Галактический консул - Евгений Филенко

И все будет замечательно.

10

Навстречу Косте из-за двери со светящимся красным крестом выскочил Ертаулов, розовый и счастливый. На ходу он застегивал форменную куртку.

— Чист, непорочен, и хвост заворочен! — объявил он. — Через полтора часа улетаю в Галактику, а вы как знаете. Рашуленька, идем пить кофе, а Костя нас догонит.

— Мастер уже прошел? — спросил Кратов, испытывая совсем уж никчемную в такой момент слабость в поджилках.

— Еще чего! — изумился Стас. — У него же «вечная карта». Мастер с брезгливой миной — мол, знаю я вас, штафирок, — заходит в медпост, сует карту в нос ближайшему эскулапу. Все встают и делают под козырек, после чего он садится и требует себе прохладительного.

— Значит, он тоже там?

— Где же ему быть?!

— Хотела бы я видеть, как этот дедушка делает под козырек нашему мастеру, — сказала Рашида с сомнением.

— Пожалуй, ты права, — согласился Ертаулов. — Такой старичок свободно мог и начихать на любую «вечную карту». Знаешь, кто он? Я тебе потом расскажу. — Он подхватил улыбающуюся Рашиду под руку. — Мы ждем тебя в баре, Второй. Только не рассиживайся там, не груби медикам. А то, не ровен час, и впрямь снимут тебя с полета. Вот будет конфузия! Представляешь, Рашуля, — обратился он к девушке, возмущенно возвышая голос. — Заявляется наш Второй едва ли не под утро, весь в губной помаде…

Костя нахмурился и толкнул дверь.

Казалось, яркий свет бил сразу со всех сторон, и даже от пола исходило некоторое сияние. Первым, что бросилось Кратову в глаза, было громоздкое сооружение, напоминавшее заблаговременно распахнутый саркофаг. Среди звездоходов оно было известно под названием «Железная дева» и предназначалось для сбора информации о телесном благополучии по всем параметрам сразу. По сути этот саркофаг являл собой архисложную систему самых разнообразных датчиков. Косте он был не в новинку, и при виде его тот самым непонятным образом успокоился.

Рядом с «Железной девой» за невысоким столиком сидели двое в белых одеяниях, что символизировало их принадлежность к медицинской службе. Один — глубокий старец, совершенно лысый и почти черный от «загара тысячи звезд». Он глядел на Кратова в упор бесцветными глазами, больше похожими на пуговицы, и даже не мигал. Другой выглядел ненамного старше самого Кратова и, судя по всему, очутился здесь волей случая: не то по делам своего ведомства, не то собирал материалы для какой-нибудь там монографии о воздействии космических факторов на человеческий организм. Тонкие льняные волосы его ниспадали на плечи, губы в мягкой светлой бороде непрестанно шевелились, будто он с трудом сдерживался, чтобы не проронить лишнего слова. Еще один медик в белых же брюках и пестром свитере сидел спиной возле терминалов «Железной девы» и что-то записывал. В углу за отдельным столиком, в глубоком кресле возлежал Пазур. Перед ним действительно стоял высокий запотевший стакан.

— Здравствуйте, — сказал Костя.

Губы молодого медика нервно задергались. Пазур недовольно поморщился, а старец продолжал буравить Кратова стеклянными глазками.

— Второй навигатор мини-трампа «пятьсот-пятьсот» Константин Кратов, спохватился тот. — Прибыл для предполетного медицинского осмотра.

— Хвала аллаху, — проворчал Пазур и потянулся за стаканом.

— Карту! — хрипло каркнул старец.

Костя поспешно подал ему свою личную карточку — белый пластиковый квадратик размером с ладонь. Старец тщательно осмотрел ее со всех сторон, будто опасался подделки. Затем не глядя ткнул человеку в свитере, который так же, не глядя, принял ее и уронил в щель дешифратора.

— Подлинная, — сказал он, не оборачиваясь.

— Раздевайтесь, — проскрипел старец.

Костя медленно избавился от одежды, с подчеркнутой аккуратностью сложил ее на пустом диване за ширмой, после чего вернулся в центр комнаты, слегка холодея от смущения. Пазур неопределенно хмыкнул. Молодой медик откинулся в своем кресле. На его лице было написано глубочайшее удовлетворение.

— Титан, — сказал он звучно. — Геркулес!

Человек в свитере наконец обернулся. У него было унылое вытянутое лицо, похожее на добрую лошадиную морду.

— Что и говорить, — произнес он со вздохом. — Красивый мальчик. Но девочка была лучше.

Костя вдруг представил, как с полчаса назад вся эта компания точно так же таращилась на обнаженную Рашиду, и почувствовал, что начинает злиться. Менее всего его беспокоил старик с пустым равнодушным взглядом. Но лучше бы здесь не было этого самодовольного молодца, и уж во всяком случае — мастера!

— Все хороши, — сказал молодец. — О девушке у меня и слов не находится, но там прекрасная наследственность. А тут нечто иное. Кропотливая, тщательная, умная работа над собственным телом. Совершенство силы. Великолепная мышечная архитектура. Что это? — спросил он Кратова. Гимнастика, борьба? Или же, пронеси Господи, тривиальный атлетизм?

— Борьба, — пробурчал Костя.

— Вы знаете, я не только медик. Я еще и скульптор. Не знаю, кто я больше… Моя фамилия Кристенсен, не слыхали? — Костя отрицательно мотнул головой. — Недавно у меня была выставка в Стокгольмском Центре искусств. По моим сведениям, отзывы неплохие. Верьте профессионалу: вашему телу можно завидовать. Вот я так просто погибаю от зависти. И еще от сожаления, что такой материал через несколько часов улетит из моих рук неведомо куда, а я даже не успею вас запомнить.

— Это еще неизвестно, — внезапно лязгнул старец. — Улетит материал, или не улетит, покажет осмотр.

— Вот я сижу здесь, — продолжал Кристенсен, — и думаю о том, как мне уговорить вас троих после полета прийти в мою мастерскую в Висбю, на Готланде. Я задумался об этом, когда здесь побывала девушка. А когда пришли вы, я понял, что это просто необходимо для меня. Да и для человечества, впрочем, тоже. — Пазур в своем углу снова хмыкнул. Напрасно иронизируете, командир. У вас прекрасный экипаж, а вы того не понимаете.

— Прекрасный экипаж, или из рук вон, я увижу только в полете, сказал Пазур.

— У вас искаженный подход к прекрасному, — не унимался Кристенсен, все более воодушевляясь. — Он искусственно сужен, хотя и в нем есть определенный смысл, который, мне кажется, от вас ускользает. — Пазур в очередной раз хмыкнул, теперь с изрядной долей негодования. — Разумеется, телесное совершенство неизбежно сопровождается нравственной чистотой, душевным равновесием и отточенностью нервных реакций, что так важно для исполнения близких и понятных вам профессиональных функций. Хотя, подчеркиваю, это лишь производная от телесной красоты… В самом деле, соглашайтесь, — обратился Кристенсен к озадаченному таким напором Кратову. — Я назову эту скульптурную группу «Устремленные в небо». Между прочим, девушка дала мне свое согласие. Правда, юноша, что был перед вами, отчего-то много смеялся и, похоже, не воспринял мое предложение с надлежащей серьезностью. Но я с ним еще переговорю…