Мы-курги - Людмила Шапошникова

Все эти поселки пришлых кули своим временным неустроенным бытом, своей безликостью, своей непричастностью к земле, на которой они стоят, похожи друг на друга и повторяют друг друга. Они так и не приобрели своей окраски, своей отличающей их от других специфики. Мир наживы обесцветил их обитателей и их жизнь, навязав им удобный этому миру утилитарный и убогий стандарт.

Неожиданно среди этого удручающего однообразия я наткнулась на нечто такое, что заставило меня взглянуть по-иному на кули Курга. Те, о которых и хочу рассказать, тоже были кули и тоже работали на плантации. Они тоже жили в глинобитных хижинах, но в том, как эти хижины стояли, был какой-то свой традиционный порядок. И сами они выглядели и держались иначе, чем остальные.

Все произошло совершенно случайно. Был ясный декабрьский вечер, и в небе взошла голубая луна. Ее мягкий свет заливал рисовые поля, соседнюю плантацию и дальние склоны лесистых гор. Стояла та удивительная тишина, когда день со своими заботами уже отошел, а таинственная жизнь ночи еще не наступила. И вдруг раздался отчетливый и ритмичный бой барабана. Он возник так неожиданно и так «ниоткуда», что мне показалось, будто чьи-то невидимые руки бьют в туго натянутый голубой диск луны. Я остановилась и прислушалась. Но местность была пустынной, никто не появился на дороге, а барабан звучал все громче и призывней. Через какое-то время я поняла, что звук идет со стороны придорожной рощи. Той рощи, которая сливалась в призрачном лунном свете с лесистым склоном стоявшей неподалеку горы и от этого делалась незаметной. Я направилась к роще и увидела огоньки между деревьями. Тянуло дымом, Через несколько шагов я наткнулась на глинобитную, крытую рисовой соломой хижину. Но в хижине никого не оказалось. Барабан бил где-то совсем близко, и вдруг в просветах между деревьями вспыхнуло и поднялось пламя. Раздалось пение. Я не слышала слов песни, но в ней, как и в барабанном бое, было что-то призывное и праздничное. Я наткнулась еще на несколько хижин и поняла, что попала то ли в деревню, то ли в поселок кули. На вытоптанной площадке между хижинами горел костер. Вокруг костра под барабан и песню двигались люди. Они танцевали. Их танец был плавный и размеренный, непохожий на резкие воинственные танцы кургов. Я остановилась под деревом, стараясь остаться незамеченной. Песня была такой же плавной и размеренной, как и танец. Танцоры, освещенные огнем и луной, мягко взмахивали руками и, чуть сгибаясь в талии, осторожно и легко переступали с пятки на носок. Они плыли свободно и естественно. Что-то неуловимо знакомое было в движениях и облике этих людей. И я вспомнила освещенные луной джунгли и индийское племя панья, исполняющее свой ночной танец. Но одежда на этих танцорах была другая. Шорты и поношенные рубашки на мужчинах и простые темные сари на женщинах. В то же время они напоминали виденных мною панья. Темнокожие, с широкими носами и толстыми губами. У многих были кудрявые пышные волосы. И я определила: австралоиды. Так антропологи назвали древнейший слой населения Индии. Слой, который уже исчезает, но все еще сохраняется в племенах Южной Индии.

В это время облезлая собачонка подошла к дереву и возмущенно уставилась на меня.

― Уходи, — сказала я ей шепотом.

Но она явно не хотела этого делать. Она лаяла и не отходила от меня. Она специально привлекала ко мне внимание. Она сообщала о своей неожиданной находке. Барабан замолчал, и согнутый старик с густыми кудрями седых волос направился к собаке. Сначала он не заметил меня, а потом остановился и стал пристально рассматривать.

— Здравствуйте, — сказала я.

Старик ничего не ответил, но потом растянул в улыбке беззубый рот.

— Я тебя знаю, — сказал он.

— Откуда? — удивилась я.

— Видел тебя на плантации вместе с хозяйкой. Будешь нашим гостем? — неуверенно спросил он.

— Буду, — подтвердила я.

Так я вошла в новый для меня и самый древний мир Курга. Деревня, в которую я попала лунным вечером, принадлежала людям, называвшим себя иерава. Они были плантационными кули, а называли себя так потому, что когда-то принадлежали к большому и древнему племени иерава. Племя исчезло, но осталось его имя и эти люди. Люди и имена. И не только иерава. В Курге были курумба, мале-кудия, холея, палея, калпа. Маленькие, темнокожие, толстогубые древние аборигены этих мест. Представители бывших лесных племен, еще не утративших полностью всего того, что у них пытались отнять за многие века. С незапамятных времен они населяли леса Курга и соседнего Малабара. Одни были охотниками и собирателями, другие занимались подсечным земледелием. У них была своя родовая система и законы рода были священны для них. Роды имели своих прародительниц, и их таинственную силу чтили в каждой женщине-матери. Поэтому матерям принадлежало последнее и решающее слово в племени.

Они долбили деревянной мотыгой лесную землю, уходили с луком и стрелами охотиться и приносили из леса мед, коренья и дикие ягоды. Они строили хижины из бамбука и при помощи того же бамбука добывали огонь, который грел их холодными зимними ночами. Такими же ночами они пели и танцевали у Большого огня и били в барабаны, на которые натягивали шкуры убитых ими животных. Они знали много песен и еще больше сочиняли. В них они воспевали красоту своей земли и торжественность лунных ночей, животворную силу солнца и благодатную прозрачность текущей воды. В них они пели о своей любви, о мужестве и отваге.

Когда они умирали, родственники закапывали тела умерших в плодородную землю, а жрецы читали над ними заклинания. Живые верили, что души умерших взмахивали черными вороньими крыльями и уносились в лес, превращаясь в духов. В духов злых и добрых, как и сами люди.

Они поклонялись родовым и племенным богиням: Мариамме, Куттадамме, Карингали, Чамунди. Им они приносили в жертву животных, которых приручили и которыми дорожили: коз, свиней, петухов. В честь этих богинь они сооружали лесные святилища и ставили высокие гранитные камни. Они поклонялись духам леса и гор, рек и скал. Духам ушедших в другой мир предков. По праздникам они беседовали с богами и духами. Но не сами, а через пророков и оракулов. С помощью тех, в кого, они считали, вселяются эти высшие и невидимые существа. Пророки в такие моменты становились отрешенными и недоступными, как эти существа. В них пробуждались необъяснимые силы, и они освобождали их с помощью тайных благовоний и волшебных танцев, чары которых действовали и на богов, и на людей. Первых они заставляли «говорить», а последних впадать в благоговейное молчание.

Души этих людей были просты и безыскусственны. Они умели слушать, как растут деревья, о чем шумит камыш в речных заводях. Они знали язык птиц и считали сильных зверей своими родственниками. Они почитали солнце и луну, умели улавливать призрачный свет звезд и разгадывать его воздействие на людей. В те времена у них не было ни богатых, ни бедных. А были только сильные и слабые, знающие и незнающие. Они подчинялись своим вождям и жрецам и шли защищать свое племя, если нападал враг. Иногда они нападали сами, если для этого было основание. Сколько все это продолжалось, сказать трудно. Легенды остались в далеком прошлом, похожем на ранний сон. Настоящее сохранило только их обрывки, которые нельзя соединить воедино, как из обгоревших головешек нельзя воссоздать ствол, легший в огонь костра. Того костра, который называется Временем.

Когда появились в этих лесах и горах светлокожие пришельцы? Тоже трудно сказать. Может быть, сотни, а может быть, тысячи лет назад. Костер Времени сжег память о первых из них. Возможно, было время, когда те и другие жили рядом, не мешая друг другу. Два разных мира, две разные расы. Но земля у тех и других была одна и та же. Двух разных земель в Курге не было. Это и решило многое, что произошло потом. Пришельцы называли себя чужим именем «кодава». Сначала земли хватало на всех. Но у кодава происходили какие-то странные перемены. И перемены эти требовали все больше земли. Земельный спор решился в пользу сильных. В пользу тех, у кого были мечи, быстроногие кони и дома, похожие на крепости. Темнокожих людей, что жили издавна на этой земле, оттеснили сначала в горы, туда, где было холодно и необжито. Кодава отнимали землю не только у лесных племен, но они воевали из-за этой земли друг с другом. У некоторых из них ее стало так много, что они сами были не в состоянии ее обработать. Им нужны были люди, которые бы сделали это за них. Но в Курге были только они, темнокожие аборигены и эти воинственные собиратели земель. Третьего никого не было. И это решило судьбу лесных племен. Их стали захватывать и превращать в рабов. В рабов, которые должны были обрабатывать поля кургов.

В литературе такой процесс называется «домашним рабством». Но название не меняет существа. Раб есть раб. Иерава, курумба, холея и им подобных прикрепили к хозяевам, и они без разрешения не могли от них уйти. Кроме еды, они ничего не получали.