Да, урук-хаи мы! - Геннадий Борчанинов

Само собой, здешние трофеи не шли ни в какое сравнение с теми, которые мы взяли в подземном городе, ни злата, ни серебра у местных жителей почти не нашлось, да и всё наверняка успели попрятать за ночь, но продовольствие, захваченное здесь, могло аж до весны решить нашу проблему с голодом, и это само по себе было ценнее любого злата. Я и не рассчитывал на подобное. Моя решимость переселиться сюда, вниз, только укрепилась.

Но прогнать на мороз выживших местных жителей и захваченных пленных мне не позволит совесть, а значит, нам придётся каким-то образом сосуществовать. Придётся наладить контакт, а это, я чуял волосками на собственной заднице, будет очень непросто.

Амбар, набитый женщинами, детьми и ранеными, буквально вонял страхом, и я предвидел их реакцию, когда с ними попробует заговорить исполосованное шрамами зеленокожее чудовище, в теле которого по какому-то недоразумению поселилось сознание обычного парня Сашки Серова. Будь я в своём собственном облике, всё было бы гораздо проще, даже несмотря на языковой барьер, но в облике Ундзога я внушал только ужас. Встречают по одёжке, а моя одёжка доверию точно не способствовала. Шрэка здесь точно не смотрели.

Однако, несмотря на всё это, я приказал открыть амбар и шагнул в полумрак, набитый хнычущими детьми, плачущими женщинами и стонущими ранеными.

Глава 26

— Хоть кто-нибудь говорит по-оркски? — медленно и внятно произнёс я.

На меня уставились десятки глаз в тихой мольбе отпустить их всех восвояси, а перед этим вернуть всё, как было. Понимания никто не выказывал, на чумазых заплаканных лицах я видел только страх и отчаяние. Я по-прежнему был для них бессловесным чудовищем, монстром из детских страшилок, а многие, наверное, до сих пор не могли поверить, что всё это произошло на самом деле, а не в кошмарном сне.

— Говорить? — спросил я, а затем повторил вопрос на английском, французском и немецком языках, больше для проформы, нежели из реальной надежды услышать ответ.

Какой-то ребёнок расплакался ещё сильнее, и мать его одёрнула, боясь навлечь на себя мой гнев. Я вдруг подумал, что зря вообще затеял эту авантюру с выжившими, и может быть, стоило дать им всем убежать в лес.

— Орка, — прошамкал из глубины амбара какой-то седой усатый старик, дряхлый как трухлявый пень. — Говорить?

Я обрадовался, что хоть кто-то здесь способен на диалог. До этого местные могли только тихо шушукаться на совершенно непонятном языке, причём обсуждали они, само собой, мою персону, отчего становилось слегка не по себе.

— Говорить, — подтвердил я, понимая, что будет непросто.

Дедушку вытолкнули вперёд, под мои царственные очи, и тот весь съёжился от страха, оказавшись вдруг передо мной. Он забормотал что-то невнятное, мешая знакомые и совершенно новые для меня слова, и я жестом приказал ему прекратить.

— Ты меня понимаешь? — медленно спросил я.

Для меня было куда важнее, чтобы старик мог понимать и переводить мои приказы. Тот поморгал белесыми ресницами, будто тугоухий, но потом закивал.

— Староельфски език, господине, мало знате, плохо, — сказал он.

Я удивлённо хмыкнул, но вида постарался не подавать. Староэльфский, как же. Да я скорее откушу себе язык, чем поверю. Но если мы можем друг друга понять хоть как-нибудь, то пусть будет хоть татаро-монгольский. Я вообще не ждал, что в этой лесной деревне найдётся хоть один житель, знающий больше одного языка.

— Скажи остальным, что им не причинят вреда, — сказал я.

Старик выслушал меня, кивнул, обернулся к напряжённо молчащей толпе и передал мои слова. Было видно, что ему никто не поверил, но он пожал плечами и вновь повернулся ко мне.

— Те говорите, вреда уже, — осмелился произнести дед и склонил голову в ожидании наказания.

Да кто б спорил. Вреда мы причинили уже больше, чем стихийное бедствие.

— Потому что вы обнажили против нас оружие, — сказал я. — И если обнажите ещё — мы будем убивать в ответ.

Дед мелко-мелко закивал, перечить здоровенному орочьему вождю он явно не осмелился бы и в свои лучшие годы.

— Вы можете расходиться по домам. Уходить из деревни запрещено, — сообщил я. — Меня звать Ундзог, теперь эта деревня принадлежит мне.

Услышав такую новость, местные заметно приуныли, но радовались хотя бы тому, что остались живы. Я бы на их месте тоже радовался.

Я вышел из амбара, оставив старика объяснять своим соседям повестку дня. Орки немного угомонились, теперь они расслабленно сидели вокруг костров и сыто рыгали, бросая обглоданные косточки в огонь. Отдельная похоронная команда утаскивала наших мертвецов в лес, чтобы похоронить там.

— Слушайте мой приказ, — объявил я. — И передайте остальным. С этого момента трогать местных нельзя, если они не подняли против вас оружие. Эта деревня теперь — часть нашей Орды.

Орки зароптали, недовольно загудели. Они рассчитывали продолжить забавы, на этот раз уже с пленными. Из амбара начали тонкой струйкой выходить местные, затравленно озираясь по сторонам. Мои воины провожали их злыми хищными взглядами. Понемногу жители возвращались в дома, в деревне тут и там снова слышался горький плач.

Последним из амбара вышел тот самый дед, и я остановил его.

— Как звать тебя, старик? — спросил я. — Имя?

— Кунеш мене, Кунеш, — ткнув себя пальцем в тощую грудь, ответил дед.

— А кто тронет этого старика — пожалеет о том, что вообще родился на свет! — прикрикнул я.

Толмач, даже такой, сейчас был на вес золота.

Я прошёлся по периметру, разглядывая избы из цельных брёвен, хозяйственные постройки и загоны для животных. Самая большая изба в центре села наверняка принадлежала или местному старосте, или местному вождю, так что я направился к ней. Собака, наверное, одна из немногих выживших во всей деревне, рвалась с цепи и захлёбывалась от ненависти, надрывно гавкая на меня, но сделать она ничего не могла, и я беспрепятственно поднялся по небольшому крылечку.

Внутри уже побывали мои воины, всё было перевёрнуто вверх дном, сундуки выпотрошены, шкафчики и полочки сорваны со своих мест, а нехитрая самодельная мебель переломана и разобрана на дрова. Здесь я, пожалуй, и расположусь. Я начал потихоньку наводить порядок, насколько это было вообще возможно. Затопил печку, потому что дом выстудили напрочь, когда забыли закрыть дверь, убрал обломки мебели и осколки посуды. Хозяин этого дома наверняка пал в бою, да и из амбара сюда никто не вернулся, так что я без всяких колебаний присвоил себе эту недвижимость. По праву победителя.

Необходимый минимум я убрал самостоятельно, а остальное, вроде мытья затоптанных полов, пусть делают местные. Вождь я, в конце концов, или не вождь?