Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых (сборник) - Александр Прозоров

Еще одни ворота – и гости наконец оказались внутри цитадели. Тут было тесно. Немногочисленные избы жались к крепостным стенам и норовили вырасти как можно выше – в три, четыре жилья. Здесь же имелись вместительные амбары, тоже в два-три этажа, забитые сеном навесы, длинные конюшни, какие-то мастерские с печами и трубами, но сейчас холодные и заваленные тюками, что выпирали через щели под крышей. Ходы между строениями были узкими, только-только по ширине телеги – да и то как бы не застрять.

Лисьин спешился перед скромным храмом с двумя приделами, перекрестился на висящую над входом икону, но внутрь не пошел. Бросив поводья Пахому, он двинулся между глухими стенами бревенчатых амбаров. Андрей, спрыгнув на землю, поспешил за ним. Вскоре гости Себежа оказались на довольно просторной для этого места площадке – где-то десять на двадцать метров, – перед высоким тыном с распахнутыми воротами, за которым метрах в пяти уже виднелось крыльцо.

Боярин шагнул через порог на двор, остановился, широко перекрестился и отвесил поклон:

– Да благоволит Господь этому дому и хозяевам его, и детям, и всем их близким. Да будут амбары дома сего полны, да будет тучен скот в здешних хлевах, да будут быстры кони в конюшнях этих. Пусть детский смех всегда радует хозяйку дома сего и ее мужа…

Свои пожелания гость перечислял довольно долго и громко, время от времени крестясь и кланяясь. В доме послышался шум, топот. Дверь приоткрылась, закрылась, приоткрылась снова. Еще пара минут – и на крыльцо торжественно вышел, постукивая посохом и выставив объемистый живот, дородный помещик лет сорока в высоченной бобровой шапке, в собольей шубе со свисающими до пола рукавами. Шуба была распахнута на груди, демонстрируя отороченную бобровым мехом ферязь, так густо шитую золотой и серебряной нитью и усыпанную самоцветами, что материала, на котором все это крепилось, не было видно вовсе. Борода, густая у подбородка, книзу расползалась на седые кисточки, но доставала-таки до пояса.

– Рад видеть тебя в добром здравии, боярин Василий Ярославович. – Хозяин торжественно спустился на две ступени и остановился. – Как жив, как жена, как дети?

– Благодарствую, Юрий Панкратович, – поклонился в ответ гость. – Здоров ныне, и тебе того же желаю. И супруга не недужит, а сын мой – вот он, перед тобой стоит.

– Здрав будь, – вышла из-за спины хозяина упитанная, розовощекая женщина в высоком кокошнике, украшенном жемчугом, и со свисающими к вискам жемчужными нитями. – Вот, испей сбитеня горячего с дороги.

Женщина спустилась, поднесла боярину серебряный ковш. Тот немного отпил, вернул, и она передала ковш Андрею:

– Испей с дороги, барчук.

– Не барчук ныне, а новик, – поправил ее Лисьин. – Намедни крестоносца ливонского в поединке честном на саблю взял.

– О-о, мал да удал. – Хозяин даже спустился еще на две ступеньки. – А мне недавно сказывали, в княжество Литовское ты подался, новое имение тебе польский король обещался пожаловать.

– Ты со всех, кто врет про меня, княже, по полушке бери. Глядишь, скоро ты сам мне имение рядом со своим купить сможешь.

– Этак князь Друцкий за неделю разорится, – стукнул посохом о ступеньку хозяин. – Как вы с ним не срядились еще?

– Тяжба тянется, княже. Намедни из Москвы в Великие Луки опять грамота вернулась – о рубежах и деревнях сообщить по книгам писцовым. А почто ты вспомнил об охальнике этом?

– Здесь он ныне, кланяться приходил. Хлопоты, видать, какие-то. А сын у тебя возмужал, возмужал… Как на службе царской тебе, молодец?

– Пока за спиной отцовской, княже, – поклонился Зверев. – А что, у вас там, на капонирах, пушки стоят?

– Где?

– Ну, на углах, перед стенами.

– А-а, на наряде. Тюфяки там вроде. Проку от них – одни слезы. Три раза в день пальнут, и то счастье великое. То ли дело самострелы да камнеметы. И дальше бьют, и быстрее, и точнее. Одна польза от огненной забавы этой, что жребием зараз сыпануть густо может.

– А тюфяки – это пушки? – на всякий случай уточнил Андрей.

– Коли тебе это так интересно, отрок, у Ивана Кречета поспрошай. Мастера пушкарского наряда нашего. Он ныне у амбара с зельем огненным ковыряется. Это там, за слободой немецкой.

– А слобода где?

– Аккурат за стеной отсюда, соколик, – пояснила женщина. – Да вниз по склону. Почитай, у самого озера сидят.

– Я сбегаю, отец? – повернулся к боярину новик.

– Беги, коли интересно, – разрешил Василий Ярославович. – А мы тут с князем о своем перемолвимся.

Зверев развернулся, добежал до храма, перехватил у коновязи повод серого, запрыгнул в седло. Холопов нигде не было – наверное, в церковь пошли. Поэтому он никого предупреждать не стал, проскакал до ворот, повернул вправо, обогнул земляную батарею, домчался примерно до того уровня, где стоял княжеский дом, и направился вниз по склону.

Немецкий двор начинался метрах в ста от цитадели и, охватывая изрядное пространство, тянулся до прибрежной стены. За плотным частоколом виднелись коньки шести крытых дранкой домов. Это означало, что амбар размером с пятистенок чуть далее и был тем самым, пушкарским. Пороховым складом. Его тоже огораживал тын, но из куда более тонких кольев.

Андрей спешился у приоткрытых ворот: Пахом как-то обмолвился, что въехать на чужой двор верхом – страшное оскорбление хозяевам. Постучал, вошел внутрь. Огляделся. В отведенном пушкарям месте было пустовато. Только две телеги со снятыми колесами в углу у наружной стены лежали, да несколько багров стояли возле приоткрытой двери.

– Кого там Бог прислал? – послышался голос из амбара. – Настя, ты?

– Это Андрей, – громко ответил Зверев. – Боярина Лисьина сын. А ты, верно, Иван Кречет, начальник пушкарского наряда?

– И чего тебе надобно, боярин Андрей Лисьин? – выглянул из двери круглолицый, белобрысый пушкарь, и Зверев удивился тому, что тот довольно молод. Или это казалось оттого, что мастер не отрастил усов и бороды?

– Любопытствую… Я тут задумал порох сделать. Ну, пришлось недавно в поход сходить, видел, как люди мучаются. Думаю, может, гранату сделать? Или ружье? Не подскажешь, где мне серу найти можно? Уголь я и так сколько хочешь добуду. А вот серу…

– Серу, говоришь, – ехидно хихикнул пушкарь. – Серу, стало быть, ты не нашел? А емчугу как – сам варил?

– Какую емчугу? – не понял новик.

– Ну, китайский снег.

– Че за китайский снег?

– Э-э, – вышел из дверей Кречет. Отряхнул руки, похлопав одну о другую. – Как же ты зелье делать станешь, коли ни китайского снега, ни емчуги не знаешь?

– А чего там делать-то? – хмыкнул Андрей. – Три пятых селитры, часть угля, часть серы. Перемешать хорошенько – и все. Дурное дело не хитрое.

– А-а, вот оно что, – понял мастер. – Ты ее селитрой нарек, емчугу-то. Оно как бы так и выходит. Так что, сам варил?

– Нет, – покрутил головой Зверев. – А что?

– Да серу у рудокопов завсегда купить можно, боярин. А вот емчугу варить надо. Не знаешь, как? Я сейчас расскажу… – Мастер старательно прикрыл дверь, отошел в угол и сел на край телеги. – В яму выгребную ты как-нибудь заглядывал? Нет? Там на стенках в яме али на досках, коли старые уже, белый налет обычно есть. Это он самый, китайский снег, и есть. Но его, знамо дело, много не наскребешь – даже един раз из пушки пальнуть не хватит. Да и не много его из человечьих отходов вырастает. С навоза его больше выходит. Так вот. Чтобы емчуги поболее добыть, обычно навоз всякий с округи собирают, с землей, листьями гнилыми, соломой порченой, дрянью всякой тухлой смешивают да в кучу собирают. Тем, что из ямы выгребной, поливают обильно, соломой покрывают и зреть оставляют в теплом месте. Как время пройдет – собирают кучу аккуратненько, да теплой водой долго и любовно промывают.

Андрей представил себе все это в красках и закашлялся.

– Воду полученную, – невозмутимо продолжил Кречет, – в котлах над огнем вываривают, пока вся до конца не выкипит. На дне опосля крупинки белые старательно выбирают, снова их в воде разводят, да опять вываривают, чтобы чище стали. От и интересно мне стало, боярин Андрей: сам ты это делал али попросил кого?

– Ой, мамочки, представляю, какая вонь там стоит! Меня из усадьбы выгонят!

Мастер, довольный произведенным впечатлением, согласно кивнул. Но Зверев, почесав в затылке, задумчиво произнес:

– Но ведь все это и в лесу каком-нибудь можно сделать, чтобы не видел никто? Как считаешь? А сколько зреть куче-то?

– Экий ты упрямый, – удивился Кречет. – Зачем тебе это, боярин? Ты ведь с седла воюешь, тебе пушкарские хлопоты ни к чему.

– Думаю, можно попытаться ружья ручные сделать, гранаты…

– У тебя же лук есть! Он и дальше бьет, и точнее.

– А может, с порохом лучше получится? Да, кстати. А правда, что у вас в крепости пушки всего три раза в день стреляют? Чего так редко?