По дороге в вечность - Дж. Редмирски

Как я могла себе позволить плакать по нему? Почему это происходит?

Я намеренно уничтожила все фотографии Иена. Все. Стерла даже цифровые. Убрала его имя и номер из своего мобильника. Даже выкинула ночной столик, бывший у меня с раннего детства: там на внутренней стороне крышки было вырезано: «ИЕН ЛЮБИТ КЭМРИН». Я сознательно устранила из своей жизни все напоминания об этом человеке, поскольку мне было нестерпимо больно сознавать, что от него не осталось ничего, кроме вещей. Я не могла аналогичным образом стереть память, но постаралась загнать ее подальше.

Зачем Эндрю это сделал? С какой целью он вернул в мою жизнь эту боль? Или ему хотелось, чтобы давняя боль соединилась с недавней, вызванной потерей Лили? Откуда в нем такая жестокость?

Хочется немедленно броситься в его номер и накричать на него, обвинив в жестокости. Но разум быстро одерживает верх над эмоциями. Я знаю, зачем он это сделал. Знаю, почему оставил меня наедине с фотографией Иена. Эндрю не жесток. Просто он очень сильно меня любит и хочет, чтобы я всего на одну ночь вернулась к Иену и не заслонялась от потери, а примирилась с ней.

Но я не могу смотреть на это чертово фото! Не могу!

Слезы текут у меня по щекам. Я вытаскиваю из сумки теплый свитер, напяливаю на себя. Выбегаю из номера и несусь к лифту.

Вскоре я уже сижу на холодном песке пляжа и смотрю на бесконечный океан.

Эндрю

Глава 18

Вскроет ли она конверт? Не возненавидит ли меня за этот сеанс психотерапии? Я теряюсь в догадках. Но если моя задумка ей поможет, я готов вытерпеть все вспышки ее гнева.

Нажимаю кнопку телевизионного пульта, и тишину моего номера взрывают смех и музыка. Показывают какую-то серию старого ситкома «Сайнфелд». Разуваюсь, топаю в душ, включаю горячую воду и встаю под струи. Постепенно разогреваюсь, и вода начинает казаться мне теплой. Все мысли – только о Кэмрин. Что-то она сейчас делает? Смотрит ли на фото своего умершего друга Иена? Как она справляется с этим неожиданным приветом из прошлого? Мне хочется пойти к ней и остаться у нее, но я знаю: это она должна пережить сама. Пусть и с опозданием, поскольку окончательно проститься с Иеном она должна была еще до нашей встречи.

Вытершись, заворачиваюсь в полотенце, иду в комнату и достаю из сумки трусы. Сажусь, пялюсь в экран телевизора, потом в стену, потом снова в экран. Вдруг понимаю, что готов заниматься всякой ерундой, только бы в голову не лезли мысли о Кэмрин.

Выключаю телевизор, втыкаю наушники mp3-плеера, выбираю случайное воспроизведение и прослушиваю пять песен. Чувствую: надо хотя бы заглянуть к ней. Достаю мобильник, звоню. Ее телефон не отвечает. Поднимаю трубку гостиничного телефона, снова пробую позвонить. И опять только длинные гудки. Может, плещется в душе и не слышит? Заставляю себя поверить в эту версию, но интуиция шепчет мне иное. Быстро надеваю джинсы и рубашку с длинным рукавом и выхожу в коридор. Прикладываю ухо к двери ее номера, надеясь услышать шум воды. Внутри тихо. Тогда достаю запасной электронный ключ и открываю дверь.

Кэмрин в номере нет. У меня начинает колотиться сердце. Прикрываю за собой дверь и делаю несколько шагов. На кровати валяется фотография. Я не вскрывал конверта и только сейчас могу наконец увидеть, как выглядел этот Иен. Всматриваюсь в снимок, в лицо Кэмрин. Какой у нее счастливый вид. Такая Кэмрин мне знакома. Ее прекрасная жизнерадостная улыбка. Я десятки раз видел эту улыбку, когда мы с ней начинали наши странствия.

Меня охватывает паника. Иду к окну, вглядываюсь в черный океан. На берегу замечаю любителей поздних прогулок. Их не много. Люди неспешно бредут по дощатому пляжному тротуару. С фотографией в руке возвращаюсь к себе в номер, быстро надеваю ботинки, даже не зашнуровав их. Выбегаю из отеля и устремляюсь на пляж. Нельзя сказать, чтобы воздух был слишком уж холодным, но я рад, что на мне рубашка с длинными рукавами. Ищу Кэмрин повсюду: осматриваю тротуар, шезлонги вблизи отеля. Она как сквозь землю провалилась. Засунув фото в задний карман джинсов, пускаюсь легкой трусцой к берегу.

Нахожу Кэмрин сидящей на прибрежном песке.

– Детка, ну ты меня и напугала.

Сажусь рядом, обнимая ее за плечи.

Кэмрин смотрит на океан. Прохладный ветер осторожно играет ее светлыми волосами. Ко мне она не поворачивается.

– Прости меня, – говорю я. – Я всего лишь хотел…

– Я люблю тебя, Эндрю. – Она по-прежнему смотрит на воду. – Даже не знаю, как можно одновременно быть такой счастливой и такой несчастной.

Не представляю дальнейшего хода ее рассуждений. Молчу, боясь сказать что-то не то. Только крепче обнимаю ее, стараясь согреть.

– Я не злюсь на тебя, – говорит Кэмрин. – Сначала злилась. Но больше не злюсь. Честное слово.

– Расскажи, о чем ты сейчас думаешь.

Кэмрин не отводит глаз от темной воды. Волны плещутся в нескольких ярдах от нас. Далеко, на самом горизонте, белеет огонек идущего катера.

Потом она вдруг поворачивается ко мне. На пляже достаточно света от зданий у нас за спиной. Вдобавок сияет луна. Лицо Кэмрин бледно. Ветер прибивает ей волосы к щекам. Я отвожу несколько прядок от ее губ.

– Я очень, очень любила Иена, – говорит Кэмрин. – Только, пожалуйста, не думай…

– Кэмрин, не надо. – Я качаю головой. – Я здесь ни при чем. – Отвожу еще одну ее прядку. – Это никак не связано со мной, – добавляю я.

Какое-то время она молчит, а затем кладет руку мне на колени, и наши пальцы переплетаются.

– Я не хотела идти на похороны Иена, – говорит Кэмрин, глядя на океан. – Не хотела последний раз видеть его неподвижным, в гробу. – Она поворачивается ко мне. – Помнишь день, когда тебе позвонил Эйдан и стал убеждать пойти на похороны вашего отца? Я невольно услышала этот разговор.

– Помню, – киваю я.

– Ты тогда сказал брату, что предпочитаешь сохранить в памяти образ живого отца, а не лежащего в гробу. Наше восприятие совпадает. Меня тоже убеждали пойти на похороны Иена, но я не пошла. И смотреть на мертвую Лили я тоже не хотела, потому и согласилась на кремацию.

– Однако ты все-таки пришла в церковь, – осторожно вставляю я.

Я стараюсь поскорее уйти от разговора о смерти Лили. Кэмрин не видела нашу дочь, а я видел. Тяжелое зрелище. Она была такой крохотной, что помещалась на ладони. Но Кэмрин отказалась прощаться с ней.

– На похоронах Иена была лишь моя оболочка. Меня там не было, – продолжает Кэмрин. – Я избрала свой способ отпустить его. Полностью убрала все мысли о нем, все слова, которые он когда-либо говорил. Постаралась забыть его лицо. Мой приход в церковь был компромиссом. Я подчинилась общественному мнению. А если бы мне было на это мнение плевать, я бы осталась дома.