Запах костров - 1 (СИ) - Владислав Верницкий

- Слушаюсь!

Радист вышел, притворил за собой деревянную дверь и направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Через несколько минут мы с Альбертом пошли по тому же направлению, куда не так давно ушёл радист. Оказавшись у кабинета группенфюррера, я попросил товарища дождаться меня в коридоре, сам же, с силой выдохнув, открыл дверь и вошёл внутрь.

Группенфюррер Эрик Бах-Залевски чинно сидит за своим широким столом, водит шариковой ручкой что-то по белому листу бумаги, время от времени отрывая задумчивый взгляд от стола. Его левая рука нервно постукивала пальцами по столу. Окончив писать файл, он небрежно бросил ручку на бумагу, повернулся, чтобы встать со стула, слегка испугался моего внезапного появления и тихо засмеявшись, отмахнулся рукой.

- Уф, это Вы, оберфюррер! Так незаметно вошли, что напугали! Вы-то мне как раз и нужны!

- Я Вас слушаю, группенфюррер! Выполню даже самое сложное задание! – сквозь притворную улыбку сказал я.

- Поручение у меня к Вам не очень сложное! Помните, при первой встрече, я поручил Вам допросить лазутчика?! Так вот время пришло! Сейчас Вы едите в Биркенау и допрашиваете его или её с полным пристрастием!

- Хоть я и приехал оттуда только что, но уговор есть уговор! Только, что будет с лазутчиком, когда допросим его? – поинтересовался я.

- Как что? Смерть?! Ничего личного!

- Ясно! Ну, тогда я пойду?!

- Идите, оберфюррер! Дела не ждут! – разрешил Альберт.

- До свидания!

- До новых встреч! – отдав папку с документами, группенфюррер пожал парню руку и отвернулся к окну, наблюдая за холодным зимним вечером.

Грузовик стоит сзади штаба, возле одной из вышек. Ребята присели внутрь кабины. Привычным движением друг включил зажигание, вырулил баранку руля на сто восемьдесят градусов, поставил в нейтральное положение коробку передач, рычаг передёрнул на первую скорость и надавил на педаль газа, нежно выжав сцепление. Задним ходом автомобиль выкатил во двор, развернулся в сторону ворот и покатил по разбитой дороге проч.

Лес, как и на наши с другом первые минуты пребывания здесь, прячет свои тайны за высокими соснами. Неизвестно, как Марина, умеющая лихо давать отпор самому сильному врагу – вдруг вот так сдалась без боя. Неизвестно, почему её сделали заключённой, а не подстилку для высшего чина. Неизвестно, выиграет ли наш с другом план, который даёт шанс вернуться домой, или нас шлёпнут фашисты в этом далёком от нашего дома мире.

Небосклон нахмурился тучами на пролетающих мимо леса синиц. Сосны стоят, будто русская рота провожает взглядом матерей и отцов, понимая, что уже не будет им возвращения к родным берёзкам. Они провожают ребят в последний путь. Вороны, мрачно глядя вниз, выискивают подраненную наживу. Ветер-бродяга то гуляет по салону автомобиля, то убегает куда-то через вентиляционные отверстия. Крупные хлопья снега периодически залепляют лобовое стекло.

Снова тоска навевает на очередные грустные и глупые мысли. Эх, Маринка, куда нас с тобой занесло. Будь мы умнее, никогда не зашагали б по этому коридору. Хотя с другой стороны, не попади мы сюда, никогда б не оказалось возможности тет-а-тет познакомиться с прадедом Валерьяном Иосифовичем. Не попади мы сюда, не увидели б, в каком вандализме окажется мать Россия через каких-то непрошеных сто лет. Не попади мы сюда, никогда не узнали бы, сколько крови русской пролилось на этом малом клочке планеты.

Грузовик продолжает мчаться по пыльным рытвинам польских дорог, но через пять минут леса отступили, уступая место пустому вспаханному широкому полю. С правой стороны кабины приближается полоса чугунных веток железной дороги, которая уходит в ворота города. Двухметровые бревенчатые стены почти закрывают крыши вышек. Биркенау.

Автомобиль въехал в ворота города с другой стороны. Альберт надавил на педаль тормоза возле одного из бараков и вынул ключ зажигания. «Фрицы» вышли из машины. Не успели ребята размять кости, как к ним подошло двое солдат и по направлению одного из них указали на оберфюррера, глубоко затягивающего дым крепкой немецкой сигареты.

- Приветствую новое пополнение! Извините, что вновь приходится вас так срочно отрывать от ваших дел, но никто не думал, что приказ от верхов прибудет в этот же день, когда вы отъедите от Биркенау! Заключённый ждёт вас в барокамере! Только не могу понять, что с ней возиться?! Не проще ли с общим скотом зажарить и дело с концом?! – затараторил оберфюррер.

- Что-то ты сегодня разговорчив?! Никак почувствовал прилив сил в остатках лагеря?!

- А почему бы и не порадоваться собственно?!

- Ну, кто знает?! Всегда нужно быть начеку и ждать когда придёт последний миг! Ведь каждый человек задумывается – всё ли тот успел в жизни сделать или может ради чего-то лучше остаться жить! – сказал я.

- Это ты к чему клонишь?

- Я не клоню! Война идёт! Ребятки погибают, не щадя живота своего! Они ведь молодые совсем, как мы с тобой! Многие также не успеют оставить след после себя, понянчить сыновей, расцеловать любимых жён, состариться у жаркой печи! Война, брат!

- Это правильные слова! – поддержал меня оберфюррер, подведя нас к барокамере.

- У тебя папироски не найдётся, а то я свои в штабе оставил?!

- Да, конечно! – парень подал нам с другом пачку сигарет. Как только я вытянул из пачки две сигареты, вернул имущество хозяину. Тот положил пачку в нагрудный кармашек, попрощался и ушёл по своим делам.

- Что будем делать? – вдруг подал голос Альберт.

- Точно не могу сказать, но, по крайней мере, сейчас с имитируем допрос, после чего мешок на голову Маринке накинем и в грузовик, а сами едем как можно дальше отсюда!

- А вдруг просекут? – друг прикурил сигарету. Я сделал то же самое.

- Брат, нам главное выбраться из этого ада! То что будет, того мы не изменим!

- Ясно! Ладно! Не будем тянуть время! Как споро закончим начатое дело, так окажемся в моей квартире!

- Ты прав! Засиделись мы в гостях изрядно! Пошли! – улыбнувшись другу, я выбросил окурок в сторону и первым вошёл в барокамеру. Друг не отошёл ни на шаг.

На полу плитка зелёного цвета, полностью заляпанная грязью и кровью. Стены и потолок из белой плитки, местами также запачканные кровью. По бокам стен врезаны вентиляционные отверстия, по которым поступает газ. В центре газовой барокамеры сидит девушка. Её ноги и руки скованны в медные кандалы. Лицо осунувшееся. С ресниц стекают крупные капли слёз и пота. Причёска уже давно не походит на девичью. Будто дворовой псине всю шерсть блохи закусали. Всё тело худое и грязное.

Я подошёл к девушке. С моих ресниц пытаются сорваться слёзы. Присел на обои колени и прижал её всеми силами, словно родной отец собственную дочь, которую не видел уже лет тридцать, но пора дознавать.