Странный Джон - Олаф Степлдон

Он замолчал. Я снова набил трубку и зажег ее. Наконец, Джон заметил: «Уже девятая спичка. Смешное ты создание!» И правда. Передо мной лежало восемь сгоревших спичек, хотя я не мог вспомнить, чтобы зажигал их. Джон со своего места не мог видеть пепельницу. Должно быть, он замечал каждый раз, когда я заново зажигал трубку. Кажется, он был способен видеть все, что происходило вокруг него, как бы ни был поглощен своими мыслями. «Ты создание еще смешнее!» — парировал я.

Наконец, Джон продолжил говорить. Смотрел он на меня, но у меня было чувство, что разговаривал он скорее про себя, чем со мной. «Сначала я подумал, что мне надо просто взять правление миром в свои руки и помочь Homo Sapiens сделать из себя что-то более человекоподобное. Но потом понял, что на это была способна только та сила, которую люди называли «богом». Или, может быть, какое-нибудь высшее существо с другой планеты или из другого измерения. Но не думаю, что они стали бы тратить свое время и силы. Скорее всего, они бы обратили землян в скот, музейные диковинки, домашних зверушек или просто паразитов. В общем, мне кажется, только они могли бы сделать что-то для Hom. Sap. если бы захотели. Я не мог бы. Я уверен, что сумел бы получить власть над человечеством, если захотел. И, оказавшись у власти, сумел бы сделать этот мир гораздо уютнее и счастливее. Но мне все равно приходилось бы неизменно иметь в виду ограниченные способности вашего вида. Пытаться заставить вас жить по слишком сложным правилам — это все равно, что пытаться создать цивилизацию в стае мартышек. Получился бы еще больший хаос, чем прежде, они объединились бы все против меня и, в конце концов, неминуемо уничтожили. Так что мне пришлось бы принимать вас такими, какие вы есть, со всеми вашими недостатками. А это было бы ужасной тратой моих талантов. С тем же успехом я могу провести жизнь, разводя цыплят».

«Ах ты, надменный щенок! — возмутился я. — Никогда не поверю, что мы так плохи, как ты описываешь».

«Ну конечно ты не веришь! Ты же тоже один из стаи, — невозмутимо ответил он. — Ну, что же. Я потратил какое-то время и уйму сил, таскаясь по Европе. Что же я увидел? По наивности своей я думал, что наверх выбираются лучшие умы. Что лидерами окажутся существа, хотя бы близкие к настоящим людям: разумные, рациональные, работоспособные, лишенные всякого эгоизма и посвящающие все свои силы служению всему лучшему, что есть в человеке. Ничего подобного! По большей части, они не дотягивают даже до среднего уровня. Их умственных способностей просто недостаточно для занимаемых позиций. Взять, например, старика Я. (он назвал одного члена кабинета министров). Ты бы поразился, если бы видел его так же, как я. Он просто не способен воспринимать четко и ясно что-либо, не касающееся его маленького драгоценного самомнения. Любая идея, чтобы достигнуть его, должна пробить окутывающий его кокон предвзятых мнений, клише и дипломатичных фразочек. В вопросах современной политики он ориентируется не больше, чем поденка — в рыбе, обитающей в ручейке, куда она только что упала. Он говорит много громких слов, которые могут что-то для кого-то значить, но остаются для него пустым звуком. Они для него просто фишки, которые используются при игре в политику. Он даже не представляет себе, что есть что-то еще. Вот в чем его беда.

Или вот Ю., медиа-магнат. На самом деле он всего лишь туповатый беспризорник, который нашел способ облапошивать людей, заставляя давать ему деньги и власть. Попробуй говорить с ним о чем-то по-настоящему ценном — и он просто не поймет, о чем ты толкуешь. Но больше, чем подобные типы, сочетающие власть и пустоголовость, меня пугают другие. Вроде молодого Э. Его революционные идеи еще долго будут оказывать влияние на общественную мысль. У него есть мозги, он знает, как ими пользоваться, и в нем есть храбрость. Но… я достаточно долго изучал его и не мог не заметить его истинного мотива. Неизвестного, разумеется, ему самому. В прошлом ему пришлось пережить непростые времена, и теперь он хочет отыграться, хочет, чтобы притеснители его боялись. Он собирается использовать неимущих для того, чтобы сломить богатеев, для собственного удовольствия. Ну что же, пусть отыгрывается, удачи ему. Но что это за цель в жизни, пусть и не осознанная? Она заставила его сделать много хорошего, но она также покалечила его.

Или Ш., философ, высмеявший старую школу с ее наивной верой в слова. Он на самом деле, такой же, как Э. Я достаточно хорошо его изучил. И поэтому вижу, что главной движущей силой всех его гениальных работ является он сам, не склоняющийся ни перед человеком, ни перед богом, очистившийся от предрассудков и сантиментов, верный только разуму, но даже ему не доверяющий слепо. Все это достойно восхищения. Но образ настолько захватил его, что искажает его способность логично рассуждать. Невозможно быть настоящим философом, если ты захвачен какой-то идеей.

С другой стороны, есть Ч. Он знает все от электронов до галактики он первоклассный специалист в своей отрасли. Кроме того, он не чужд духовного опыта. В чем же заковырка на этот раз? Он — добрейшее существо, полное сочувствия. Он предпочитает думать, что вселенная вполне себе ничего, с точки зрения человека. Отсюда берут начало все его исследования и догадки. Да, пока он остается в рамках науки, то достаточно уверенно держится на ногах. Но его духовный опыт говорит ему, что наука все же очень поверхностна. И в этом он прав. Но его духовный опыт путается с его добротой, и он начинает рассказывать нам о Вселенной вещи, которые в чистом виде являются выдумкой его доброты».

Он на секунду умолк и со вздохом закончил: «Нет толку продолжать в том же духе. Вывод и так достаточно очевиден: Homo Sapiens находится в конце своего пути, и я не собираюсь тратить свою жизнь на возню с обреченным видом».

«Ты совершенно уверен в себе», — заметил я. «Да, — ответил Джон. — В каком-то смысле я совершенно в себе уверен, и одновременно совсем не уверен в других смыслах, которых не могу объяснить. Но одно мне ясно. Если я получу власть над Hom. Sap., я вымерзну внутри и не буду способен делать свою настоящую работу. В чем она заключается, я пока и сам не уверен и не могу объяснить. Но она начинается с чего-то во мне. Разумеется, я не собираюсь просто «спасать» свою «душу». Я, один единственный человек, с тем же успехом могу быть проклят, но мир от этого не изменится. Возможно даже, что, будь я проклят, мир бы от этого только выиграл. Сам по себе я не имею значения, но я несу в себе возможность сделать что-то значимое. В этом я уверен. И так же я уверен в том, с чего мне следует начать — с внутреннего изыскания объективной реальности для того, чтобы подготовиться к объективному творению. Ты можешь что-нибудь из этого понять?»