След кроманьонца - Сергей Щепетов

Потом ему несколько раз приходила мысль, что если запастись едой и одеждой, то…

— Остановись, Большой!

— ?

— Ты больше не пойдешь туда.

— Почему?

— Ты пойдешь со мной. Такова воля Зеленой Богини.

— Но!..

— Такова воля!

Николай уже давно забыл, что такое собственная воля, что можно не соглашаться и как-то влиять на обстоятельства. Он просто покорно побрел за кожаным коротышкой.

Они шли очень долго, и Николаю в конце концов стало скучно. Они остановились у небольшой круглой дыры, ведущей вниз. Там было довольно светло, и кожаный велел Николаю спускаться первым. Сам он за ним почему-то не последовал. Вскоре за спиной послышался шорох и скрежет — входное отверстие оказалось закрыто деревянным щитом.

Николай спустился на дно каменного мешка и огляделся: «Похоже на чье-то жилье: на полу несколько смятых шкур, низкое каменное корыто, в которое откуда-то сверху капает вода и переливается через край, в стороне у стены выдолблена яма — сортир, что ли? Странно…»

Сначала страха не было, только удивление: а где же теплая вода, ласковые руки, маленький серый шарик на узкой ладони? Потом в размякшее сознание стал пробиваться смысл всего этого: и ямы-туалета и светильника с запасом жира на много циклов, и корыта с водой, которая никогда не кончится, и щели над полом, из которой тянет свежим воздухом.

Волна тревоги накатила и сдавила горло: «Неужели?! Почему?» Ответа не было, и тревога переросла в панику: «Выпустите меня! Не надо!! Я хочу туда, я хочу обратно!!! За что?!!» Ужас накатывал волна за волной, выжимал холодный пот из кожи: «Нет!!! Только не это!!!»

Николай всхлипнул и вытер лицо: его, конечно, не выпустят, и скоро он будет в аду. Так и случилось.

Он выл, метался, грыз руки, прыгал на стены, скреб их пальцами, бился о них головой, кричал, плакал и снова кричал…

Иногда он приходил в себя, полз на четвереньках к корыту и пил воду. Его тошнило, он снова пил, падал лицом в вонючие шкуры, и ад возвращался.

Прошли тысячи, тысячи лет…

Он открыл глаза и почувствовал, что страшно, ужасно, смертельно голоден, и где-то рядом еда. Возле светильника стояло низкое блюдо, в бульоне плавал кусок мяса. Николай лакал, как собака, давился мясом, опять глотал, захлебываясь, бульон. Потом его тошнило…

— …Разве можно сразу лишать человека Сока Жизни?! Он чуть не умер!

— Но он не умер, Младший Жрец!

— Ты почти убил его, Средний Жрец! Он же мог просто лишиться разума! Нужно быть рожденным в Царстве Богини, чтобы…

— Он не умер и не лишился разума. Не так ли, Младший? Этого не случилось, и я не могу сказать, что ты… ошибся, когда выбрал его?

— Ты не можешь сказать так, Средний Жрец! Я не ошибся!

— Хорошо. Я буду говорить с ним, когда минует… два цикла. Подготовь его.

— Я все сделаю, Средний Жрец.

— Просыпайся, Большой! Тебя хочет видеть и говорить с тобой сам…

— Я не буду ни с кем говорить! От меня воняет, я грязен!

— Хорошо, ты очистишься.

Одежда — это шанс. Остатки штанов, драная, расползающаяся куртка, ботинки — это последнее свидетельство того, что где-то есть другой мир и другая жизнь. Сапоги и кожаный фартук — это конец.

Николай тер о каменистое дно, полоскал, отжимал и снова тер свои засаленные, сопревшие тряпки. О, герой крутых боевиков, вы спасаете себя мечом, шпагой, автоматом, бластером, могучим кулаком, наконец, а вот он… Он стирает свои шмотки. У него очень болят пальцы, а они так плохо отстирываются без мыла…

— Ты знаешь, кто я, Большой?

— Да, мне сказали. Ты — Средний Жрец, ты тот, кто скоро станет Старшим.

— Тебе сказали правильно. Может быть, ты хочешь есть или пить, Большой Человек? Я буду долго рассказывать тебе о царстве Зеленой Богини.

— Я готов слушать, Средний Жрец.

Сморщенный человечек в мягком кожаном балахоне восседал на широком каменном кресле, накрытом многими слоями шкур. Он говорил медленно и монотонно. Это была не история, а сложный ветвящийся миф, многие пространные фрагменты которого звучали как текст, выученный наизусть. Некоторых слов и понятий Николай не знал, и приходилось пропускать их мимо ушей. Тем не менее во всем этом месиве духов, демонов и богов отчетливо прослеживался некий рациональный контекст, некий исторический стержень. О чем-то Николай и сам уже почти догадался, что-то было для него совсем неожиданным.

Много сотен или даже тысяч лет назад, когда зимой было тепло, а летом часто шли дожди, в степи обитало довольно многочисленное племя охотников и собирателей. От других племен и народов оно отличалось только тем, что из совсем уж бездонной глубины веков несло и хранило загадочный культ Зеленой Богини. Среди прочего культ включал в себя сложный многоступенчатый обряд, колдовское действо, в результате которого почти из ничего возникало нечто: прекрасное, лучезарное солнечное вещество — застывшая кровь Богини. Из этого вещества делали амулеты и волшебные украшения, которые носили лучшие люди племени. Для выполнения обряда требовалось собрать вместе десятки разных компонентов, среди которых самым важным являлась измельченная плоть Зеленой Богини. Добыть ее можно лишь в одном месте Великой Степи.

Так бы оно, наверное, и продолжалось, если бы не началась революция, перестройка или нечто подобное. В общем, подули ветры перемен. И дули они, похоже, не одно поколение. В конце концов ересь стала каноническим учением: величайшая мистическая ценность — кровь Зеленой Богини — должна принадлежать всем, живущим под Солнцем. Она должна доставаться людям бесплатно, чтобы они могли радовать своих богов и духов. А предназначение данного степного народа, его миссия, его служение — получать эту самую кровь, это загадочное солнечное вещество.

Сколько с тех пор прошло времени, понять было невозможно, поскольку рассказчик не расставлял исторических вех, даже не отделял толком одно событие от другого.

Племя осело прямо на рудном поле и стало из поколения в поколение закапываться в землю. Сначала пустую породу выносили наверх, но со временем оказалось, что ее можно просто складировать в ранее выбитые пустоты. Когда-то жили в хижинах на поверхности, пасли скот для пропитания, одежды и обрядовых действий. Потом пошло одно к одному: климат стал более суровым, и степь оскудела, но сформировалась система караванных путей, по которым купцы, в обмен на металл, готовы были доставить все что угодно. Жрецы, однако, брали лишь необходимое: скот и топливо, иногда немного корма, чтобы не забивать сразу все поголовье. Строительство хижин постепенно вышло из моды — на многих участках песчаник: хорошо держит своды, обвалы редки, и при этом под землей нет зимних буранов и летнего зноя.

Племя то вымирало почти поголовно, то вновь размножилось. Каким-то хитрым путем жрецы вычислили-таки связь между эпидемиями и караванами из внешнего мира. Решение было простым и мудрым: минимум контактов, изоляция — залог здоровья. В конце концов племя превратилось во что-то очень большое — чуть ли не целый этнос или нацию-изолят.

То, что Николай сначала принял за неровно вырубленный пол, оказалось картой, схемой или планом владений Зеленой Богини. Правда, для шпионов этот документ оказался бы бесполезным, поскольку понять постороннему, что тут в какой проекции изображено, было невозможно, и, самое главное, отсутствовал масштаб. Объяснения жреца звучали примерно так:

— Тут обитает племя людей, делающих орудия; вот здесь и здесь — места народа, который шьет одежду и обувь; под ними и над ними живут люди, убирающие отходы…

И так далее. Жрец тыкал палочкой в бугорки, канавки на полу, и было совершенно не ясно, что такое, например, племя разделывающих туши — десятки, сотни или тысячи людей?

Николай почти перестал слушать и усиленно пытался определить на схеме положение знакомого ему участка подземелья. Ничего у него не получалось или, точнее, получался сущий бред: жилая и рабочая зоны расположены между вон тем бугорком и вот этой канавкой. Но если это действительно так, если всюду соблюдена пропорция изображения и реальности, то… Это даже не город, это черт знает что!

Потом жрец заговорил о каких-то сложностях и тонкостях главного таинства, о глубоком мистическом смысле и высоком этическом значении той миссии, которую он, Большой Человек, должен исполнить. В конце концов Николай настолько одурел от всего, что это стало видно, как говорится, без очков. Жрец то ли сам устал работать языком, то ли решил проявить гуманизм: он закончил рассказ какой-то мудреной патетической фразой и пообещал, что вскоре Большой Человек увидит все своими глазами. Николая отвели обратно в каменный мешок, но люк в этот раз закрывать не стали.