Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вернемся к песне «У меня было сорок фамилий…».
Только что мы рассмотрели те отрывки текста, в которых лирический герой прикрывается маской. Весь же остальной текст принадлежит «чистому» лирическому герою: «И хоть путь мой и длинен, и долог, / И хоть я заслужил похвалу, — / Обо мне не напишут некролог / На последней странице в углу, / Но я не жалею».
Как отмечает австрийский — .исследователь X. Пфандль, «в этой строфе содержится невольный биографический факт: 25 июля 1980 года одна-единственная газета
- “Вечерняя Москва” — поместила десятистрочное сообщение о кончине В. Высоцкого, и именно на последней полосе, в правом углу <…> по мнению Юрия Левина[317], подобные наблюдения со стороны слушателя (читателя) свидетельствуют о “сверхпонимании”, когда текст предшествует самому событию»9[318].
Подобное же «сверхпонимание» встретится в черновиках «Песни Сенежина» (1968): «Будет так: некролог даст “Вечерка”, / Объяснит смертельный мой исход…» /2; 391/. Да и в той же песне «У меня было сорок фамилий…» наблюдается еще один случай «сверхпонимания» (выраженного в форме отрицания): «И хотя во все светлое верил, / Например, в наш советский народ, — / Не поставят мне памятник в сквере, / Где-нибудь у Петровских ворот, / Но я не жалею».
Как известно, через 15 лет после смерти поэта — 25 июля 1995 года — у Петровских ворот ему был поставлен памятник.
Что же касается рефрена «Но я не жалею», то он свидетельствует о том, что лирический герой уже выбрал свой путь, свою дорогу в жизни, и хотя он знает, что его конфликт с властью сулит ему мало приятного («И всю жизнь мою колят и ранят
- / Вероятно, такая судьба»), но не собирается отступать. Поэтому и в черновиках «Песни Бродского» (1967), которую в фильме «Интервенция» исполняет герой Высоцкого, приговоренный к смертной казни, встретится такая строка: «Боже сохрани! Не пожалею ни о чем»[319] [320] [321] /2; 357/. Показателен также фрагмент из письма Высоцкого к Людмиле Абрамовой от 29.07.1964: «…писать, как Пахмутова, я не буду, у меня своя стезя, и я с нее не сойду»94 /6; 347/. Таким образом, оправдалось и другое утверждение-предсказание из стихотворения «Люди мельчают и дни уменьшаются» (1959): «В жизни стезю мы найдем все равно». Соответственно, выбор поэтом своей судьбы в песне «У меня было сорок фамилий…» был сделан им сознательно: «Сочиняю я песни о драмах /По жизни карманных воров, — / Мое имя не встретишь в рекламах / Популярных эстрадных певцов, / Но я не жалею».
Теперь обратимся к одному из писем Высоцкого к И. Кохановскому (10 мая 1969 года), в котором содержится целый ряд перекличек с его песнями: «Были больницы, скандалы, драки, выговоры, приказы об увольнении..»^5. Этот фрагмент явно напоминает «Песню про Уголовный кодекс» (1964): «Скандалы, драки, карты и обман». Данная перекличка говорит о личностном подтексте песни, а также стихотворения «Вы учтите, я раньше был стоиком…» (1967), где лирический герой сетует, что до своей женитьбы жил «без скандалов, без драк, без волнения» /2; 329/ (здесь же он признается: «Быт замучил — я стал параноиком» /2; 329/, - а годом ранее он говорил: «Дела… / Меня замучили дела…» /1; 246/; да и позднее, в «Балладе о борьбе», будет сказано: «Детям вечно досаден / Их возраст и быт»).
В письме к Кохановскому Высоцкий описывает свое пребывание в неврологических клиниках: «Позволял терзать свое тело электричеством и массажами и Душу латал и в мозгах восстанавливал ясность…». Сравним с «Несостоявшейся свадьбой» (1964) и «Куполами» (1975), а таюке с расскгаом <Ларус» (19711: «Для того <ль он душу, как рубаху залатал…», «^ушу… залатаю золотыми я заплатами», «Ветер дует в мою бога Душу, рвет и треплет… НаУо залатать, а ветер и этому мешает» (как в трагедии Маяковского «Владимир Маяковский», 1913: «Милостивые государи! / Заштопайте мне душу»). И в итоге душа останется «^залатанной»: «Ах, душа моя — тельняшка, / В сорок полос, семь прорех!» («Про речку Вачу и попутчицу Валю», 1956).
А в концовке письма Высоцкий говорит: «Употребляют мою фамилию в различных контекстах, и нет забвения ругани, и нет просвета, ноя…. не жалею. Я жду», — как в вышеупомянутой песне «У меня было сорок (фамилий…» (1962): «И всю жизнь мою колят и ранят — / Вероятно, такая судьба. / Все равно меня не отчеканят / На монетах заместо герба. I Но я не жалею», — и в черновиках песни «Я был слесарь шестого разряда» (1964), где также встретится этот рефрен: «И я не жалею», «А я не жалею» /1; 409, 410/. А словосочетание «нет просвета» будет реализовано в «Погоне» (1954), где речь вновь пойдет об организованной травле: «Где просвет, где прогал — не видать ни рожна!». Встречается этот образ также в «Баньке по-белому», где герой описывает свое лагерное прошлое: «Променял я на жизнь беспросветную / Несусветную глупость мою», — и в повести «Дельфины и психи» (1968), где, формально говоря о питекантропах, герой-рассказчик имеет в виду советскую эпоху (типичный для Высоцкого прием): «И однажды взглянули они вокруг себя: тьма кругом тьмущая, только что кончилась мезозойская эра, и не начинался еще третичный период, и никакого просвета впереди, — эдакое междувластие» /6; 35/.
Неожиданные, но вполне закономерные сходства выявляются между песнями «У меня было сорок фамилий…» (1962) и «Я любил и женщин, и проказы…» (1964), поскольку в первом случае герой также предстает любвеобильным: «Меня семьдесят женщин любили». А далее можно заметить развитие одного мотива: «Обо мне не напишут некролог / На последней странице в углу, / Но я не жалею» — «Очень жаль, писатели не слышат / Про меня, про парня из села, / Очень жаль, сонетов не напишут / Про мои любовные дела»[322]. В ранней песне герой говорит об осознанности своего жизненного выбора и о том, что, несмотря на вероятное забвение, он не жалеет о выбранной стезе, а в поздней герой предстает в ироническом образе донжуана, вследствие чего сетование: «Очень жаль, сонетов не напишут / Про мои любовные дела», — носит наполовину шуточный характер, хотя речь тоже идет о забвении.
Теперь
