Ангел-мечтатель (СИ) - Буря Ирина

В прошлый раз я должен был тянуть после ареста время, чтобы Татьяна успела закончить учебу, а Стас — переправить ее затем на землю. Как мы с ним тогда надеялись. Сейчас же, наоборот — мне нужно было завершить это расследование как можно быстрее. В первую очередь, чтобы Татьяна не сорвалась, конечно. Но и чтобы я сам способности самостоятельно передвигаться снова не лишился под куда более тугими путами.

Раз за разом, монотонно и слово в слово, я повторял им предложенную Стасом версию событий.

Они перебивали меня, возвращали вопросами к предыдущему этапу, перефразировали их, чтобы сбить меня с толку — я с пониманием кивал и начинал свой рассказ заново с первой ноты.

Они требовали подробностей всех моих действий, описаний сопутствующих им обстоятельств — я решительно подавлял свою находчивость и упирал на захватившее меня помрачения рассудка и последовавшие за ним провалы в памяти.

Они особенно настойчиво расспрашивали меня о проникновении через их собственный заслон вокруг учебного здания — я напряженно нахмурился и через пару минут сокрушенно признался, что не заметил ни одного из них.

Они выпытывали у меня причину похищения Тени и мои соображения по поводу его организаторов — я удивленно глянул на них и равнодушно пожал плечами.

Они провоцировали меня на заявление о жестоком обращении в павильоне Стаса и намекали на свою готовность подтвердить присутствие его результатов — я неловко замялся и усомнился в возможности отличить таковые от последствий общения с самими внештатниками …

Глава 5.7

Понятия не имею, сколько это продолжалось. В отличие от земли, в родных пенатах невозможно следить за временем ни по движению солнца, ни по угасанию дня. Мое же собственное — прежде безукоризненное — ощущение его течения оказалось решительно подавлено вместе с находчивостью, красноречием и убедительностью, темные Стаса побери! А часы у меня еще при аресте забрали.

Вот очень кстати я о них вспомнил. Когда внештатники, иссякнув наконец, погрузились в глубокое молчание, я понял, что наступил критический момент решения моей судьбы. Не то, чтобы я заволновался — сколько я уже таких решений пережил в конце концов — но пришло ясное осознание, что подошло время ослабить хватку на горле своих самых выдающихся отличительных черт.

— Вы в курсе, — вышел из оцепенения один из внештатников, — что Ваша кандидатура предложена на замещение штатной единицы во вновь создаваемом подразделении?

Я старательно изобразил крайнее изумление, одновременно пытаясь незаметно проверить прочность сдерживающих меня физических уз.

— Она утверждена, — продолжил внештатник с видом крайнего раздражения. — При условии, что Вы подпишите контракт сегодня, приняв на себя все заключенные в нем обязательства.

— Имущество верните, — решительно вернулась в строй моя находчивость.

Ответом ей послужило еще более глубокое молчание. И что-то подсказало мне, что сейчас внештатники не вердикта отцов-архангелов ожидают, а возвращения дара речи.

— То, что при задержании отобрали, — пришло им на помощь мое красноречие. — Пока не отдадите, ничего я подписывать не буду.

Перестаралось красноречие. Лица у внештатников не покраснели — побагровели.

— Вы отдаете себе отчет, — выдавил из себя другой из них, — в альтернативе сделанному Вам предложению?

— Нет, я отдаю себе отчет, — бросилась разряжать обстановку моя убедительность, — что если мне делают предложение, значит, в моих действиях нет состава преступления и меня оправдали. Оправдание влечет за собой восстановление во всех правах. Даже если это право на никчемные безделушки. Главное — я хочу убедиться в восстановлении доверия к себе.

На самом деле, главное, конечно — это чтобы я не остался единственным лишенным связи с землей. Просить у Татьяны телефон всякий раз, когда мне нужно будет проследить за тем, как Игорь выполняет поставленные задачи — нет уж, увольте, с нее станется меня начать контролировать: спросил ли я его о здоровье, питании и успехах в учебе. Это если она еще свой телефон найдет.

А Стас у нас остается единственным гонцом на землю, зависеть от него еще и в телефонной связи — опять руки выкручивать начнет. Это если его еще на исправительные работы после отставки не сослали.

О Максе вообще говорить нечего. Его роль в этом новом отделе мне до сих пор еще не до конца понятна. Обсуждать с Игорем его участие в сопротивлении какому бы то ни было подразделению нашего течения в присутствии темного… Это если последний еще мне телефон для разговора с сыном даст.

Мы с внештатниками еще немного попрепирались в отношении сроков моего восстановления во всех правах. Я настаивал — в целях ускорения создания нового отдела — на том, чтобы они сразу сбегали за моим телефоном и часами. Я даже не возражал, чтобы за ними сбегала только часть моих охранников. Но отцы-архангелы решили возвращать мне свое доверие поэтапно.

Внештатники остались сторожить меня полным составом, а мои вещи принес кто-то из сопровождающих контрольную … квалификационную … приемную … в смысле, понятия не имею, какую комиссию. Конфискованное у меня имущество имущество передали внештатникам, которые минут через пятнадцать — с удовольствием убедился я, глянув привычным жестом на запястье — вывели меня, окружив плотным кольцом, в аудиторию в центре учебного здания.

Ту самую, откуда еще так недавно — по часам — и уже так давно — по насыщенности событиями — я буквально насильно вытащил Татьяну.

Она уже была там, сидя, как и в тот раз, в первых рядах и встретив мое появление пронзительным взглядом и плотно сжатыми губами — даже без намека на улыбку или облегчение на лице.

Там был также и Тень — но в отличие от того раза, расположился он не рядом с Татьяной, а в стороне от всех, и даже головы не повернул в мою сторону. Он глядел прямо перед собой с непроницаемым выражением на невзрачном лице.

На его прошлом месте оказался Макс — его поза выдавала крайнюю настороженность в полном окружении светлых. Он только покосился на меня и едва заметно кивнул, презрительно скривившись при виде окружающих меня внештатников.

А вот по другую от Татьяны сторону сидел … Стас. Так, на работы его очевидно не отправили, но кто рядового уже ангела сюда пустил? Он тоже никак не отреагировал на мое появление, пристально разглядывая восседающую перед нами комиссию.

На сей раз она состояла всего из трех ангелов, и как только меня отконвоировали вниз, к центру аудитории, и усадили наискосок от Татьяны и позади Макса, сидящий сбоку, напротив меня, сразу же поднялся. Судя по прилизанному виду, это был явно аналитик, но мне он ни разу на их этаже не встречался. Чего, похоже, не скажешь о Татьяне, которая вся сжалась и уставилась на него во все глаза.

— Насколько мне известно, — чуть откинув голову, обвел аналитик нас холодным взглядом, — все присутствующие в курсе, для чего мы здесь собрались. Поэтому обойдемся без вступления и перейдем прямо к делу. — Он взял верхний из лежащих перед ним стопкой документов, развернул его на сто восемьдесят градусов, пододвинул к краю стола, положил на него ручку и поднял глаза на Татьяну. — Прошу Вас.

Она сразу же вскочила, но с места не двинулась.

— С удовольствием! — звонко заявила она и добавила: — Но только после него, — ткнув, не поворачиваясь, указательным пальцем в мою сторону.

И тут же села назад, поерзала, попрочнее устраиваясь, и для верности спрятала руки под стол.

Если аналитик и удивился, то виду не подал. Он лишь дернул уголком рта, развернул веером документы перед собой, выдернул оттуда еще один, повторил с ним ту же процедуру, что и с первым — резкими рывками — и вперился в меня немигающим взглядом. Я решил, на всякий случай, дождаться приглашения — словами меня не удостоили, рукой поманили.

Интересно, меня под тем же конвоем к столу поведут? А, нет — только двое: один мне прямо в затылок дышит, а второй обошел стол Макса и в два широких шага присоединился к напарнику, замерев с другой стороны позади меня. Надо понимать, недоверие отцов-архангелов ровно наполовину уменьшилось.