Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион - Данил Корецкий

— Это там, в горах, неправильно. Я бы сам не одобрил. А здесь по-другому нельзя. Здесь все нохчи друг другу братья и сестры, мы как одна семья. Поэтому я и назвал тебя — йиша. Хочешь, познакомлю тебя со своими друзьями? Будет весело…

— Не хочу. Отстань.

— Может, ты по дому соскучилась? — он будто и не слышит ее. — Ты откуда? Нет, погоди, сейчас сам угадаю. Небольшое селение на горном склоне, коричневые саманные хижины, будто вырастающие одна из другой… Герзель-Аул какой-нибудь, к примеру. А? Или Алхан-Хутор. Угадал?

Парень подмигнул ей. Цаха едва не расплакалась. Как ему не стыдно болтать здесь с нею, учить каким-то глупым правилам, подшучивать над нею и вообще быть таким веселым и нарядным, таким уверенным в себе, когда через пятнадцать минут он будет проводить время с друзьями в этом сумасшедшем городе, точно так же смеяться, в то время как она… она…

И тут он что-то разглядел в ее лице. Или где-то еще. Понял. Догадался. Улыбка сразу сползла с его лица, скулы напряглись. Не говоря больше ни слова, парень стал быстро пробираться к выходу, бесцеремонно расталкивая пассажиров. Послышались раздраженные голоса, какая-то женщина тонко вскрикнула. Вот тут Цахе стало по-настоящему страшно. Этот глупец может все погубить. Одного слова достаточно, чтобы началась дикая паника, давка… Что тогда? Тогда ей не доехать до Лубянки. Никак не доехать. Что будет тогда с братьями, с отцом, со всей ее многочисленной родней?

Левой рукой Цаха нащупала в кармане теплый, повлажневший от пота пластиковый цилиндр с кнопкой.

Но он ничего не сказал. Не крикнул. Молча вышел на станции «Парк Культуры», потрясенно глянул на Цаху через окно, отвернулся, быстро побежал прочь.

Там же вышла и Селимат. Они в спешке даже проститься не успели. Селимат должна здесь пересесть на другой поезд и доехать до «Октябрьской», где стоит большой каменный дом — министерство внутренних дел, набитое тысячами ментов — начальников. Цаха пыталась рассмотреть ее в окно, но люди движутся сплошной стеной, она ничего и не увидела.

— …Следующая станция — «Кропоткинская»…

Она перестала о чем-то думать и только считала станции. «Кропоткинская», «Боровицкая», «Библиотека имени Ленина». На переезде «Библиотека» — «Лубянка» поезд снизил ход, притормозил, а потом и вовсе остановился. Люди стали ворчать, ругаться… И вдруг зазвонили телефоны. Почти одновременно. Один, второй, третий, четвертый.

— Что? А?.. Нет, я к «Лубянке» подъезжаю! А что такое? — говорил пожилой мужчина с плоским кожаным чемоданчиком. Он все время поднимал эту руку, чтобы посмотреть на часы, и все время кого-то задевал, и непонятно было, почему он не поставит чемоданчик на пол или не переложит его в другую руку.

— А?!. Что случилось-то, скажи толком!

Мужчина замолк на несколько секунд, вжимая трубку в ухо, глаза его остановились, и он выдохнул потрясенно:

— Мать моя!..

А по вагону уже неслось:

— «Парк Культуры» взорвали! Только что! Террористы! Людей поубивало!

— Мне дочка позвонила оттуда! Там черт знает что творится!

— Звоните машинисту!

Когда поезд качнулся и поехал, Цаха чуть не упала. Зачем он поехал, зачем останавливался, она не поняла. В голове все смешалось. На «Парке Культуры» только что сошла Селимат. Вот только она должна была еще ехать до «Октябрьской». И взрыв должен был прогреметь где-то снаружи, в большом каменном здании, или на улице, рядом с ним, но никак не в метро. Да и времени прошло совсем немного, Селимат просто не успела бы — пересесть, доехать, выйти, найти… Нет, не успела бы точно. Значит — что? Значит, Селимат уже нет в живых… Цаха крепко зажмурилась. Они вместе одевали сегодня утром эти страшные зеленые накидки со множеством узких кармашков, в каждом кармашке — наполненный взрывчаткой обрезок водопроводной трубы с плотно завинчивающейся крышкой и подведенным к ней проводом, а поверх этого их обмотали пакетами, набитыми обрезками проволоки, гвоздями и металлическими шариками. В этой накидке Селимат сейчас стоит перед Аллахом, может, даже беседует с ним. А на станции — клочья мяса и кровь…

Что-то произошло, что-то непредвиденное. Может, ее толкнули и она случайно нажала кнопку взрывателя? Или тот парень-нахчо что-то сделал с ней?

И вдруг закричали над самым ухом:

— Они ехали вдвоем! Вот эта! А та, вторая, она как раз на «Парке Культуры» сошла!! Она тоже террористка! Держите ее!

Цаха открыла глаза. Пожилой мужчина с чемоданчиком — глаза вот-вот выскочат из глазниц — вцепился в нее свободной рукой и дергал, дергал, дергал, но при этом как будто постепенно утрачивал решимость и все больше сомневался, стоит ли…

— Держите ее!..

Потянулись еще руки. Больно. И — сразу отпрянули. Здесь бомба! Дошло. Мужчина с чемоданчиком опрокинулся назад, словно получив мощный удар. В один миг разрозненные крики, восклицания соединились в один общий вой. Люди подались прочь от Цахи, давя друг друга… Нет, кто-то все-таки пытается вырвать ее руку из кармана, но Цаха ускользнула, на негнущихся ногах бросилась к дверям — девушка с бледно-зеленым лицом под старушечьим платком, в черных нескладных одеждах, похожая на ведьму, но не киношную, а настоящую ведьму, какими их видят застигнутые в глухой ночи путники.

Выйти уже не удастся, Цаха это поняла. Все кончится здесь. Влажная кнопка под большим пальцем руки.

А в окнах уже светло — станция. Из динамиков рвется голос машиниста, что-то втолковывает, требует, пытаясь перекричать обезумевших от страха людей.

На перроне бегают милиционеры в темной форменной одежде, тычками, толчками направляют толпу в сторону выхода, не пускают к вагонам. Женщины в дорогих одеждах, женщины в стоптанной обуви, старухи, бесстыжие девушки в джинсах на ползада, дородные мужчины, худые мужчины, подростки, дети, дети. Но никого не жалко.

Двери распахнулись. Цаха видела, как один из ментов обернулся ей навстречу, расставил руки, крикнул:

— Ну давай! Шевелись скорее! На выход!

Из вагона ему тоже что-то кричали, но он не слышал. Ее сильно толкнули в спину, Цаха вывалилась прямо в объятия этого мента, догадываясь, что это последние секунды, когда она еще может чувствовать свое тело, которое вот-вот превратится в кровавое облако.

Кнопка легко подалась под пальцем, ушла вниз.

И в тот же миг не стало ни кнопки, ни пальца. Ничего. Даже облака никакого не было. Там, где стояла Цаха, полыхнул огненный шар, в мгновение ока разорвал, раздавил десятки людей, выкрутил бетонные опоры, смял вагоны метро вместе с пассажирами, ощетинился тысячью раскаленных траекторий, которые прошивали толпу, калеча и убивая, не щадя никого…

Первые два часа никто ничего толком не понимал. Все осмысленные действия, все силы были направлены на то, чтобы обезопасить другие станции метро, где тоже могли прогреметь взрывы. Двенадцать линий, около двухсот станций. Объекты, которые могут стать первоочередными мишенями террористов, находятся в центре города — правительство, мэрия, концертные залы, большие магазины, места наибольшего скопления людей. Милиция и МЧС пачками уносились в сторону центра, оголяя тылы в Медведково, Новогиреево, Теплом Стане… В этой суматохе ничто не мешало внести последние штрихи в операцию.

Две неприметные «лады», одна буровато-красная, другая серая в подпалинах грунтовки и ржавчины, примерно в одно и то же время остановились в разных точках города. Буровато-красная — на пустыре в районе Теплостанского проезда, на юго-западной окраине, серая в подпалинах — на парковке у магазина на улице Пулковской, у северной границы Москвы.

Там их уже ждали.

К буровато-красной «ладе» подъехал маленький аккуратный «ситроен», остановился рядом, не глуша двигатель, мигнул фарами. Из «лады» вышли двое мужчин неопределенного возраста и сели на заднее сиденье «ситроена».

— Здравствуй, Батур! Здравствуй, Зайка!

Водитель и сидевшая рядом с ним светловолосая девушка обернулись к гостям.

— И вам доброго дня. Аллах Акбар.

— Вы обо всем уже знаете, — сказал один из гостей. — Возмездие свершилось. Не совсем так, как мы планировали, но Москва умылась кровью. Это главное.

— Я сразу скажу: мы не знаем, что произошло, — быстро проговорил Батур. — Девчонкам кто-то помешал. Это не наша вина. И не их. Все инструкции были даны, все было проверено несколько раз…

— Не переживай, — сказал гость. — Свою работу вы сделали. И плату свою получите.

На лице светловолосой спутницы Батура появилось выражение облегчения. Ничего не произошло, никакого движения, только раздались один за другим несколько глухих хлопков, будто кто-то стукнул ладонью по обшивке сидений. Зайка охнула, закусила губу, медленно повалилась на бок, уронив голову на колени Батуру. Сам Батур, словно ничего не замечая, продолжал сидеть вполоборота, обнимая руками сиденье. Из огромной раны в его груди толчками выплескивалась кровь, заливая коврики и обивку. Глаза Батура хоть и открыты, но он мертв.