Через Гоби и Хинган - Исса Плиев

– В Монголию на празднование сорок третьей годовщины Народной Армии приглашена советская военная делегация. Вам предлагается возглавить ее. Что вы на это скажете?

Что можно было ответить на такое предложение?! Возможность снова увидеть боевых друзей, со многими из которых давно не встречался, несказанно обрадовала меня.

И вот я в Москве, у Министра обороны. Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский просит передать от него приветствие и самые добрые пожелания монгольскому народу, руководителям партии и правительства Монгольской Народной Республики и Монгольской Народной Армии. Дав необходимые официальные указания, он вдруг говорит:

– А теперь от меня личная просьба, Исса Александрович. Выберите, пожалуйста, время, посмотрите, как там поживает мое дерево, посаженное в тысяча девятьсот шестьдесят первом году.

Мне вспомнилась поездка тремя годами раньше на празднование 40-й годовщины Монгольской Народной Армии. Тогда делегацию возглавлял Родион Яковлевич. В Монголии его избрали почетным гражданином Улан-Батора. В честь этого события министр и посадил молодое деревцо на одной из центральных улиц города.

– Пусть это деревцо, – сказал он при этом, – станет гигантским деревом с мощными, могучими корнями, с роскошной кроной на могучем стволе. Пусть дерево дружбы будет высоким, не гнущимся под бурей, таким, какой является вечная дружба между советским и монгольским народами. [145]

Мне также была предоставлена честь посадить рядом дерево дружбы.

Быстроходный лайнер, на борту которого кроме меня находились член делегации генерал-полковник М. И. Потапов и переводчик капитан Занданов, сделал прыжок из Москвы в Иркутск. Здесь к нам присоединился еще один член делегации, командующий войсками Забайкальского военного округа генерал-полковник Д. А. Алексеев.

– Только в дальнем пути можно по-настоящему осознать скорости современных самолетов, – заметил генерал Потапов, спускаясь по трапу.

– И еще в сравнении с прошлым, – добавил генерал Алексеев, пожимая его руку.

– Вот-вот, – поддерживаю я Дмитрия Алексеевича, – особенно, скажем, в сравнении со скоростями, существовавшими в конце прошлого столетия. Мы с вами добираемся до Монголии одним прыжком, без посадки. А вот когда Николай Второй пригласил Ли-Хун-Чжана на свою коронацию, тот выехал в Москву торжественно: с большой пышной свитой и с гробом.

– Интересно, – улыбнулся Потапов. – А зачем же гроб?

– На случай смерти в долгом пути. Отчетливо представляю себе караван того времени. Впереди вышагивает верблюд, на нем покачивается монгол-проводник. За верблюдом длинной вереницей тянутся десятки тырок – повозок, запряженных быками. В те времена оси у тырок делали деревянными и не смазывали. Поэтому от них на много верст разносился страшный скрип и вой. Эти звуки помогали обитателям степи предусмотрительно держаться подальше от караванов.

Разговор постепенно перешел на то, что больше волновало всех нас, на предстоящие встречи с монгольскими товарищами.

Я рассказал товарищам, что в первый раз после войны мне довелось встретиться с Юмжагийном Цеденбалом на XIX съезде КПСС. В перерыве между заседаниями мы столкнулись у входа в зал. По-братски обнялись, и я был безмерно счастлив увидеть своего старого фронтового друга. Приятно было видеть, что руководитель партии и правительства МНР по-прежнему прост и скромен. [146]

Потом мы встречались еще несколько раз: и на съездах КПСС, и во время посещений Ю. Цеденбалом Советского Союза.

…В самолете вспомнилась почему-то личная просьба маршала Малиновского обязательно посмотреть, какое оно сейчас, посаженное им дерево дружбы.

Первый, кого мы увидели, выходя из самолета в Улан-Баторе, был Министр по делам Народной Армии, Главнокомандующий Народной Армией генерал-полковник Ж. Лхагвасурэн. Мы заключаем друг друга в крепкие объятия, в которых так много понятного нам, близким боевым друзьям, смысла. Потом по-братски здороваемся с заместителем Министра генерал-лейтенантом Цог и другими генералами и офицерами. Очень приятно было встретить на аэродроме советского посла в МНР Л. Н. Соловьева и работников посольства.

Рассаживаемся в машины, и они плавно выезжают с территории аэропорта. А потом, рывком набрав скорость, мчатся по широкому асфальтированному шоссе. По обеим сторонам, словно приветствуя нас, игриво скачут по белоснежной степи солнечные блики.

Внимательно всматриваюсь в знакомые очертания показавшегося впереди Улан-Батора. Город быстро приближается, приземистый, широкий, как сама степь. На окраине видны строгие линии белоснежных юрт. Они, некогда составлявшие основной жилищный фонд, теперь вытеснены сюда и, словно национальный орнамент, обрамляют город.

На площади Сухэ-Батора колонна автомобилей свернула направо, выехала из города, по мосту проскочила на ту сторону реки Тола. Впереди раскинулась холмистая местность. Правее дороги на одном из резко выделяющихся холмов возвышался памятник благодарности Советской Армии. Три года назад маршал Р. Я. Малиновский возложил к памятнику венок. На опоясывавшей его алой ленте было написано: «Героическим советским воинам, отдавшим жизнь за свободу и независимость монгольского народа. От Армии и Военно-Морского Флота СССР».

Вскоре автомобили свернули с главной магистрали, [147] и мы вдруг увидели совсем рядом стадо диких оленей. Красивые животные стояли на опушке леса и, гордо подняв головы с ветвистыми рогами, доверчиво смотрели в нашу сторону. Их величественные позы и спокойствие говорили о том, что в этих местах они хорошо знакомы с человеком, и он не делает им зла. На фоне живописной местности олени казались деталью художественного полотна, созданного великим живописцем – природой.

Залюбовавшись стройными животными, мы и не заметили, как въехали в долину между двумя высокими холмами и остановились у четырехэтажного здания загородной правительственной гостиницы.

В тот же день, 16 марта, после короткого отдыха наша делегация нанесла визит Первому секретарю ЦК Монгольской народно-революционной партии, Председателю Совета Министров Монгольской Народной Республики товарищу Ю. Цеденбалу. Обычно официальные приемы проходят в рамках общепринятого дипломатического этикета. На этот раз все было иначе и, наверное, шокировало бы западного дипломата. Начать с того, что встретились мы шумно, радостно, с крепкими объятиями и поцелуями по праву старых боевых товарищей. Так же душевно обнялись с товарищами Ж. Самбу – Председателем Президиума Великого Народного хурала, С. Лувсаном – первым заместителем Председателя Совета Министров и другими товарищами. Кроме нашей делегации на встрече присутствовали Ж. Лхагвасурэн и Л. Н. Соловьев.

А перед визитом к товарищу Цеденбалу мы побывали в усыпальнице Сухэ-Батора и X. Чойбалсана. Она расположена на Центральной площади столицы, перед Домом правительства, и внешне напоминает Мавзолей В. И. Ленина. В зале усыпальницы, сделанном, как и вся она, из красивого мрамора, на высоких постаментах стоят два белоснежных гроба, украшенных национальным орнаментом.

Глядя на гроб Сухэ-Батора, я думал о том, как коварно подкралась смерть к этому великому сыну монгольского народа. Однажды, вернувшись с объезда частей гарнизона, которые были приведены в боевую готовность в связи с назревавшим контрреволюционным [148] мятежом, Сухэ-Батор почувствовал головную боль и сильный озноб.

Утром на следующий день, несмотря на слабость, Сухэ-Батор попытался встать, но силы оставили его. Он лег в кровать и потерял сознание.

22 февраля 1923 года Сухэ-Батор скончался.

Рядом в гробу покоится друг и соратник Сухэ-Батора маршал X. Чойбалсан. Он тоже был большим другом Советского Союза. Мне вспомнился солдатский митинг в сентябре 1945 года, когда маршал посетил 59-ю кавалерийскую дивизию в районе города Жэхэ после окончания боевых действий. Выступая тогда, он говорил, что монгольский народ ценит великую дружбу советского народа и дорожит ею, что память о советских воинах, отдавших свою жизнь за свободу и независимость монгольского народа, будет вечной.

Эти слова маршала Чойбалсана я с волнением вспоминал и на следующий день, когда мы безмолвно стояли на вершине сопки перед памятником благодарности Советской Армии. Наша делегация и главнокомандующий Монгольской Народной Армией генерал-полковник Лхагвасурэн возложили тогда венки к подножию памятника…

В один из дней товарищ Цеденбал пригласил нас поужинать за домашним столом. Мне уже приходилось бывать в его гостеприимной семье. Три года назад я впервые узнал самого маленького ее члена. Тогда он протянул мне свою руку и сказал:

– Меня звать Зориг, а вас как?

С этого началось наше знакомство. А потом маленький Зориг сказал: «Давайте дружить». Мне интересно было узнать, не забыл ли меня малыш? Каковы его успехи в учебе? В ту весну 1961 года он уже твердо усвоил основы алфавита и мог читать отдельные слова по букварю.