Парадокс Всемогущего - Шармель АРГО

за ушедшим вперед на разведку Генкой. Единственное оставшееся ружье с несколькими патронами, было единственной надеждой отчаявшихся людей. Генка, как опытный охотник, подбадривая тормозившего их процессию Алекса, понимал, что шансов уйти от медведей у них немного. Он тоскливо оборачивался в сторону зверей, с каждым разом убеждаясь, что расстояние неумолимо сокращается и медведи чувствуют свое превосходство, догоняя обессилевших людей. До полной темноты оставалось чуть более двух часов, а это значило, что и жить им оставалось не больше этого времени. Все это было тем более обидно, после тяжелого, но благополучного выхода к большой земле. Алекс, догадываясь, что его хромота может стоить жизни всей группе, стоически пытался ускориться, но только больше выбивался из сил. Когда через полчаса стало ясно наверняка, что выхода, кроме как попытаться дать отпор зверям не осталось, команда сбилась в кучу, окопавшись в глубоком снегу, оставив единственный лаз для стрельбы в агрессивных медведей. У Кольки чуть не случилась истерика, он стал обвинять во всех бедах выдохшегося Алекса, затем Громова, решившего выбираться через пролив, потом просто жалобно завыл, обняв голову руками и жалуясь на несправедливую жизнь. Резкий окрик Генки привел его в чувство, Андрей предпочел не вступать в разговор, понимая, что Колька находится в состоянии аффекта. Алекс, не привыкший к реалиям мужских бесед, зажал руки ушами, не желая слышать разгоревшейся из за его неуклюжести ссоры. Генка попытался сосредоточить свое внимание на карабине, разобрав и прочистив его внутренности, чтобы быть уверенным наверняка в его надежности. Невдалеке послышалось тяжелое дыхание медведя, с другой стороны послышался зловещий рык еще одного, отрезавшего путь к отходу и люди замолкли, переглядываясь друг с другом, осознав, что наступил решающий момент в их жизни. Сидевший отрешенно все это время Андрей, машинально сунул руку в потайной карман, нащупав там спрятанную пробирку и почувствовал, как тепло подземного озера передалось его телу при контакте, разливаясь искрами по органам и мышцам, наполнив мозг неясной надеждой. В груди резко зажгло, как будто его проткнули раскаленным прутом в области сердца и он вдруг понял, что медведи ему больше не страшны, а оружие не пригодится, его главным оружием стал он сам. Сдвинув в сторону, стоявшего у входа Генку, Андрей, полный решимости двинулся к выходу, не обращая внимания на призывы друзей не бросать их. Генка, не понимая причин столь быстро меняющейся ситуации, тем не менее не стал мешать ему, сдерживая Алекса и Кольку от необдуманных поступков и помощи Громову. Приложив палец к губам, Генка жадно вслушивался в звуки, доносившиеся снаружи, которые тем временем менялись от грозного рычания медведей до затихающих, булькающих всхлипов. Не догадываясь о природе этих звуков, Генка все же смутно понимал, что с Андреем произошли изменения, коренным образом повлиявшие на их судьбу и судьбу самого Громова. Вскоре все стихло и только ветер свистел, завывая в узком проходе наружу. Одряхлевший от переживаний Генка выбрался из лаза, страшась увидеть необратимое, но его глазам на фоне темнеющего неба, увиделась необычайная по своей невероятности картина. Андрей Иванович, их руководитель и вдохновитель, взваливший на себя бремя ответственности за их жизнь, стоял на коленях спиной к нему, его руки, погрузившись в мех животных, гладили шкуры лежавших у его ног бездыханных медведей, словно пастырь гладит детей своих, бездумных и наивных в момент душевных страданий. Обернувшись на скрип снега за спиной на подошедшего к нему Генку, Громов посмотрел на него глазами полными слез, на его заострившемся лице блуждала нелепая улыбка, судороги пронизывали его тело, он гладил зверей, водил им руками между ушами, бормоча себе под нос непонятные, сумбурные, еле слышные слова. Наклонившись к медведям, один из которых был со старой раной, лишившей его практически половины головы, Генка с трепетом убедился в их смерти, быстрой и невероятно приятной для них, потому как в сумерках идущего на убыль дня, ему показалось, что медведи улыбаются, как может улыбаться существо, принимая в дар смерть.

49

Добравшись по лабиринту запутанных подземелий до невзрачной двери, за которой скрывали инфицированного зоотехника Иванова, полковник остановился, перевел дыхание и набрал номер мобильного телефона начальника охраны.

— Валентин — сипло начал полковник, пытаясь унять дрожь в голосе — Я тут около кабинета стою, где наш задержанный отдыхает, ты мне нужен.

— Буду через три минуты — отчеканил начальник охраны и полковник отключился.

Через пару минут фигура Курина возникла из перехода к соседнему тоннелю и направилась к полковнику, стараясь чеканить шаг. Полковник неприязненно скривил губы, представляя себе, как быстро начальник охраны забудет о его существовании, узнав о приказе. Расслабленно козырнув и напустив на себя начальственную строгость, полковник дождался, пока ему отопрут дверь и впустят в помещение к задержанному. Начальник охраны остался снаружи с приказом никого не впускать.

Арестант, пристегнутый к стулу, продолжал сидеть с безучастным видом, смирившись со своей незавидной судьбой и стилетом, торчащим из груди, только глаза его неотступно следили за вошедшим полковником, в ожидании развязки. Тот наклонился ближе к пленнику, рассматривая его рану, остающуюся бескровной и как будто никак не влиявшую на его самочувствие. Потянув за ручку стилета, полковник с усилием вытянул его из тела сидящего человека, отчего он дернулся, но не издал ни звука.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил полковник, отстранившись от Иванова.

— Я не чувствую тела. Я ничего не чувствую — глухо ответил пленник, не делая попыток разжалобить вопрошающего.

— Боль чувствуешь? — полковник сузил глаза, рассматривая клинок стилета.

— Нет.

— К семье хочешь? — решил ударить по живому полковник, пряча нож.

— Что с обезьянами? — невпопад спросил пленник. — С ними все хорошо? — его голос, как показалось полковнику, дрогнул.

— Тебе о своей судьбе нужно думать — удивленно сказал полковник — Инфицированные обезьяны будут уничтожены.

— Не-ет! — пленник резко рванулся, но удержавшись цепью, снова рухнул на стул. Его колотила мелкая дрожь, голова тряслась как у тряпичной куклы. Полковник, сложив руки на груди, смотрел на его неадекватную реакцию, как палач перед экзекуцией на приговоренного к смерти.

— Эти обезьяны убили тебя. — устало выдохнул полковник — На твоем месте я бы проклинал их.

— Вы не можете сделать им ничего плохого — перейдя на рычание, быстро заговорил пленник, выплевывая слова из ослабевшего тела — Вы не должны сделать им ничего плохого— его голос перешел на всхлипывания и до полковника стала доходить, что инфекция поразила головной мозг, лишив его возможности адекватно мыслить.

— Никто их не тронет. — примирительно сказал полковник — Даю слово.

Пленник поднял лицо, в его мутных глазах полковник увидел бесконечную ненависть к