Всегда только ты - Хлоя Лиезе

специализирующаяся на детских заболеваниях. Родителям многих детей надо работать, чтобы платить за лечение своего ребёнка, а живут они в нескольких часах отсюда. Этим малышам как никому другому нужно напоминание, что любовь не меркнет, когда маме или папе нужно на время уйти.

Я сердито смотрю на Фрэнки, которая держит телефон и сосредоточенно снимает видео, прикусив язык передними зубами. Она всегда так делает, и это пробуждает что-то в моём теле.

У меня начинается реакция, которая чрезвычайно неуместна на чтении в детской больнице, так что я отворачиваюсь и снова сосредотачиваюсь на книге. Закончив чтение, мы мастерим поделку, едим кое-какие полезные перекусы, я обнимаю всех на прощание и обещаю Артуру, что скоро загляну и снова повидаюсь с ним.

Идя по коридору, я замечаю, что хромота Фрэнки стала чуть более выраженной, но будь я проклят, если скажу что-то или предложу подогнать фургон прямо к выходу. Она воткнёт эту трость мне в задницу быстрее, чем я успею извиниться.

— Что ж, это было идеально, — говорит она. — И я выиграла пари с Николь из пиар-отдела.

— Что за пари?

Она улыбается, когда мы останавливаемся перед лифтами, и нажимает кнопку вызова.

— Что ты не сможешь прочесть книгу без слёз.

— Вау. Мягкая сторона моей натуры принесла тебе деньги, Франческа. Как здорово быть использованным ради прибыли, — она толкает меня и сама отскакивает назад по инерции, поскольку моё тело не поддается. Я ловлю её за локоть и поддерживаю. — Полегче.

Фрэнки смотрит на меня. Жар пронизывает мою ладонь, пока я сжимаю её руку. Она напрягает свой худой бицепс в моей хватке и выгибает бровь.

— Осторожно, — говорит она. — Не поранься.

Я аккуратно сжимаю её мышцу и щурю глаза, изображая сосредоточенность.

— Впечатляет.

Её улыбка меркнет, взгляд опускается к моим губам. И внезапно мне не кажется, будто мы дурачимся. Уже нет.

Двери лифта открываются, я опускаю руку, и момент упущен.

Как только мы оказываемся в фургоне и уже едем по 110-Саут в сторону Манхэттен-бич, Фрэнки утыкается в телефон и бормочет себе под нос, отвечая на письма и проверяя соцсети. Затем она прослушивает сообщения на голосовой почте. Я кошусь на неё при каждой удобной возможности (когда делать это безопасно) и говорю себе, что справлюсь. Я могу поселить в своём доме женщину, по которой схожу с ума, и держать себя в руках. Я могу…

— Рен!

Я резко жму по тормозам, оглядываюсь вокруг, думая, что Фрэнки увидела нечто, что я вот-вот собью.

— Что? Что такое?

Она опускает телефон.

— Прости. Я хотела остановить тебя прежде, чем мы проедем Хоторн. Я просто вспомнила, что хотела бы забрать почту из своего дома.

У меня вырывается вздох облегчения.

— Конечно, Фрэнки, без проблем.

Мы как раз должны были проехать её район, так что через считанные минуты я останавливаюсь перед её домом.

— Могу я сходить за почтой вместо тебя? — спрашиваю я.

Фрэнки открывает рот. Закрывает. Часто моргает.

— Эм. Я собиралась сказать, что я большая девочка, которая может забрать свою почту из недавно ограбленного дома, но теперь мне что-то неспокойно.

Распахнув дверцу со своей стороны, я улыбаюсь ей.

— Сейчас вернусь.

Когда я возвращаюсь в фургон и кладу почту ей на колени, Фрэнки быстро перебирает её и останавливается, дойдя до одного конверта. Она так стискивает его, что белеют костяшки пальцев.

Мне не надо лезть не в своё дело. Отведя взгляд, я сосредотачиваюсь на том, чтобы влиться в движение и поехать в сторону дома. Фрэнки неотрывно смотрит на конверт так долго, что мой дом уже виднеется впереди.

Внезапно она разрывает конверт и выдёргивает из него маленькую стопку сложенных втрое бумаг. Расправив их, она лихорадочно пробегается глазами по тексту, а потом фургон заполняется оглушительным визгом.

— Я поступила! — орёт она.

Куда она поступила? Я кошусь на обратный адрес на конверте. Юридический факультет КУЛА.

Ангелы поют «Аллилуйя» в моей голове. Фрэнки поступает на юриста. А это означает, что Фрэнки недолго осталось работать на Кингз.

А значит, скоро… Фрэнки уже не будет под запретом.

Припарковав машину, я в трансе смотрю перед собой. Меня накрывает волна сокрушительного страха. Фрэнки уедет. Игра на выжидание окончилась. Мне наконец-то пора делать первый шаг. И я внезапно понимаю, что даже не знаю, каким он будет.

— Поздравляю, — хрипло выдавливаю я.

Когда она поворачивается ко мне, её глаза блестят от непролитых слёз. Я впервые вижу её такой счастливой.

— Рен, прости, что я слетела с катушек. Я просто не думала, что поступлю.

Наконец, ко мне возвращается дар речи, и я поворачиваюсь на сиденье лицом к ней.

— Ты не думала, что поступишь? Фрэнки, естественно, ты поступила бы. Ты собираешься изучать спортивное право? Планируешь быть агентом?

Она улыбается мне, вытирая слёзы.

— Ага.

«Будь моим агентом», — хочу сказать я. Вот только как бы мне ни понравилось иметь такого умного и сурового агента, который обсуждал бы каждый мой контракт, я хочу от Фрэнки намного большего. Я хочу её улыбки. Её тело. Её чувство юмора. Её безраздельное внимание и начитанное остроумие.

Если позволить себе помечтать по-настоящему, я хочу её любви.

Я хочу Франческу Зеферино. Она — моя конечная цель. И теперь мне наконец-то предоставляется шанс.

— Ты отлично справишься, Фрэнки, — говорю я ей. — Ты должна гордиться собой.

Крохотное пространство в салоне фургона делается почти клаустрофобным. Я тону в её орхидейном парфюме, слышу её тихое размеренное дыхание, пока она улыбается мне, буквально светясь от счастья. Теперь, когда передо мной простираются возможности, я вижу зияющую пропасть между тем, кто мы есть, и кем я хочу нас видеть. Я три года был для неё одним из парней. Я сдерживался, прикусывал язык, ждал. И ждал. И ждал.

Но это не значит, что я не могу это сделать. В конце концов, я делал такое на арене — выжидал, шёл к голу, когда момент подворачивался, а потом с поразительной точностью пользовался плодами своего терпения. Если я могу сделать это в хоккее, я могу сделать это с Фрэнки.

Ведь так?

* * *

— Я тебя не вижу, Аксель, — наклонив экран ноутбука, я ставлю его так, чтобы мой старший брат хотя бы видел моё лицо.

— Тебе не нужно меня видеть, — бормочет он, находясь наполовину за кадром. Что-то с грохотом падает, и он матерится себе под нос. — Я слушаю.

— Вау, спасибо. Сейчас я чувствую себя по-настоящему значимым, Аксельрод.

Он застывает, затем наклоняется перед экраном, показывая прямо в камеру длинный средний палец.

— А это видишь?

Я улыбаюсь.