Верный друг. Рассказы о собаках - Николай Георгиевич Гарин-Михайловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вот ещё картинка.
Бывало, мой старый кот Мурза, друг и приятель Марса, проснётся от кошмарного сна (на печке до 40°), свалится мешком на пол, бредёт как очумелый, не разбирая куда, и сослепу направляется прямо на Марса. Тот уже из-за лапы прекрасно видит ошибку и рад, и не пошевелится. И только старик ткнётся ему мордой в живот, так гавкнет, что старый Мурза с шипом и свистом стрелой взлетает на шкап, сбрасывая по дороге бремя лет.
Вот каков этот Марс. Но красив, очень красив. Так красив, что однажды какая-то старушка купила для него на бульварчике вафлю и только загубила пятак. Из её рук Марс не принял, а какая-то кривая собака выхватила с налёту вафлю и умчалась. Это было так неожиданно, что даже Марс растерялся и долго, как зачарованный, глядел на дорогу.
Итак, он строен и игрив, умён, как всякий ирландский сеттер, кокетливо носит пышный хвост и очень любит, когда подают обедать. Не совершал подвигов, но имеет золотую медаль. Хотя и английского происхождения, но не горд и внимательно следит за кусками, поводя носом и выпрашивая глазами. Иногда в нетерпении теребит лапой скатерть и колени и тихим повизгиванием напоминает об обязанностях к ближним. Ближними своими он считает себя, затем… опять себя и ещё раз себя. Выразительным взглядом держит Мурзу на приличной дистанции от своей чашки и считает приятным долгом разделить с ним его скудную трапезу, не обращая внимания на бессильное фырканье. Но думается, он делает это из вежливости: просто он всегда готов услужить и составить компанию. Нравственность его безупречна, хотя несколько и оригинальна.
Рассуждая, что пол существует, чтобы на нём лежать, стол, чтобы на нём обедать, а буфет — чтобы прятать съедобное, он не выносит беспорядка и прибирает всё, что попадает на пол или остаётся на столе. Любит меня до страсти и всех незнакомых считает моими врагами и старается их изловить. Делается это очень ловко.
Он охотно пускает их в комнаты, ходит за ними по пятам и не позволяет взять со стола даже газеты, если меня нет в квартире. А уж выйти не позволит ни в каком случае, становясь к двери с красноречивым рычанием.
Есть в нём замечательно похвальная черта, чем он резко отличается от многих, себе подобных, и даже от некоторых, себе не подобных: он очень великодушен. Он поразительно любит детей и однажды порядком перепугал на бульваре расторопную няньку, покушавшуюся дать шлепка бойкому малышу. Очень добродушно относится он и к маленьким собачкам, хотя бы это была простая дворовая мелюзга, и не выносит старого мопса-соседа, аккуратно выбегающего погрызться на улице со старой, умирающей дворнягой.
В общем, как видите, это очень интересный малый и порядочный надоеда, прекрасно известный всем лавочникам на моей улице. Последнее время его даже перестали пускать в магазины, к величайшему удовольствию мальчишек, которые предупредительно растворяют перед ним двери лавочек и выжидают, что будет.
Должно быть, он всё же имеет много хорошего в себе: судьба положительно ему благоприятствует. Ему, как говорится, везёт.
Недавно он провалился в колодец и… спасся чудом. Гнилая доска, рухнувшая с ним в глубину, по дороге застряла, и Марс удержался на ней на глубине всего двух аршин, а было в колодце до сорока! Он выл, точно из него тянули жилы. Конечно, его вытащили. Как-то раз ухитрился он сорвать лапами ненавистный ошейник (он не терпит ярма) и, выбежав за ворота, наскочил на собачьих охотников, без всякого разговора доставивших медалиста на живодёрню, как последнюю бродягу.
Я почти не спал, разыскивая его по городу, и наконец нашёл его за заставой, в отделении «обречённых». Он лежал в клетке за №, вытянув морду в лапах, и как будто спал. В углах закрытых глаз было влажно. Должно быть, он плакал во сне.
— Марс!
Что было! Он ринулся ко мне, забыв о клетке, ударился носом о прутья решётки и застонал от радости.
— Что, бестия! Будешь теперь рвать ошейник?!
И Марс ответил таким чудесным лаем, что даже смотритель «зверинца» сказал несколько комплиментов и с грустью закончил:
— Славная собачка… А вот ещё бы денёк… и на перчатки!
Он даже прищёлкнул языком и сделал жест, точно откупоривал бутылку.
Должно быть, Марс понял этот жест доброго человека в кожаном фартуке. Он гавкнул насмешливо, словно хотел сказать: «Ага!»
Должно быть, так. Это было заметно по его плутоватым глазам.
Вообще умная шельма, и в его бугроватой башке ума, пожалуй, побольше, чем у этого господина в кожаном фартуке, выстроившего «на собачках» домик за заставой.
Пришли домой.
— Что, мошенник, — говорю я, — опоздай я на денёк, и висеть бы тебе со своим глупым хвостом!
Признательный взгляд и — виль-виль.
— Что глядишь-то глупыми глазищами? Вот вытяну плёткой.
Поворот на спину и полная покорность.
И вот однажды этот самый Марс дал мне возможность сделать одно интересное открытие. Да, именно он. Он показал мне… Но это, собственно, и является предметом моего рассказа.
II
Жил я в Виндаве, на берегу Балтийского моря. Жили мы втроём: я, заправлявший моим хозяйством прекрасный человек Иван Сидорович и Марс. Марса вы немного знаете; я вам мало интересен, так как главным героем рассказа будет Марс; что же касается Ивана Сидоровича — вы его поймёте с двух слов. Он прекрасно готовит борщ, любит заглядывать в пивную кружку и ведёт войну с Марсом, гоняя его из кухни шваброй. Но это не важно.
Как-то понадобилось мне поехать денька на два в город Або, небольшой городок на побережье Финляндии, где море усеяно массой гранитных островков, или шхер, поросших мелкой сосной и изгрызенных бурями.
Очень красивые места.
Ехал я налегке, с ручным багажом. Марс, как и всегда, когда я собирался куда-нибудь ехать, ревниво следил за спешной сборкой маленького чемодана,
