке пролетки, а на углу бульвара маячила бочка с ледяным квасом – чего еще желать от жизни? Мальчик и подпрыгивал на ходу, вспоминая о визите к Никонову и пытаясь приободрить своего некстати захандрившего товарища.

А Ваня и сам отвлекая от мрачных мыслей:

— Слушай, Никол, помнишь, ты рассказывал о каком-то оружейном магазине? Ну, когда мы только сюда добирались?

Гимназист кивнул:

— Это тут, совсем рядом, на Никольской! Хочешь, пойдем, покажу?

Ваня задумался. Не то, чтобы вырученные 16 рублей с полтиной ему карман жгли, требуя потратить неожиданную прибыль. Но, с другой стороны, положить в карман собственный, НАСТОЯЩИЙ револьвер, заряженный БОЕВЫМИ патронами а не пластиковыми шариками…

То, что в любой оружейной лавке или в охотничьем магазине можно было невозбранно, приобрести любое выставленное там оружие, казалось Ване совершеннейшей дичью. Мало того – оружие мог купить кто угодно, не предъявив при этом ни единой бумажки! Когда отец в первый раз упомянул об этом, Ваня рассмеялся, решив, что его разыгрывают. Однако тот и не думал шутить – законы Российской империи никак не ограничивали права любого человека приобрести в собственность любое оружие, хоть холодное, хоть огнестрельное, хоть боевое, хоть охотничье.[78] Газеты, выходившие в крупных городах, пестрели рекламой оружейных магазинов; вежливые, лощеные приказчики всегда были готовы подобрать по требованию клиента и тульскую двустволку и револьвер заокеанский «коровьих мальчиков» – платили бы деньги.

Так что Ваня, не раздумывая долго, согласился. А что? Деньги в кармане имелись, отца с его разумными, но такими порой занудными нравоучениями рядом не было, а до лучших оружейных магазинов Москвы – рукой подать. Право же, о чем тут еще думать?

Глава двадцатая

Яркое майское солнце согревало брусчатку Никольской улицы. Играло бликами на бронзовых частях богатых экипажей, весело искрилось в лужах (по случаю неожиданной жары, высушившей улицы, дворникам было велено дважды в день окатывать мостовые водой) и дерзко заглядывало в чисто вымытые, по случаю воскресного дня огромные окна дорогих магазинов. От грязноватой, заполошной суеты Старой площади здесь не было и следа; свернув на Никольскую мальчики, будто попали в другой мир – мир европейского города с чистой публикой, высоченными зеркальными стеклами витрин, и выставленным в них их дорогим товаром, рассчитанным на солидного покупателя.