Рюрик. Полёт сокола - Валентин Гнатюк

— Служить кому-то за плату у нурманов честью почитается, только им сподручнее, коли хёвдинг из них же будет, — молвил Ольг, пока они шли к пристани.

— Так назначим им хёвдингом Свена, он смекалистый и держать их в руках сумеет, — так же негромко ответил князь. — Ты же, воевода, сам будешь за ними зорко приглядывать, чтоб не баловали, — обратился князь к ладожскому начальнику.

— Я, князь ободритский, — кратко молвил Рарог, — по праву победителя и в наказание за деяния вашего ярла Финнбьёрна, имел намерение продать вас вместе с семьями в рабство, как свою воинскую добычу. — Пленные испуганно затихли. — Да вот воевода из Ладоги спрашивает, кто возместит ему нанесённый урон, кто, вместо убитых вами поселян, будет строить, пахать, защищать? Так вот что я решил: вы имеете возможность искупить свою вину честной и достойной службой князю новгородскому Гостомыслу. И нынче же отправитесь в Ладогу вместе с семьями. Старшим ладожской словенской нурманской дружины назначаю Свена, его помощником — Дана. А будете недостойно себя вести, я приду, и тогда пощады не ждите! — Пленные оживлённо зашевелились, ещё до конца не веря, что их ожидает не позорный плен, а обычная жизнь и служба, хоть и на другой земле и другому конунгу, но к этому нурманам было не привыкать. Они принялись обсуждать меж собой слова князя. Потом горячо стали убеждать в чём-то Свена и Дана.

— Конунг, — молвил Свен, подходя к Рарогу в заметном волнении, — дозволь нам не брить бороды и голову, как делают твои воины, для нас это…

— Знаю, — прервал его князь рарожичей. — Мне добре ведомо, что по вашим понятиям тот, кто без бороды, тот не мужчина. — Он с улыбкой тронул свой бритый подбородок и обернулся к кельту и ладожскому военачальнику. — Как мыслите, братья?

— Мыслю, бороды и власы на голове оставить можно, коль им так сподручнее, — отвечал Ольг.

— Можно, — согласно кивнул ладожец.

— Ну вот, слыхали? — обернулся Рарог к просителям. — Полагаю, наш Перун с пониманием отнесётся к бородатым новобранцам, главное, чтоб служили добре на благо земли Словенской. Дозволяю носить длинные власы и бороду!

— Благодарим конунг, и тебя, воевода! — мгновенно радостно засияв, заговорили оба нурмана и тут же поспешили к своим собратьям.

— Гляди, Ольг, а они-то тебя воеводой величают, выходит, чуют в тебе главного воинского начальника, а? — спросил, снова улыбнувшись, князь. Кельт в ответ только пожал широкими плечами.

Пока князь с Ольгом и ладожским воеводой вели разговор с пленными, недавние рабы из оружейной мастерской уже заканчивали снимать ошейники с тех, кто ещё сегодня утром был говорящим скотом и уже не чаял стать свободным человеком.

— Наших погибших с собой заберём? — спросил Трувор. Князь поглядел вокруг на полуразрушенный посёлок викингов, на воды чужого залива.

— Сколько погибших?

— Наших четверо, ладожан одиннадцать, — ответил средний брат.

— Погибшие в одном бою есть побратимы. Разобрать вон те уцелевшие постройки и сотворить погребальный костёр. После прах сожжённых разделить на пятнадцать частей и передать родным, чтоб захоронить на родине. — Трувор, как всегда, только кивнул и пошёл руководить погребением.

— Ольг, вели всё захваченное оружие, доспехи и железные заготовки грузить на наши лодьи, — деловито распоряжался князь. — Жён и детей новых дружинников новгородских — на торговые кнорры, на вёсла и к парусам на тех кноррах приставить ладожан. На захваченные драккары посадить на вёсла нурманов, но пока без оружия. Бывших рабов и пленных на — лодьи ладожцев. Всё, после погребения уходим!

— Княже, — спросил Ольг, — дозволь, я опять с тобой пойду. Не могу сейчас домой ворочаться, так тяжко на душе…

— Конечно, брат! — обрадовался Рарог. — Ты приносишь мне удачу!

Ободритские лодьи сопровождали ладожан и семьи нурманов до уже знакомого им Лисьего острова. Перед расставанием три лодьи сошлись вместе, став борт о борт, и Ольг с ладожским воеводой перебрались на лодью Рарога.

— Ну вот, княже, — с печальной улыбкой молвил Ольг, — ты ещё не сел на престол словенский, а уже дело какое доброе сотворил: нурманов наказал, ладожан освободил, да ещё деду Гостомыслу подарок какой сделал: сколько воев крепких к его дружине добавил.

— Дякуем тебе, княже, — благодарно молвил воевода, — от всей нашей Ладоги дякуем, получил Финнбьёрн мзду справедливую, да и прочим разбойникам наученье. А главное, люд наш освободили и домой их ворочаем, к жёнам, к детушкам, кто уцелел… — горько вздохнул воевода. Он крепко обнялся с Рарогом и с Ольгом. — Ты, земляк, в чужих-то краях не шибко задерживайся, за мать не беспокойся, без помощи нашей не останется. — Потом оборотился к Рарогу. — Мы ночевать не будем, с попутным ветерком дальше пойдём, груз больно хлопотный! Ну, прощайте! — Он перешёл на свою лодью, и вскоре корабли ладожин стали один за другим вытягиваться в направлении озера Нево.

Рарог улыбнулся каким-то своим мыслям и повернул свои насады, шнеккары, драккары и кнорры, гружёные добычей викингов, к берегам Вагрии.

Всю обратную дорогу Рарог думал не только над словами деда, но и над словами Ефанды, которую не мог забыть. Он всё время видел зелёные глаза и слышал слова отчаянной девчонки: «Вы такие же разбойники, как и эти, что сожгли наше селение». Он никогда не ставил себя вровень с викингами, коих тоже считал разбойниками, что ради барыша и слово своё не сдержат и, деля добычу, частенько могли перерезать друг друга. И чем больше думал князь о тех словах, чем больше доказывал себе, что он совсем не чета нурманским грабителям, тем яснее понимал, что сестра Ольга во многом права. Только из природной гордости никак с тем согласиться не мог. Он ведь всегда, с самого детства, старался быть первым, да что старался, был им! Его первенство признавали все — и друзья, и враги. И вот сейчас слова зеленоглазой девчонки вновь и вновь ранят его самолюбие. Он привык, обученный волхвом, остро чувствовать отношение к себе окружающих, ощущать, как восторгается им мать, Ружена, другие женщины, как уважают младшие братья, как завидуют его удали, силе, решительности и богатству недруги, и вдруг…. Девица в рваном обгорелом платье, только что спасённая им от страшной смерти, не благодарит, не замирает от счастья, но костерит, как набедокурившего мальца, и называет разбойником! Даже быстрая победа над свеями и богатая добыча не заглушают тех речей Ефанды. И хотя всё так привычно вокруг: и дующий в лицо ветер, и плеск волны за кормой, и шутки боевых друзей, довольных удачным походом, в то же время всё видится как-то по-иному. А может, виной тому речь деда Гостомысла о том, что не лихими походами отчаянных ободритов и вагров может сохраниться Русь, но единением. Да и история собственного рода теперь видится совсем с другой стороны.

Он опять вспомнил детство, когда, согласно родовым традициям, как будущий князь, проходил обучение у волхва Ведамира. — Скажи, отче, ты рёк, что каждый человек, а тем паче князь, должен поступать так, чтоб это было на благо Рода?

— Так, — согласно кивнул старый волхв Ведамир, продолжая вить вервь из принесённой ими накануне пеньки.

— Ага, деда, — хитро прищурился ученик, так же старательно подражая старику в плетении своей верви, — а какого рода? Ты ведь сам говорил, что и семья — это род, и отдельное племя — тоже род, и много племён одного народа — это тоже род.

— Кроме тех родов, — снова кивнул старик, — ещё есть Род Единый для всего сущего.

— Про то и спрос, отче, на благо какого рода человеческие деяния должны быть? — княжич на какое-то время забыл о плетении.

— Добре вопрошаешь, смышлёный ты, — похвалил старик, — только слушаешь плохо, я же тебе сколько раз рёк, что один род в другой вложен: человек в семью, семья в род, род в племя, племя в народ, и так до самого Рода Единого. И коли человек поступает по Прави, то непременно идут на пользу всем родам деянья его.

«Выходит, подзабыл я волховскую науку, растерял в суете походов. Да и не я один. Ведь воин-рус — он защитник, мечом своим Роду служить должен, а мы, бодричи, вместо того уж который век против своих славянских родов тех же лютичей воюем. Верные слова дед Гостомысл молвил, и зеленоглазая вещунья тоже правду рекла, не престало сынам сокола на чужие земли зариться, коли собственная не защищена. Почему викинги землю северную славянскую грабить приходят, потому что вместо её защиты подались варяги сами, подобно викингам, за моря грабежом жить, нет, не по Прави это! Какое уж тут благородство, на благо какого такого Рода?»

Нет, не кончилось его учение у старого волхва Ведамира, много раз будут всплывать в памяти его слова и уроки. Почему-то только сейчас, после короткой схватки со свеями, он вспомнил, как старый волхв отвечал на его вопрос, чем же воин-рус от воина-викинга отличается.