Головы моих возлюбленных - Ингрид Нолль

Фридрих поспешил выйти из комнаты. Я полагала, что и он приберется. Вообще же до конца этого вечера он так и не показался.

Покуда я сидела носом к носу с Йонасом и он рассказывал про своих родителей, мне вдруг пришло в голову, что если не считать его, мой отец, Фридрих и сама я в свое время незваными гостями стояли перед этой самой дверью, но если вдуматься, настоящими беженцами были только я и мой отец, остальных можно было считать гостями.

– Мой отец теперь нуждается в постоянном уходе, – сказал Йонас, – мать должна его одевать и кормить, но поднять его она, конечно, не в состоянии, это делаю я.

У меня все еще звучали в ушах слова профессора о том, что эти супруги, несмотря на свою многодетность, терпеть друг друга не могут.

– А не лучше ли было бы сдать его в дом призрения? – спросила я.

Йонас ужаснулся. После ужина он собирался как можно скорее лечь. В отличие от меня он стосковался по любви. Я бы, конечно, предпочла лечь с Фридрихом, но не могла придумать сколько-нибудь уважительной причины, чтобы отказать мужу в его законном праве.

Йонас был преисполнен нежности, так что мне даже стало стыдно. Но когда он завел речь о том, что мы все же одна семья, а потому он хочет забрать домой Белу и меня, разразился скандал.

– Я же, между прочим, не требую, чтобы ты остался здесь, – парировала я.

– Не думаю, что ты говоришь это всерьез, – ответил Йонас, – я что ж, могу, по-твоему, дармоедничать? Могу жить на Корины деньги, а в награду время от времени сбегать куда-нибудь с поручением или подрезать лавровые кусты в углу сада?

– Я, значит, по-твоему, дармоедка?

– Да я вовсе не о тебе. Но на основании собственного опыта могу заверить, что после физической работы человек прекрасно себя чувствует, во всяком случае, он более доволен жизнью, чем если только и знает, что валяться на солнышке.

– Ну, существуют и другие виды работы кроме физической. – И я рассказала ему о своих трудах в качестве учительницы немецкого языка и о том, как я изучаю итальянский.

Йонас ответил, что это ни то ни се. Тогда я предложила развестись. Тут, разумеется, пошли возражения с позиций католика, против которых я оказалась бессильна.

На другое утро я проснулась очень поздно. Йонаса уже рядом не было. Я почистила зубы и в ночной сорочке помчалась вниз по лестнице. Судя по всему, Кора еще спала, а Фридриха нигде не было видно. Зато Эмилия выбежала мне навстречу, ломая руки. Йонас только что сел в свою машину вместе с Белой и уехал. Несколько секунд я думала о похищении, и Эмилию одолевали те же самые мысли.

– Прежде чем он успеет вывезти нашего ребенка в Германию, я его убью.

И вид у нее при этих словах был до того осатанелый, что я и сама испугалась.

В эту минуту подъехал Йонас и вылез из машины с большим белым хлебом.

– Хотел приготовить завтрак для вас, лентяев, – приветливо сказал он, – во всем доме не было ни крошки хлеба.

Потом у Йонаса возникло очередное предложение:

– Майя, давай-ка съездим навестим твоего отца.

– Так я ж неделю назад там была, – возразила я.

Кончилось тем, что он поехал без меня, а час спустя вернулся и привез с собой отца. Этого мне только не хватало. Ни отец, ни Йонас ни слова не понимали по-итальянски, но сыскалась медсестра, которая говорила по-немецки и вызвалась помогать в ходе этого визита. Отец был чрезвычайно слаб и без посторонней помощи едва мог сделать несколько шагов. Он и говорить почти не говорил, а все смотрел в небо, на деревья и вздыхал. Есть он тоже ничего не ел и пить не пил.

Йонас успел за это время подружиться со своим сыном и пытался извлечь из него слово «папа». А малыш упрямо твердил: «Мила, Мала, Бела, Кола». Оба они устроились в уголке сада, а меня оставили наедине с отцом. Наконец пришла Кора, увидела мою растерянность и уговорила отца заглянуть к ней в студию. Много прошло времени, прежде чем тот сумел подняться по лестнице.

Увидев незавершенное полотно, отец только покачал головой. «Giuditta decapita Oloferne»[14], – готическими буквами написала Кора в низу картины.

– А Олоферн совсем не так выглядит, – сказал отец. И мы все согласились, что он прав. Хотя таксист старался изо всех сил, выполняя роль натурщика, но в качестве страдающего злодея выглядел неубедительно.

– Я бы сделал это много лучше, – сказал отец и растянулся на кушетке. – Инфанта, а ну-ка возьми меч, – приказал он мне.

Я нерешительно взяла в руки оружие. Что он еще сказал? Кора внимательно следила за нами.

– Теперь можешь ударить, – продолжал он, – и тогда ты одним взмахом от меня избавишься.

Я опустила меч и внимательно поглядела на него.

– Теперь уже не имеет смысла, – ответила я и вышла из студии.

Кора сделала множество набросков с моего отца. Он хоть и выглядел как умирающий, в остальном же не имел ничего общего с моим представлением об Олоферне, и прежде всего у него не было густой бороды.

Спустя три часа Йонас снова доставил отца в больницу. Эмилия стряпала. Мы с Корой сидели в саду и курили. Пиппо грыз валявшийся в траве ботинок Фридриха.

У меня было такое поганое настроение, что я даже и не пробовала с этим бороться. Кора взяла Белу на руки и запела: «Пора повеситься, Мари, я завтра поутру сама тебя повешу!»

– Как ты можешь петь ребенку такую гадость?

– Господи, какая ты сегодня чувствительная! Да он, кроме «Бела», ни слова не понимает.

– Прикажете веселиться? Отец пожелал, чтобы я зарубила его своим мечом, Фридрих слинял вчера вечером, чтобы не нарушать семейное счастье, а Йонас лез вон из кожи, чтобы увезти в свое царство меня и Белу. Причем я вполне понимала ход его мыслей. Если бы все выглядело наоборот, если бы Белу в Шварцвальде воспитывали бабушка и прабабушка, то и я жила бы одной-единственной мыслью: похитить сына.

Кора задумалась.

– Это все уладится само собой. Твоему отцу осталось совсем немного жить, Йонас не способен на похищение, для этого он слишком милый и скучный. Пройдет три дня, и он снова уедет пахать немецкую землю, а там, глядишь, и Фридрих вернется.

Я успокоилась, взяла на руки Пиппо и отняла у него изгрызенный ботинок. Когда пришел Йонас, мы сели за стол. Эмилия напряженно вслушивалась в наши разговоры на немецком языке. Зазвонил телефон, и в порядке исключения она побежала снимать трубку.

– Майя! – вскричала она. – Твой отец умер! Спустя час после его визита к нам он скончался от повторного кровотечения.

Через какое-то время позвонил и Фридрих. Говорить с ним взялась Кора. Он позвонил, только чтобы нас успокоить. Он заночевал в отеле.

– А мы и не думали, что ты бросился под поезд, – холодно отвечала Кора, – но только что умер Майин отец.

Фридрих был потрясен. Вообще-то говоря, он всего лишь хотел узнать, надолго ли задержится Йонас во Флоренции. Теперь же он обещал приехать завтра же утром и помочь по мере сил.

– А знаешь что? – сказала Кора. – Звонок Фридриха навел меня на одну мысль. После этих ужасных волнений ты заслужила хоть немножко покоя и радости, а тут снова стресс из-за двух мужчин. Завтра с утра мы пораньше поедем к морю, мы с тобой, и еще Бела с Эмилией. Пусть мужики возьмут на себя похоронные хлопоты, а мы просто сбежим.

О нашем замысле мы не обмолвились Йонасу ни единым словом, зато посвятили в него Эмилию. Она начала укладывать вещи и, судя по всему, радовалась сверх всякой меры предстоящему бегству. На другое утро мы отправили Йонаса за хлебом, а сами тем временем доверху загрузили нашу машину.

– Пора бы купить другую, – вдруг сказала Кора, – для семейных выездов «Кадиллак» не годится.

Фридриху и Йонасу Кора оставила записку:

«Майя в ужасном состоянии, ей нужно отдохнуть, хотя бы несколько дней. Займитесь похоронами».

Когда, запыхавшись, мы с громким смехом выезжали со двора, вдали показался Йонас. Мы свернули в боковой проулок и успели скрыться, прежде чем он нас заметил.

Это небольшое путешествие, которое в конечном итоге заняло две недели, отлично вознаградило меня за все пережитые неприятности. Мы сняли две комнаты в маленьком отеле, и дни потекли так весело и беззаботно, словно нам снова было шестнадцать. Погода стояла теплая и солнечная, даже купаться удавалось, но толпы туристов уже покинули эти края, и пляж теперь принадлежал только нам. Эмилия блаженствовала. С Белой и Пиппо она босиком бегала по песку и собирала ракушки.

– Мы это заслужили, – говорила Кора, – ведь надо же иметь какое-то удовольствие от не без труда полученного состояния.

Из этого следовало, что и я благодаря моей деятельной поддержке тоже имела некое право на это состояние.

Порой совесть давала о себе знать в моих снах. Вообще-то следовало проводить отца к месту последнего упокоения, но что, спрашивается, он бы с этого имел? Фридрих относился к подобным обязанностям со всей серьезностью, вот пусть и занимается этим. Интересно, станут мужчины нас искать или нет? Я думала, что Йонас в превеликой досаде уехал домой, но и представить не могла, что дело обстоит гораздо хуже.