Яблоко Купидона (сборник) - Ольга Крючкова

Агриппина Леонидовна уже успокоилась по поводу Лизы, своей старшей дочери, ибо её отношения со Станиславом Фёдоровичем развивались достаточно бурно, и отец семейства Николай Дмитриевич уже предвкушал помолвку, а летом – и свадьбу.

Соне же минул шестнадцатый год, и можно было не торопиться с выбором жениха, но маменьку беспокоило то обстоятельство: уж женихов-то слишком много и, увы, младшая дочь, не выказывает ни к одному из них определённого интереса.

Агриппина Леонидовна приказала подать чаю и пригласила Альберта почаёвничать. Тот с удовольствием согласился. Умудрённая опытом женщина сразу же заметила, как молодой гусар смотрит на Соню. Возможно, взгляды были чрезмерно дерзкими, но Агриппина Леонидовна не могла не признать изысканности манер и природной красоты молодого человека, поэтому была чрезвычайно с ним любезна. Про себя она отметила, что чёрная повязка, прикрывающая глаз, вовсе не портит красивого лица гостя.

Неожиданно в гостиную вошла горничная.

– Барон фон Унгер к Софье Николаевне!

Агриппина Леонидовна подумала: «Прекрасно, оба кавалеру друг против друга… Чем всё закончиться?»

Соня же – напротив: «Зачем он явился? Ах, как не вовремя!»

Поручик Гварди, не скрывая ухмылки: «Барон! Прекрасно! Вот и побеседуем за чашкой чая…»

Барон, как всегда, в элегантном костюме и приподнятом настроении, появился перед «публикой». Он поклонился, поприветствовал дам, приложился к их нежным ручкам.

– Позвольте представить вам, – обратилась Агриппина Леонидовна к барону, – поручик Владимирского гусарского полка, Альберт Вениаминович Гварди.

Альберт встал со стула и слегка поклонился, как того и требовал этикет. Барон улыбнулся и также поклонился, правда его несколько смутило: отчего же гусар – и не в форме?

– Присаживайтесь, барон, – захлопотала Соня. – Марфуша! – позвала она горничную, дабы та достала для гостя чайный прибор.

Когда Марфуша вошла в гостиную и увидела двух одноглазых мужчин, сидящих друг напротив друга, она украдкой перекрестилась, поставила перед гостем чашку с блюдцем и положила рядом серебряную ложечку и спешно удалилась.

– Ах, барон, вы всегда в прекрасном расположении духа, несмотря ни на что! – заметила Агриппина Леонидовна.

– Да, это моё жизненное кредо! – подтвердил Унгер и дерзко воззрился на Гварди.

Альберт спокойно отреагировал на сию выходку барона и продолжил пить чай. Наконец, когда был испит почти весь самовар и съедены все сладости, находящиеся на столе, обстановка, увы, не разрядилась, а напротив – накалилась. Мужчины чувствовали по отношению друг к другу неприязнь. Понимали это и Агриппина Леонидовна и Соня.

Безусловно, один из них, должен был откланяться и уйти, но ни один из гостей не желал сдавать своих позиций и всячески старались, причём наперебой, развлечь дам.

После долгих рассказов, когда и барон, и поручик изрядно устали, Соня неожиданно попросила:

– Ах, барон, расскажите нам о своём Псковском имении. Говорят, оно – прекрасно!

Барон быстро заморгал своим единственным глазом. Альберт же напротив, почувствовав смущение соперника, просто просиял; соответственно его здоровый глаз просто излучал полное удовлетворение и предстоящую победу.

– Дело в том, что я редко бываю в имении, предпочитаю жить в Москве.

– Понимаю вас, сударь, – Альберт сочувственно закатил свой здоровый глаз, – порядок в имении – прежде всего дело управляющего. В Москве вы предпочитаете жить наверняка на Софийской набережной?

В голосе Альберта почувствовался сарказм. Барон опять замялся. Поручик понял: он попал в яблочко, барон-то может и вовсе никакой – фон Унгер! Или того хуже…

– Да, на Софийской…

Но тут защебетала Соня:

– Ах, в это воскресение баронесса фон Визен даёт бал в честь помолвки своей дочери.

– Да, да, сударыня! – воскликнул Альберт. – Баронесса – моя дальняя родственница по линии матери, и я приглашён…

Соня улыбнулась.

– Это прекрасно, наше семейство тоже приглашено.

Барон фон Унгер помрачнел, что не ускользнуло от взоров окружающих.

– Софья Николаевна, не желаете ли вы прогуляться по воздуху? Я специально для вас подготовил новый сонет.

Соня захлопала в ладоши.

– Прекрасно, барон! Вы так умело декламируете, словно прирождённый актёр.

Барон слегка улыбнулся. Эта улыбка уж очень не понравилась Альберту, ибо он был человеком дела и не тратил времени на всякую там поэзию, придерживаясь с барышнями древнего римского правила: пришёл, увидел, победил!

Соня в окружении одноглазых кавалеров шла, как обычно, по центральной аллее, прямо к статуе Венеры. Мужчины что-то рассказывали наперебой, Соня же внимательно посмотрела на Богиню любви, занесённую февральским снегом. Девушке показалось, что она лукаво улыбается…

– Ах, барон, а как же ваш новый сонет? – вспомнила девушка.

Фон Унгер откашлялся, принял театральную позу и начал нараспев:

– Улыбкою и блеском глаз

Она меня в обман ввела,

Хоть, как я понял лишь сейчас,

Из равнодушья иль со зла

Не жаждала и не могла

Помочь мне в горестях моих,

И должен был бы я тепла

Искать в объятиях иных.[6]

Соня округлила глаза, сии стихи тронули ей душу.

– Кто же автор сего чудного сонета? – поинтересовалась она.

– Франсуа Вийон…

Альберт недовольно хмыкнул: да, что и говорить, в стихах он ничего не понимал… Но с чувством прочитанный сонет навёл его на размышления: «Странный барон, не натуральный… Словно…» Неожиданно Альберта посетила догадка… «Нужно всё проверить…» – решил он, всё же не удержавшись прокомментировал:

– Да, сударь, это вы точно изволили заметить: и должен был бы я тепла, искать в объятиях иных…

– Что вы хотите сказать, поручик! – взъерепенился барон.

– Я, да помилуйте – ровным счётом ничего. Ни я простите, изъясняюсь барышне в столь витиеватой форме. Обычно, я предпочитаю говорить прямо то, что чувствую.

Барон округлил глаза.

Соня поняла, что обстановка чрезмерно накалилась.

– Господа, позвольте! За своим спором вы и вовсе обо мне позабыли. Может быть, вы всё же обратите на меня внимание? – поинтересовалась прелестница и надула губки.

Мужчины переглянулись: действительно в пылу взаимной неприязни они совершенно забыли о барышне.

– Простите, Софья Николаевна, – Альберт слегка поклонился. – Каюсь…

– Я тоже, – вторил ему барон.

Прогулка по саду не продлилась долго, барон замёрз. Сначала он не подавал вида, но, наконец, не выдержал и признался.