Прощайте, серебристые дожди... - Анвер Бикчентаев

«Ишь ты, какой Дотошный!» — злился Байгужин.

Наконец ротный справился со всеми делами, одним словом, они с Азатом отправились в путь и сделали уже несколько шагов. Но тут Туманов, опять что-то вспомнив, снова вернулся к сержанту.

Весь издёргался Азат Байгужин, пока не пошли они с ротным преодолевать тот же вчерашний путь, только в обратном направлении. Как знать, не придётся ли ему сделать ещё один подобный круговорот?

Живя в лесу, волей-неволей становишься следопытом, хорошо запоминаешь дорогу. Азат Байгужин шёл впереди и шестым чувством чуял, где свернуть направо, где налево. Он уверенно вёл Туманова от бурелома к бурелому, от лужайки до лужайки, смело шёл вброд.

Ротный молча следовал за ним, и лишь лёгкая усмешка временами появлялась на его губах: «Молодец, хлопец! Далеко забросила тебя солдатская судьба!» — и вздохнул.

— Слушай, адъютант, ты уж повидал комиссара?

Новый человек в отряде всегда вызывает любопытство. А тут появился не какой-нибудь рядовой, а комиссар.

— Ну, видел.

— Какой он из себя?

— Ну, человек как человек. А что?

Дорога петляла по чащобе, заставляя идти то рядом, то след в след, то расставаясь. Такой путь неподходящее место для задушевного разговора. И всё же Туманов спросил:

— Ну, каким комиссар показался тебе с первого взгляда? Весёлым, хмурым, смелым или там ещё каким?

— Не понял.

— Как это не понял?! А впрочем, ты прав: с первого раза трудно понять человека. С человеком надобно, как говорят, пуд соли съесть, пока разберешь, что к чему…

На это Азат ничего не ответил.

— Ты, пожалуй, удивляешься, почему вдруг задаю подобные вопросы? Видишь ли, какое дело, комиссар — он всегда фигура: в полку ли, в отряде. От него, как и от командира, зависит успеха дела и твоя собственная судьба.

Азат внимательно глянул на ротного и опять промолчал, только шаг поубавил.

— Если хочешь знать, встречаются в жизни люди, про которых хочется сказать: человек высшей пробы! Один такой человек сделал из меня солдата. До партизанского отряда был я в действующей армии. И мне посчастливилось служить под началом батальонного комиссара, который тоже из тех мест, откуда и ты, к тому же и водохлёбом был не хуже тебя. Вот ты, Байгужин, скажи мне, с чего начинается комиссар?

— Откуда мне знать?

— Ты правильно отвечаешь, откуда тебе знать. А я знаю. Комиссар начинается не с беседы или с митинга. Не с того, что пропесочил тебя за что-то… Наипервейшая задача его — накормить людей и в бане помыть! С этого обыкновенного дела и начинал он свои обязанности. Для комиссара нашего важнее всего было, чтобы солдат в окопе чувствовал себя как в собственном доме. Дошло? Но, если схоронился ты во время атаки или в засаде храпел — пощады не жди. Суровый мужик был.

Туманов помолчал.

— Забота с еды начинается, но на ней не кончается. Главное, чтобы комиссар людям верил и они ему верили. Как-то немцы с самолётов сбросили листовки. Солдату лучше не читать эти поганые бумажки, потому что в них сплошной яд и обман. Один из нас не выдержал, прочитал любопытства ради. Что, думаешь, было? Комиссар нагоняй ему дал? Ничего подобного! Комиссар спросил: «Ну, доволен остался, что прочитал вражескую листовку?» Солдат со смехом ответил: «Не бойтесь, товарищ комиссар, не уговорят они меня ни в какую! Своих не предам, как советуют, и к единоличному хозяйству не вернусь, как обещают. Пусть-ка, накось, выкусят!»

Ну и похохотали мы тогда до упаду. И комиссар вместе с нами. Потому людям верил! Посему и уважением солдатским пользовался.

Комиссар, как я думаю, должен уметь смеяться. Честное слово, это ему по штату положено!

Был такой у нас один рядовой, который часто промашку давал. Одним словом, оплошность допускал.

Как-то приехали в наш полк, на передовую, артисты Большого театра. Среди них один солидный дядя оказался небритым. Спрашивает он, стало быть, у комиссара «Где тут у вас можно побриться?» — «Спуститесь в мою землянку, — ответил ему комиссар, — там найдёте всё, что нужно для бритья». Сам комиссар куда-то отлучился, а на пост заступил тот самый автоматчик, который донельзя часто промашку давал. И что же он видит? Из комиссарского блиндажа выходит незнакомец и, глянув в сторону немцев, начинает петь во всю глотку: «Дайте, дайте мне свободу!» Часовой решил, что незнакомец вроде бы неприятелю сигналы подаёт, и арестовал по всем правилам. Артист обиделся, выступать отказался. Но комиссар так смеялся, что и артист развеселился. А автоматчик тот даже благодарность заработал.

Помнится ещё ближний бой под городом Изюмом — сладким городом. Неожиданно атаковав, фашисты добрались до нашего штаба; кто под рукой оказался, тот и пошёл врукопашную. В разгар схватки вижу я, из-под штабной машины чьи-то сапоги торчат. Подумал, это наш шофёр схоронился. Я лезу под машину, говорю: «Люди дерутся, а ты тут прячешься?» А это не шофёр, фриц спрятался. Вцепился он мне в горло, дышать не даёт. Я терять сознание начал, и вдруг слышу комиссаров голос: «Тут под машиной ещё два фрица!» Вытащили нас обоих за ноги… Отдышавшись, я проясняю обстановочку: «Это я, Туманов, — говорю, — а другой натуральный фриц!»

Ну смеху было! И опять комиссар смеялся с нами.

Возле бурелома из искалеченных сосен ротный устроил перекур, хотя Азату ой как не терпелось идти и идти.

Всё выше и выше поднималось солнце. Его яркие лучи весёлыми бликами играли на листьях, покрытых росой.

— Не надумал, а? — попыхивая самокруткой, обратился ротный к Азату.

Понимай: не решил пойти ко мне в адъютанты?

Азат только пожал плечами. Вот те раз! Обговорили же все ещё утром. К чему, дескать, трепаться без толку?

Туманов вздохнул, затоптал окурок, и пошли они дальше.

Их останавливали дважды тайные посты, окликая шагов за двадцать, требовали пароль, однако беспрепятственно пропускали, как только узнавали Азата Байгужина. Да и сам ротный Туманов был достаточно известен.

— Гляньте, вот и наш штабной шалаш! — обрадовано сказал Азат.

Не успели Туманов и Байгужин подойти к шалашу, как навстречу им вышли командир с комиссаром.

— Разрешите доложить, прибыл по вашему приказанию! — произнёс по-уставному Туманов.

— Здравствуйте, — кивнула ему Оксана Белокурая.

— Любимов, — представился комиссар, пожимая руку ротного. — Туманов Андрей Борисович, если не ошибаюсь?

Командир роты лишь головой кивнул. Любимову предстоит пролить много пота, чтобы заслужить любовь и уважение отряда, перед тем как утвердиться в новом звании. Без этого комиссар не комиссар!

Любимов и сам, пожалуй, понимал, что к чему, вёл себя на равных.

Прибыли как раз к завтраку, — пригласила их Оксана Белокурая, приметив Мишку-поварёнка, несущего два котелка с супом

«Когда успели разбогатеть? — удивился Азат Байгужин. — Не иначе как ночная вылазка была».

Увидев вместо двух четырёх человек, Мишка-поварёнок смутился.

— Куда поставить? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ставь на пенёк, — приказала Оксана Белокурая. — Как-нибудь разделим по-братски. Ну, чего растерялся. Туманов? — усмехнулась она. — Бери котелок. Вам с Байгужиным на двоих.

Мишка-поварёнок огорчился, увидев, что командиру с комиссаром досталось по полпорции. При иных обстоятельствах он непременно позволил бы себе растолковать Туманову и адъютанту, что на них никто не рассчитывал. Однако в присутствии начальства промолчал.

Котелки опорожнили быстро, будто и не ели.

— Вкусно? — поинтересовался Мишка-поварёнок. Как и все повара, он был неравнодушен к похвале.

— Добавки не будет? — дипломатично спросил комиссар.

— Где там! Мне ещё надо разведчиков накормить. Я ж не знал, что вас тут дивизия набралась.

— Нет так нет, — улыбаясь, сказал командир. — Чаем побалуешь?

Пока Мишка-поварёнок разливал заварку из листьев смородины и сушеной малины, Оксана Белокурая сказала Туманову:

— До последнего времени я не верила в гибель начальника разведки Третьякова. Всё ждала, вот-вот появится. Не должен был такой человек погибнуть! Да, видно, придётся поверить… Вот мы с товарищем Любимовым надумали назначить вас на его место. Опыта вам не занимать, авторитет среди бойцов есть. Кроме того, вы местный человек. Вам, так сказать, и карты в руки.

Другие с ходу бы ответили согласием или отказались. А Туманов, обжигая губы, принялся за чай. Наступила долгая пауза.

— Ну и как? — спросил, наконец, Любимов.

Туманов не спеша, отодвинул кружку, тыльной стороной левой руки вытер губы и только после этого сказал:

— Оно, конечно, дело заманчивое — руководить разведкой. Но куда мне до Третьякова! Он-то как знал своё дело!

— У него были свои достоинства, у вас свои.

— Так-то оно так…

— А если ближе к делу?