Исповедь на тему времени - Зорин

Молитвы старца сильны перед Аллахом! И я знаю, что кинжал ещё будет дрожать в груди эмира, когда я попаду в чертоги Аллаха. Ничто не остановит меня! Моя мать — единственная, кто знает о предстоящем. Она плачет от радости и молится, чтобы телохранители эмира не промахнулись, отправляя меня в рай, который сторожат джины.

Солнечный луч уже погасил звёзды! Мой кинжал заточен, как игла.

Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк Его!

Да откроется светлый лик нашего имама!

Я — Гасан ибн Саббах, ассасин из Аламу-та, как называют меня несущие кресты, коверкая арабское «хашишин». За неповиновение я казнил обоих сыновей, и меня прозвали Железным Старцем. Меня кличут также Устроителем Рая. Я усмехаюсь, когда слышу об этом.

Правоверные наивны, думая, что на небе их ждёт блаженство. И я даю им возможность ещё на земле получить то, о чём они мечтают. Гашиш и красивые женщины, которых во множестве поставляют невольничьи рынки, позволяют мне извлекать выгоду из их глупости. Так, соблазнённый прелестями греческих гетер, Юсуф аль-Масуд, похоть которого выпирает, точно горб у верблюда, заколет завтра эмира абу Ракха аль-Ризаля, моего врага. И он не подозревает, что его предательский удар — а Аллах, как и люди, отворачивается от предателей — направлен мною!

Бедный федави! Девственник, не имевший и динара, чтобы заплатить женщине, он принял мой голос, искажённый морской раковиной, за ангельский, а эфиопов, чёрных, как кофе, — за джинов. В молодости, когда битвы ещё не обезобразили мне лица, а стрела не сделала кривым, я тоже был простодушным. И сейчас мне немного его жаль. Да простит меня Аллах, в которого я не верю! Монах, раввин и мулла одинаково мне безразличны. Я знаю, как знают об этом и те, кто больше не говорит, что наша душа претерпит ещё множество превращений, прежде чем сольётся с космосом, что после смерти мы вернёмся на землю, по которой будем ещё не раз бродить в ожидании последнего часа.

Те, кому это неведомо, считают меня злодеем. Им не постичь, что на земле нет злодейства. Они верят в ад страшнее земного, и в рай, который прекраснее. В башне, куда не проникает ни день, ни ночь, сбываются их скудные желания. А после испытанного они больше не смогут жить. И тогда я дарю им высшее благо на земле — умереть легко и быстро.

Велика Яса Потрясателя Вселенной!

На курултае, собравшемся в Каракоруме, решено вновь поднять наше непобедимое войско. Именем Синего Неба мне выдали ярлык на земли арабов. Их имена, как и халаты, отвратительно длинны, сны ленивы, а блеющие шаманы каждую луну напоминают им о Боге. О Хулагу напоминать не придётся! Когда мой аркан со свистом разрежет воздух, когда бесчисленные табуны затопчут их поля, я стану для них ужасом Вселенной.

Кривая сабля, которую сжимают в руке, — вот единственный Бог на земле! Если ты воин, значит — в раю, если нет — в аду. Так говорю я, Хулагу, — человек длинной воли. Избавляя от страданий, Синее Небо примет всех, но храбрецы будут и там возвышаться над трусами, точно орлы над цаплями.

Завтра мы выступаем. Арабы! Ваши брови густы, а глаза раскрыты, будто от страха, нам неведомого! Будут ли ваши головы на пиках так же красивы, как под зелёной чалмой? Проткнув копьём вашу землю, мы сметём неприступные крепости, как ветер степную пыль!

Вы скопили богатство, но орда с девятихвостым бунчуком не берёт за жизнь ни быка, ни осла. Жизни, как и рая, не купить! Говорят, нельзя проливать священную кровь халифа, иначе рухнут небеса. Но мы завернём его в ковёр и будем трясти до тех пор, пока не умрёт.

Завтра я поведу тумены навстречу звёздам!

Мы — Аллах, Мы — Господь миров, Мы — единственная истина на земле, ибо Мы проводим тварей по стезям Нашим. Мы видим, как они рождаются и как умирают, Нам известны их деяния и помыслы, которые важнее деяний. И Мы наградим каждого из них, но как — останется тайной.

ДЕТАЛЬ

Исидор Севильский в одном из томов своей «Этимологии» упомянул картину, изображавшую блаженного Августина глубоким стариком, молящимся об избавлении Гиппона от вандалов. Испанец сообщил, что на заднем плане художник поместил отвратительную крысу, выгрызающую кресты на полу, стенах, потолке, молитвеннике, посуде для омовения, кадке с пальмой. Что она значила, осталось тайной.

Но предположим, что приступая к работе, художник искал вдохновение на истёртых страницах «Confessiones». Бессонными ночами, в неверном дрожании факела, он следил за латынью, которая складывалась в вереницы рассуждений. Пальцем, привыкшим к резцу, он водил по строкам, повествующим о времени. Художник простаивал за кафедрой до утра, и однажды ему явился Августин.

Художник. Я чувствую, что схожу с ума, когда размышляю о времени.

Августин. Когда-то и я испытывал те же муки. (Далее Августин цитирует своё знаменитое: «Я до сих пор не знаю, что такое время… А может быть, я не знаю, каким образом рассказать о том, что я знаю?»)

Художник. Но Вечность посвящает в истину, и теперь ты, наверняка, знаешь?

Августин. Прошлое, вытесняющее будущее, таинственное, убивающее время, с его длительностью и протяжённостью — нет ничего кошмарнее этой выдумки. И ничего смешнее. Воистину, ужас перед временем — это ужас перед змеёй, лишённой жала. Смысл сиюминутного — смысл вечного, и я легко докажу тебе это. Ведь когда ты вспоминаешь, то называешь это прошлым, когда ожидаешь или мечтаешь — будущим, когда созерцаешь — настоящим. Значит, и отрицать это глупо, прошлое — миф, будущее — грёзы, настоящее, вечное настоящее, — их переплетение. Времени же, как такового, не существует. Ещё Соломон произнёс своё «И восходит солнце…», понимая это, ещё Иисус Навин, умоляя задержать светило, сознавал: время — иллюзия.

Художник. Величайшая из иллюзий.

Августин. И поверь, что для тех, кто оказался у Всевышнего, бег планет по небосклону продолжается. Прибывающие бывают этим удивлены, пока им не разъяснят, что они пребывали в Вечности ещё там, в доме, ошибочно принятом ими за временное пристанище. Впрочем, для грамматики временных наклонений эта мысль неизреченна, её передаёт разве что аллегория или метафора. Скажу тебе одно: на Лысой горе Господь был распят на кресте времени, и этим попрал его.

Тут Августин исчез.

Предрассветные сумерки застали художника за размышлением. Он думал о том последнем дне, в котором сойдутся разом все времена, и рисовал себе Крест, ниспровергающий Колесо. Однако по какой-то причине он не внял откровению. На своём полотне он изобразил Августина жалким стариком, плачущим от того, что не видит распахнутого перед ним рая.

А серая крыса, грызущая дыры в распятиях, епископате, язычниках, ордах Алариха и разграбленном Городе, — не она ли и есть то время, которое победили Августиновы слова и которое победило его самого?

ПИСЬМЕНА НА ОРИХАЛКОВОМ СТОЛБЕ

…название нашего острова скрывается. Разгласившего тайну ждёт наказание, куда более суровое, чем казнь. Его покарают отлучением от последней предстоящей нам мистерии, а это означает исчезновение, уничтожение временем — забвение. Поэтому я осмелюсь дать только версию, одну из бесчисленных гипотез нашего самоназвания — «обречённый волнам». Смутная иносказательность этого эпитета приближает (равно как и удаляет) лишь к части правды, лишь к части её части. Такова извечная суть слов. Впоследствии Бог иудеев, отвечая рабу своему, также ограничится тетраграмматоном, священное и грозное имя Бога мусульман будет непостижимой тайной, а египетская Исида получит власть над ужаленным змеёй Осирисом, узнав его подлинное имя. И мне ведомо, что будет так.

Греки, следуя заблуждению Платона, будут помещать нас западнее столбов Геракла, в океане переменчивых течений и буйных ветров. Другие народы, следуя их заблуждению, будут называть нас Атлантидой, иные же — Лемурией, страной теней. Кто-то обнаружит наши следы рядом с Индией, и это не более верно, чем всё остальное.

Кто-то посчитает нашей стихией ледниковые шапки гор, кто-то — мёртвые пески пустынь. Но ближе всех к истине окажутся ацтеки из племени нагуа, величающие наш остров «лежащим посреди вод», и финикийцы, поклонявшиеся нам как мраку ночи, ибо только бездна ночи сродни тёмной бездне океана…

…землю нашу населяют не звери и не птицы — пернатые змеи и двуглавые, бродящие по лесам рыбы, которые позднее переселятся в воображение заморских народов. В наших рощах с жухлой листвой обитает феникс, роняющий жемчужины, проглотив одну из которых, получит зачатие царевна Поднебесной империи, увидевшая его однажды во сне: бесклювый, со слабо развитыми крыльями и хрупким позвоночником — наши дети ради забавы ловят его руками. Он принадлежит к той породе фениксов, что выбирают для ночёвки тёплые пепелища, угли догорающих костров, на которых впадают в тяжёлый сон, чтобы восстать с пробуждением.