Тень Дракона - Александр Золотько

– Серьезно? Неуловимый грозный охотник передергивает, – сухо сказал Шатов. – как последний мелкий жулик. И знаешь почему? Потому, что он элементарно струсил. Конечно, если бы вдруг я взял и позвонил в милицию, а она приехала оперативно, то перекрыла бы выезд из моего микрорайона. Я ведь очень неудобно живу, для беглецов. Одна дорога. И тебе стало страшно! И ты решил подстраховаться, убить, а потом позвонить издалека, покуражиться… Какой молодец! Герой… И ты после этого хочешь продолжать игру? Ты после этого собираешься стереть меня? Это ты исчезаешь, растворяешься в тумане. Ты, а не я… И это ты подохнешь от страха, а не я. Ты, безымянная тварь.

– Я…

– Да, именно ты.

С минуту Шатов слышал только тяжелое дыхание в трубке. Дракон получил удар. Получил и теперь пытается удержаться на ногах. Мелочь, потенциальная добыча вдруг ударила в очень болезненное место…

– Ты хочешь настоящей игры? И тебе кажется, что ты смог меня унизить, – сказал, наконец, Дракон. – Ты заблуждаешься, Шатов. Ты хочешь честной игры…

– Я не хочу честной игры, потому, что ты не можешь играть честно, – Шатов почувствовав слабину, продолжал жать, но голос Дракона окреп.

– Ладно. Ты…

– Я думаю, что ты выбираешь свои жертвы среди самых слабых и беспомощных.

– Я выбираю свои жертвы как хочу.

– Но хочешь ты убить слабого.

– А кто по-твоему сильный? Ты? Твои приятели опера из славной группы майора Сергиевского? Таранов твой сильный? Или покойный старший лейтенант Рыжов, которого вы очень интеллектуально прозвали Рыжим? Беднягу будут хоронить завтра в закрытом гробу. Тебя уже пригласили на панихиду? Ты собрался вместе с ними уничтожить меня? Молодец. Тогда передай остальным, самому Сергиевскому, Климову, Балазанову, Пирогу и конечно несокрушимому Гремлину, что у них есть время до послезавтра. Либо они уходят из группы самостоятельно, либо…

– Либо что?

– Либо на них распространяется твое проклятие. На них и их близких. Понятно?

– А не слишком ли мы…

– Не слишком. И всякий, кто попытается помочь тебе, будет наказан.

– А всякий, кто будет помогать тебе – обезглавлен? – Шатов сказал это сознательно, словно плеснул в костер бензина. – И руки ему отрежут. Сильные руки спортсмена… Так?

Дракон выругался. Невозмутимый и холодный Дракон выматерился самым вульгарным образом.

– У нас снова приступ нервной болезни? – осведомился Шатов.

– Я все сказал, – дрожащим от ярости голосом произнес Дракон.

– Я все услышал, – спокойно ответил Шатов. Я услышал даже то, чего ты не хотел говорить.

– Все передай ментам, – повторил Дракон.

– Я передам. А ты запомни, что рано или поздно ты подохнешь. Не потому, что тебя кто-то убьет в честном поединке. Ты захлебнешься своим страхом. Ты трус и только потому – убийца. И даже сегодня ночью ты не убил меня только потому, что испугался.

– Тебя? – быстро переспросил Дракон. Слишком быстро.

– Нет, не меня. Что-то есть такое, чего ты боишься даже больше чем меня, боишься сильнее, чем достойного противника…

– И что же это?

– Я пока не знаю. К сожалению – не знаю. Но я найду это. И тогда ты подохнешь. Я клянусь, что найду этот ужас трусливых драконов. Я найду. Найду.

Шатов продолжал говорить даже тогда, когда телефон захныкал короткими частыми гудками.

– Я найду, найду.

Издалека послышался звук милицейской сирены.

Глава 7

Панихида началась в десять утра. Шатов приехал без десяти, поэтому пришлось потоптаться перед Домом культуры работников милиции. Старый, еще дореволюционный особняк стоял на тихой улице в паре кварталов от областного управления, движения там и обычно было мало, а в это утро не было вообще – посты перекрыли проезд всем, кроме специальных машин.

Два майора размахивали полосатыми жезлами на углу Пушкинской. Шлагбаум или пару майоров потолковее, вспомнил Шатов старую шутку. Или пару майоров потолковее…

Возле особняка мелькнул Сергиевский, но Шатов не стал к нему подходить. Успеем. Не то настроение, чтобы трепаться. Из подъехавшего автобуса быстро высыпался десяток камуфлированных парней с автоматами. Почетный караул. Все должно проходить согласно ритуала, медленно и постепенно. Первыми, как обычно, пройдут генералы и штабные ребята, которые самого Рыжего и не помнили особо, но несколько теплых слов для покойного найдут обязательно.

На посту, мужественно, вечно в наших сердцах… Шатов тяжело вздохнул. С самого утра он не мог отделаться от ощущения, что Рыжий погиб из-за него, Шатова, из-за неудачника, который не может сам разобраться в своих делах.

Подкатил микроавтобус и выгрузил съемочную группу службы новостей. Длинный оператор привычно осмотрел местность на предмет точек съемки, засек Шатова, кивнул и что-то сказал журналисту. Журналист, лицо которого Шатов помнил, а вот имя с фамилией уже забывал раз пять, торопливо поискал Шатова глазами, увидел и тоже кивнул.

На лице его отразилось легкое сомнение, будто он решался, куда направить свои стопы – к гробу убитого мента, о котором журналист ничего не знал, да и особо помнить не собирался, или к Шатову.

И Шатову показалось, что если бы не своевременное вмешательство инспектора Центра общественный связей, то выбор был бы сделан в пользу безработного журналиста. Странно, подумал Шатов. С чего бы это такая популярность? Или то, о чем вчера предупреждал Дракон уже начало осуществляться? Или это он просто себя снова накручивает?

Телевизионщики скрылись в здании и через несколько минут двери открылись для всех. Пошел и Шатов.

Играла музыка, тихо переговаривались люди. Погон было немного – крупнозвездочное начальство прошло вперед, а опера, составлявшие большую часть публики, медленно рассредоточились вдоль стен зала.

Четыре автоматчика стояли по углам гробы, чуть в стороне, на стуле сидела молодая женщина.

– Хорошо, хоть детей не было, – сказал кто-то тихо за спиной Шатова.

– Это ты жене… вдове объясни, – ответил второй голос.

– Товарищи, – сочным басом сказал милицейский генерал.

Выступать генерал явно умел и, судя по всему, любил. А то, что он не перепоручил первого слова своему заму, должно было свидетельствовать еще о демократизме и заботе о подчиненных.

Сейчас он скажет о боевом посту. Генералы всегда говорят о боевом посту, потому, что… Потому, что так всегда говорят генералы. Потому, что…

– Выполнил свой гражданский долг, – сказал генерал. – Бросился спасать человека, но…

Как это – бросился спасать? Шатов обвел зал недоуменным взглядом, выискивая оперов из группы Сергиевского. Как это – спасать? Что за чушь? Что за фокусы?

Кто придумал эту прелесть – погиб спасая? Начальство, или лично майор Сергиевский?

В любом случае получается лихо. Не в результате ошибки при планирования операции, а так… Проходил старший лейтенант милиции мимо спорткомплекса, услышал легкий треск рвущейся арматуры и бросился спасать шестнадцатилетнюю школьницу. Но не успел.

А что же тогда случилось с Тарановым? Упал на гвоздь? И никого из знакомых… Нет, есть. Справа, возле стены над всеми возвышался Гремлин. Возле него мелькнуло лицо Пирога. Все? А где?..

Майор находился чуть ближе к начальству, но в общую группу руководства не затесался. Не допущен…

После генерала слово взял кто-то из областных чиновников, повторил в общих чертах уже сказанное, но напоследок сообщил, что вдове будет предоставлена однокомнатная квартира. Стоявший рядом полковник чуть было не зааплодировал, но вовремя сдержался и потер руки.

Шатов устало душно.

Вот и все. Был старший лейтенант Рыжов, специалист по задержанию, и нет старшего лейтенанта. Нет и его жены – осталась только вдова.

Комок поднялся по горлу. Зачем все это? Эта нелепая панихида, высокопарные выступления, замаскированные под душевность? И стоявшие вдоль стен опера пришли вовсе не за тем, чтобы слушать эти речи, и уж тем более не за тем, чтобы их произносить.

Бросить последний взгляд, секунду постоять перед закрытым гробом и уйти работать. Под дождь, под презрительные взгляды, под ножи и падающие бетонные плиты. Шутить возле трупов, бить мелких жуликов без свидетелей и умирать, если не повезет. Вот такой расклад.

– Шатов, – прошептал кто-то сзади.

Оборачиваясь, Шатов уже знал, кто подошел к нему. Журналист. Разрешил оператору поснимать видеоряд самостоятельно, а сам отправился поболтать с коллегой.

– Не сейчас, – одними губами прошептал Шатов.

– Отойдем, – потребовал… Коля? Вася? Владимир.

Точно, Владимир Романов, служба новостей. Не из самых глупых, вспомнил Шатов, как Романова характеризовал кто-то из коллег, без понтов, но цену себе знает.