Костяной ключ - Кейт ДеКандидо

— Чему могу помочь?

— Мне нужна футболка для брата.

«Сэм…»

Только за письменным столом он чувствовал себя живым. Он сидел в крохотном съемном коттедже, с тетиной авторучкой и тетрадкой, и стихи просто лились на бумагу. Всего несколько стихов попали в печать, и гонорара едва хватало на счета, но пока он мог писать, ему было всё равно. Днем он работал уборщиком в здании суда, а вечером писал стихи и только тогда жил по-настоящему. В дверь постучали:

— Вам посылка!

Он открыл дверь, ожидая увидеть почтальона, но этот парень был выше, и у него была лохматая шевелюра, и…

«Сэм…»

Она обожала толпу. Да, иногда люди жадничали с чаевыми, иногда забывали аплодировать, иногда требовали «Free Bird» в сотый раз, иногда откровенно грубили, но в общем и целом играть на гитаре в «Булл» было в удовольствие. Хотя сегодня народу было не густо, и она неспешно пощипывала струны любимой гитары. Закончив играть «Me and Julio Down By the Schoolyard»[73] для парочки за ближайшим столиком, она заметила у барной стойки высокого парня, склонившегося над легким пивом.

— Есть пожелания?

— Леди, вы знаете «Brown-Eyed Girl»?

«Сэм…»

Призраки собирались в нем, и Дину казалось, что он сейчас потеряет себя среди мертвецов: Мэл Фишер, известный кладоискатель; Альтея МакНамара, девушка-подросток, покончившая с собой после группового изнасилования; Рэймонд, та самая кукла из Кае Везо, которая, оказывается, вмещала дух жившего в девятнадцатом веке колдуна Калеба Дэшвуда; президент Гарри Эс Трумэн, приказавший сбросить атомную бомбу на Японию; Эрнест Хемингуэй, доброволец Красного Креста во время Первой мировой; продавец Жозе Сандовал, гомосексуалист, умерший от СПИДа; поэт Джонатан Гомез; Бонни Боуэрс, певица, погибшая во время подводного погружения, и многие-многие другие. Но Дин сосредоточился на Сэме, на том, что надо спасти брата, и это помогало ему держаться. Взяв себя в руки, Дин почувствовал то, что не испытывал никогда в жизни, даже представить себе не мог: словно весь мир держался на кончиках его пальцев. Дин забрал чужие радости, надежды, мечты, сомнения, замешательство, горе, страдания, любовь, ненависть, забрал чужие жизни — все они теперь текли сквозь его тело. Он думал, что берет от жизни всё, но как же он ошибался! Хотя сами по себе прочувствованные жизни были не слишком радостными, у Дина всё еще оставались его охотничий азарт — от уничтожения чудовищ, от спасения жизни. Но даже такое яркое ощущение бледнело и меркло по сравнению с тем, что с ним происходило сейчас: как будто всю жизнь он видел мир в черно-белых тонах, а потом вдруг смог различить каждый оттенок спектра. Он видел не просто улицу, стройку, небо и океан — он видел всё: как электричество бежит по проводам, как радиоволны рассекают воздух, как энергетические каналы пронизывают землю. Первым делом Дин опробовал свою новую силу на барьере вокруг стройплощадки, разнеся его вдребезги. Ясное дело, призрак заметил неладное и возник прямо перед старшим Винчестером.

— Привет, Тонто, — Дин растянул губы в злой улыбке. — Ну теперь-то ты впечатлен наконец?

Глава 19

Последний Калуза помнил, что когда-то его племя было могущественным. Помнил потому, что это было причиной их мести и их существования. Калуза не приняли чужаков. Хуже всего были их священники, называющие себя миссионерами, которые пытались заставить калуза верить в одного бога и дошли до того, что утверждали, будто видящая душа единственного сына их бога и еще одна душа неясного происхождения вместе с самим богом всего лишь иное воплощение Трех Богов. Но калуза отринули чужого бога и остались преданы Трем Богам. Чужеземцы только и делали, что вымаливали у своего бога прощение за свои прегрешения. Более того, этот бог позволял иноземцам и дальше совершать плохие поступки, им, утешающимся знанием, что их слабый легковерный бог всё равно примет их, стоит преклонить перед ним колени. А еще чужаки ничего не знали о мире духов. Ну, они утверждали, что верят в два загробных мира: один для тех, кто грешил, второй для тех, кто нет. Вернувшись в мир живых, Последний Калуза понял, что чужаки одержали победу и захватили земли, которые племя когда-то считало только своими. И теперь они знали о мире духов еще меньше, чем прежде. Темные духи пытались подчинить Последнего Калуза, ложью обратить его в свое услужение, но жажда мести была слишком сильна. Один темный дух так и погиб, убитый собственной силой, обращенной против него же. Когда солнце уйдет за горизонт, Последний Калуза, наконец, сможет отомстить. Чужаки сполна поплатятся за содеянное.

И вдруг барьер пал. Последний Калуза изумился: никто в этом невежественном мире не мог такое сделать, а темный дух, оставшийся в живых, был слишком слаб. Когда Последний Калуза нашел источник разрушений, он увидел мертвую душу, брата одного из жертв. Он уже был во власти темных духов, присвоивших его жизнь. Последний Калуза не мог принести его в жертву, поэтому оставил в покое. Теперь эта мертвая душа изменилась: в ней металось множество видящих душ, и все они носили смрад темного духа. Кажется, Последний Калуза напрасно думал, что здесь никто не знает о мире духов. И все же месть свершится: мертвые пели о ней, и Последний Калуза слышал их песню. Потом мертвые запели, обращаясь к Трем Богам, и Последний Калуза начал танцевать.

— Ну тебя, Тонто, — сказал Дин. — Устроил тут танец дождя.

В нем собрались не только собственные боевые умения и умения Джона Винчестера, бывшего морпеха, но и умения десятков офицеров флота, не говоря уж о бывшем офицере артиллерии Гарри Трумэне — собрались и слились в один энергетический удар, который Дин и направил на Последнего Калуза. Удар прошел впустую.

— Проклятье! — Дин попытался еще раз.

Последний Калуза продолжал читать заклинания и танцевать. Джонатан Гомез шепнул Дину на ухо:

— Ярость без страсти ничего не значит. Повсюду лишь гнев.

Последовав совету Гомеза, Дин собрал страсть Мэла Фишера к поиску сокровищ, страсть Бонни к игре на гитаре, страсть Джонатана к поэзии, страсть Хэмингуэя к любви и снова ударил. Хотя внешне Последний Калуза продолжил танцевать, он запнулся и физически, и в словах. Закатное небо прорезала молния, тучи собрались словно из ниоткуда.

«Боже, это что, действительно был танец дождя?»

Подняв руки к темнеющему небу, Последний Калуза взревел:

— Началось!

— Черта с два.

Дин пустил в ход защиту Трумэна, желавшего уберечь свой народ; Хэмингуэя, который хотел спасать солдат, работая шофером для Красного Креста; капитана Нейлора, который всегда пропускал вперед свою команду; свое желание спасти Сэма и возвел над стройплощадкой собственный защитный барьер. Над морем прокатился гром, и молния угодила прямиком в барьер, но тот выстоял. Последний Калуза повернул к Дину лицо, прикрытое устрашающей маской, и сказал:

— Ты не помешаешь нашей мести!

— А вот увидишь! — Дин собрал страсть вместе с жаждой сражаться и защищать и запустил получившийся шар в Последнего Калуза.

Ударом того снесло со стройплощадки, и Дин шагнул к нему, подстегнутый уверенностью Трумэна, что одной бомбы недостаточно, убежденностью солдата, что нужно увериться в полном и окончательном разгроме врага, собственным опытом, говорившим, что всегда надо убедиться, что монстр окончательно мертв — и всё это заставило его идти за призраком. Гром и молнии разошлись вовсю, хлынул ливень. Дин не чувствовал струй дождя, но ощущал силу грозы, видел, как невероятный даже для Флориды дождь лупит по тротуару и взбивает грязь. Гроза ударила так неожиданно, что Дин на долю секунды замешкался — и на него обрушилась боль.

Дину часто бывало больно: его швыряли в воздух, сбивали с ног, в него стреляли, его резали и кололи, он был не понаслышке знаком с действием электричества, его пинали, били ногами, пробивали его спиной столько дверей, что невозможно подсчитать, он сидел в машине, которую снесла фура… Если собрать всю эту боль, получился бы лишь отголосок того, что Дин испытывал сейчас. Побочный эффект от способности чувствовать всё состоит в том, что ты действительно чувствуешь всё. Восприимчивость возросла до невероятных высот, а боль — до агонии. И всё-таки Дин продолжал держать защитный барьер. Пусть он умрет (чего там, он итак мертвый), но этот сукин сын не заберет Сэма. Боль усилилась вместе с ливнем: длинные потоки дождевой воды начали оставлять вмятины на крышах полицейских автомобилей (но не Импалы, как смутно, но с гордостью отметил Дин).

Накатило отчаяние. Хуже того, души мертвых только усугубили ситуацию: болезненная депрессия Хемингуэя, подтолкнувшая его к самоубийству; опустошенность Альтеи, вызванная тем, кто никто не поверил ее рассказам, и заставившая ее покончить с собой; медленное умирание Жозе от смертельной болезни, пожирающей его тело; ужас приговоренного к смерти Калеба; собственное, тщательно скрываемое отчаяние перед неизбежной экскурсией в преисподнюю. Под этим грузом старший Винчестер чуть было не сдался.