Дворцовые тайны - Евгений Анисимов

Читатель не удивится, если узнает, что нагруженного хозяйским добром Ваньку ждал сообщник, — такие кражи не бывают результатом внезапного порыва. Сообщник был опытен, он давно научал Ваньку, как действовать. Его звали Петром Романовым, но всем была известна его воровская кличка — «Камчатка» (видно, он побывал на этой самой дальней в тогдашней России ссылке или туда «собирался»). Друзья скрылись в московских развалинах…

Москва середины XVIII века представляла собой печальное зрелище. В 1737 году она пережила страшную катастрофу. 29 мая в доме отставного прапорщика Милославского солдатская вдова Марья Михайлова поставила перед иконой свечку, отвлеклась по какой-то надобности, свечка упала, начался пожар, жаркая погода ему благоприятствовала, и… огромный город сгорел за несколько часов. Пожар, породивший знаменитую горькую пословицу «Москва сгорела от копеечной свечки», унес несколько тысяч жизней и превратил город в развалины, которые многие годы не были заселены, зарастали кустами, образовывали своеобразные дикие острова и архипелаги, в которых и укрывалась разная шпана. Так бывало не раз в Европе: например, несколько десятилетий стоял запустевшим Лондон после того, как в 1666 году лишняя охапка дров в пекарне на Пудинг-лейн уничтожила множество кварталов британской столицы. Особенно опасны были для людей московские овраги. От их названий мурашки шли по коже: Греховный, Страшный, Бедовый.

В оврагах, развалинах, среди трущоб располагались притоны и воровские «малины», которые особенно многолюдны были зимой, когда «братва» возвращалась с больших дорог и рек, где летом они «работали». «Героев» встречали скупщики краденого, «боевые подруги» — содержательницы притонов, проститутки, воровки, портнихи — перелицовщицы краденого. Вот на это московское дно и опустился, вслед за Камчаткой, Ванька. Так он описывал в мемуарах свое приобщение к воровскому миру: «И пошли мы под Каменный мост, где воришкам был погост, кои требовали от меня денег (так называемые «влазные». — Е. А.), но я, хотя и отговаривался, однако дал им двадцать копеек, на которые принесли вина, потом напоили и меня. Выпивши, говорили: "Пол да серед сами съели, печь да полати в наем отдаем, а идущему по сему мосту тихую милостыню подаем (то есть грабим. — Е. А.) и ты будешь, брат, нашему сукну епанча (то есть такой же вор. — Е. А.), поживи в нашем доме, в котором всего довольно: наготы и босоты извешены шесты, а голоду и холоду амбары стоят. Пыль да копоть, притом нечего и лопать". Погодя немного, они на черную работу пошли».

Досидев до рассвета в одиночестве, Каин решил осмотреться, вышел из убежища — и вот незадача! — сразу же налетел на дворового Филатьева, который сгреб юношу и поволок его домой, к разъяренному барину. Филатьев избил Ваньку, требовал от него вернуть деньги и вещи, но Каин молчал как скала. Тогда его посадили в холодную на заднем дворе. Одна дворовая девка тайком кормила Ваньку — надо отдать проходимцу должное: женщины ему симпатизировали всегда. Она-то и рассказала Ваньке, что дворовые Филатьева в драке убили караульного солдата и от греха подальше бросили его в старый колодец. Ванька воспрянул духом, завопил: «Слово и дело!» — клич доносчиков. Его доставили в «Стукалов приказ» — тайную полицию, где он обвинил Филатьева в преступлении — сокрытии убийства государева человека. Донос подтвердился, и Ванька, в награду за «доведенный» (то есть доказанный) извет вышел на свободу, держа в руке «для житья вольное письмо».

Почти сразу же Каин встретился с другом своим Камчаткой, и той же ночью они двинулись на дело — обокрали дворцового портного Рекса, да при этом ловко и весьма жутковато: днем их молодой сообщник незаметно проник в дом, залез под кровать, а когда все уснули в надежно запертом доме, парень вылез из укрытия, тихо отворил двери и впустил в дом своих товарищей. Идея «засады» принадлежала Ваньке. Он сразу же стал выделяться среди московского ворья редкой изобретательностью, тонким знанием психологии, умел импровизировать. Вот пример. Задумала банда Ваньки ограбить богатый купеческий дом, да к нему не подступиться: высокий забор, дворники, ночные сторожа, а главное — непонятно, где же хозяева добро держат. Задача неразрешимая, но только не для Каина! Он действует гениально просто: покупает (или ворует) где-то курицу, перебрасывает ее через забор, идет к воротам и требует от охраны вернуть его собственность. А потом вместе с дворниками он долго и безуспешно ловит увертливую птицу и за это время осматривает все запоры, двери и помещения. А ночью казенка — глухая комната для хранения добра — оказывается непостижимым образом ограбленной!

В другой раз ночью за Каином и его людьми, шедшими с трофеями после успешного «дела», увязалась погоня, да такая назойливая, что пришлось ворам бросить украденное в грязную лужу в центре Москвы и налегке улепетывать в разные стороны. Опять, казалась бы, неразрешимая задача — вытащить ценности днем, прилюдно — невозможно. Но не тут-то было! Ванька угоняет карету, сажает в нее переодетой барыней свою «боевую подругу» и с сообщниками едет в центр столицы. И вот прохожие уже видят обычную для грязных московских улиц картину: посредине лужи стоит накренившаяся карета, у которой — надо же так случиться! — отвалилось колесо, барыня из окна на чем свет стоит ругает слуг, которые копаются в грязи и все никак не могут поставить назад колесо, бездельники! А тем временем ворованные пожитки потихоньку уложили в карету, нацепили колесо — и были таковы! И таким хитростям — несть числа!

Над многими проделками Каина можно от души посмеяться — так оригинальны, остроумны они были. Но случались и мошенничества отвратительные. Как-то раз в воскресный день он переоделся богатым подьяческим сыном, надел шляпу с черным позументом и подошел к стоявшей у базара коляске, в которой сидела девица, что в торговых «рядах уж нагулялася, отца-мать тут, сидя, дожидалася», и сказал ей, что родители ее якобы зашли к его родителям в гости, пьют чай и что, мол, ему, добру молодцу, поручили девицу в застолье привести. «Красна-девица в обман далась, повели ее на мытный двор, на квартиру к Ваньке Каину», да там и изнасиловали.

Особых успехов Ванька достиг в тонком, требовавшем тренировки и таланта «карманном мастерстве», умел ловко и незаметно вытаскивать из карманов ротозеев деньги, платки, табакерки и часы — по тем временам настоящее состояние. Работал он не в одиночку, уже тогда была воровская специализация. Пойманный позже сообщник Каина Елахов клялся на допросе, что он сам по карманам не шарил, а «только стеснял народ, чтоб товарищам его вынимывать было способно», — прием, известный каждому умному читателю, — в автобусной давке смотри не за тем, кто хамски лезет по ногам и бранится, а за тем, кто к тебе как бы невзначай прижимается.

Воровская кооперация, солидарность играли в преступной жизни Каина и его сообщников большую роль. Как-то раз, выданный скупщицей краденого, Каин «загремел» в тюрьму и перед ним открылась перспектива, как тогда говорили, «охотиться на соболей» в Сибири. Спас его верный друг и учитель Камчатка. «Прислал ко мне, — вспоминает Каин, — Камчатка старуху, которая, пришед в тюрьму, ко мне говорила: "У Ивана в лавке по два гроша лапти" (на жаргоне — "Нет ли возможности бежать?"). Я ей сказал: "Чай примечай, куды чайки летят" («Подбираю время для побега вслед за бежавшим ранее товарищем")». Перед очередным престольным праздником в тюрьму пришел «добрый самаритянин» (Камчатка) с милостыней для «несчастненьких», каждому дал по калачу, а Ваньке — самому «несчастненькому» — аж два и при этом тихонько сказал: «Триока калач ела, стромык сверлюк страктирила». Переведу для несмышленых: «Тут в калаче ключ от твоей цепи».

А далее все развивалось как в приключенческом фильме: «Погодя малое время, послал я драгуна (охранника. — Е. А.) купить товару из безумного ряду (вина из кабака. — Е. А.), как оной купил и я выпил для смелости красовулю, пошел в нужник (заключенных выводили в сортир на цепи, при этом охранник оставался снаружи. — Е. А.), в котором поднял доску, отомкнул цепной замок и из того заходу ушел. Хотя погоня за мной и была, токмо за случившимся тогда кулачным боем (традиционное развлечение народа на праздник. — Е. А.) от той погони я спасся; прибежал в татарский табун, где усмотрел татарского мурзу, который в то время в своей кибитке крепко спал, а головах у него подголовок (сундучок с деньгами. — Е. А.) стоял. Я привязал того татарина ногу к стоящей при ево кибитке на аркане лошади, ударил ту лошадь колом, которая оного татарина потащила во всю прыть, а я, схватя тот подголовок, который был полон монет, сказал: "Неужели татарских денег на Руси брать не будут?", пришел к товарищам своим и говорил: "На одной неделе четверга четыре, а деревенский месяц с неделей десять" ("Везде погоня, пора сматывать удочки")».