Треугольная жизнь (сборник) - Юрий Поляков

12

Эскейпер взглянул на часы: с минуты на минуту должна позвонить Вета и сообщить результат экспресс-анализа. Он встал и подошел к окну. Анатолич вернулся на рабочее место и ковырялся в железных внутренностях «Форда». В халате он походил на хирурга, склонившегося над кишечными хитросплетениями огромного вскрытого тела. Олег Трудович вдруг почувствовал себя студентом, с высоченных застекленных антресолей наблюдающим за тем, как медицинское светило делает уникальную операцию.

Сам Башмаков к автомобилям был прежде совершенно равнодушен. А вот Катя всегда мечтала о колесах и даже иногда утром, проснувшись и потягиваясь, сообщала:

– Тапочкин, а мне снова снилось, как я вела машину. Почему-то по горной дороге… Душа на поворотах знаешь куда уходила?

– Знаю. – Башмаков с хозяйским равнодушием ерошил то место, куда на поворотах уходила Катина душа.

Расчетливая жена давно уже начала копить на автомобиль, заведя специальную сберкнижку. Для начала она перестала выбрасывать пустые бутылки и по выходным высматривала из окна грузовик, собиравший у жителей стеклотару. Сумки с бутылками стояли в прихожей уже наготове, и едва во дворе показывался передвижной посудосборный пункт, они мчались к лифту, гремя емкостями, которые Каракозин однажды поэтично назвал «скорлупой от удовольствия». Потом, пересчитывая мятые и почему-то всегда влажные рублевки, Катя мечтательно спрашивала:

– Ты какого цвета хочешь?

– Все равно.

– Все равно не бывает.

– Бывает.

– Ну в чем дело? – начинала сердиться жена. – Тебе задали простой вопрос: какого цвета ты хочешь машину? Напрягись!

– Черного, – напрягался Башмаков.

– А я – цвета мокрого асфальта…

Катя даже окончила заранее курсы вождения, хотя прекрасно понимала, что на сданные бутылки машину не купишь – копить предстоит долго и упорно. Она однажды самоотверженно отказалась от нутриевого полушубка – его продавала знакомая учительница младших классов. Муж учительницы руководил камерным хором слепых и плохо видящих и благодаря таинственной солидарности незрячих мотался по всему миру. Катя принесла полушубок домой и разложила на диване.

– Нравится? – спросила она Башмакова, едва он вошел в квартиру.

– Ничего, – вяло кивнул Олег Трудович, все еще мысленно пребывая в жарких объятиях Нины Андреевны.

– А мне цвет не нравится.

– Да? Ты какой хочешь?

– Мокрый асфальт, – вздохнула Катя.

Ожидание машины со временем стало неотъемлемой частью их семейной жизни. Вечной светлой мечтой. И вдруг Докукин, встретив Башмакова в коридоре, cпpoсил:

– А деньги-то у тебя есть?

– А сколько вам нужно? – осторожно поинтересовался Олег Трудович, с возрастом все неохотнее дававший в долг.

– Мне? Мне ничего не нужно. Машину-то ты собираешься покупать?

– А что – скоро?

– На прошлой неделе отправил списки в магазин. Жди открытку! Кстати, хочу задать тебе вопрос…

– Весь внимание! – подобрался Башмаков.

– Сам будешь ездить или на продажу берешь? Если на продажу – есть хороший человек.

– Жена будет водить.

– Смотри! Женщин к рулю подпускать нельзя. Нельзя! Предупреждаю тебя как коммунист коммуниста…

Докукин хлопнул младшего товарища по представительному животу и улыбнулся. В последнее время свое любимое присловье он стал произносить не то что в насмешку, а скорее с оттенком уважительной самоиронии.

Башмаков наврал Нине Андреевне, ждавшей его в тот вечер на борщ, разумеется, с пампушками, что ему нужно идти в школу на родительское собрание. Олегу Трудовичу хотелось как можно скорее сообщить радостное известие Кате.

– У тебя жена в этой школе работает! – тихо удивилась любовница.

– Именно поэтому я и иду на собрание! – совершенно искренне обиделся на такое недоверие Башмаков.

– Ты не обманываешь?

– Не приучен.

– Жаль. Рома сегодня вечером на занятиях…

Катя, подавленная, сидела на диване, а перед ней на плечиках, прицепленных к открытой дверце гардероба, висел мужнин пиджак.

– Имею сообщить тебе стратегическую информацию… – многозначительно начал Олег Трудович.

– Я тоже.

– Хорошо. Но я первый.

– Уступи место женщине!

– Уступаю.

– Тунеядыч, – ласково спросила она, – ты что – научился пришивать пуговицы?

– Какие пуговицы?

– Вот эти! – Катя впилась в мужа взором следователя по особо важным делам.

– А в чем дело?

– А в том, что я всегда обматываю нитку под пуговицей. Эти две пуговицы не обмотаны. Может быть, ты наконец познакомишь меня со своей пассией – я научу ее пришивать пуговицы!

– Чушь! – отмел Башмаков, вспомнив, как недавно Нина Андреевна действительно что-то делала с его пиджаком, пока он належивал силы, чтобы отправиться домой. – Чушь и клевета!

– Твоя версия?

– Моя? М-м… Очень просто: у нас была немецкая делегация. Одна наша лабораторная девушка, ты ее не знаешь, заметила, что у меня пуговицы болтаются, и срочно пришила. Интересовалась, между прочим, куда смотрит моя жена.

– Врешь!

– Ваши подозрения мне странны!

– А вашу лабораторную рукодельницу зовут случайно не Нина Андреевна?

– Случайно – нет. Мы на дачу завтра едем?

– Мы едем в суд – разводиться!

– Отлично. Еще вопросы есть?

– Есть. Ты знаешь, что у тех, кто врет, вырастают рога?

– Читал! – рявкнул Башмаков, подошел к пиджаку, вырвал обе пуговицы с мясом и швырнул на пол.

В тот день Катя легла спать отдельно, на Дашкиной кровати, но сквозь сон Башмаков подглядел, как жена прокралась в комнату, шарила в поисках закатившихся пуговиц, нашла и унесла вместе с пиджаком на кухню. А утром она растолкала его:

– Тунеядыч, проснись же! Вот – открытка… Открытка пришла!

– Из суда присылают не открытки, а повестки.

– Балда! Открытка на машину!!!

– Именно эту информацию я тебе и хотел вчера сообщить. – Голос Башмакова из-за утренней хрипотцы прозвучал особенно сурово.

– А делегация была из ГДР или из ФРГ?

– А черт их разберет. Они же вроде объединяются…

– Прости! Я была вчера не права…

Дашка как раз гостила у бабушки, и они, быстро, но полноценно помирившись, помчались к Катиным родителям, суетливо заняли у тестя недостающую тысячу, а потом на такси – не дай бог хорошие цвета кончатся! – помчались на Варшавку в автомобильный магазин. Толпа в магазине была чудовищная, словно в аэропорту, из которого по метеоусловиям уже несколько дней никто не может улететь. Открытки были у всех. Велся специальный список, утром и вечером устраивали переклички. Народ периодически обмирал от слуха, будто со дня на день машины подорожают в два раза или же – а это еще хуже! – начнется обмен денег, потому что Горбачев под давлением демократов дал указание срочно убрать Ленина с купюр… Перепуганная Катя позвонила даже одному родителю, работавшему в Минфине, и тот ее успокоил. Другой родитель, большой начальник, организовал звонок директору магазина, чтобы можно было получить автомобиль, минуя дурацкий список. И вот в конце концов продавец – человек со скорбно-равнодушным лицом (будто выдает он не новенькие автомобили счастливчикам, а урны с прахом усопших) – спросил у замершей от восторга Кати:

– Цвет какой хотите?

– Мокрый асфальт! – прошептала она.

Он посмотрел на нее так, словно вместо одной урны с прахом от него потребовали к выдаче две.

– Не в европах…

– А какой есть?

– Цвета детской неожиданности и цвета блюющего кузнечика.

– Я серьезно! – взмолилась Катя.

– Разве я похож на Жванецкого? – пожал плечами продавец.

Башмаков слушал весь этот диалог, едва сдерживая вековую ненависть бесправного потребителя к обнаглевшему сатрапу прилавка. И все-таки наконец не сдержался:

– А если… э-э… поискать. Мы будем… хм… благодарны!

Продавец посмотрел на них долгим и печальным взглядом человека, причастного к сакральным тайнам советской торговли, и куда-то ушел. Вернулся он через четверть часа и сообщил угрюмо:

– «Кофе с молоком». Но без бокового зеркала и с разбитой фарой. Двести.

– Берем! Но нам надо съездить еще за деньгами. Мы скоро!

Когда они примчались к Каракозину, тот собирался на халтуру – укладывал в большой рюкзак рулон дерматина и инструменты. Принцесса, вышедшая узнать, кто пришел, была одета в шелковый китайский халат, тонко перехваченный у талии, и намакияжена как для посольского приема. Их сын, Андрон, носился по квартире, изображая, а точнее, являясь в этот момент стратегическим бомбардировщиком. Джедай подобрал с пола тапочку и бросил в мальчика, нарочно промахнувшись.

– Ракета прошла справа! – скрипучим диспетчерским голосом констатировал Андрон.

– И так целый день, – нежно сообщил Каракозин. – Приземляется, только когда «Спокойной ночи, малыши» показывают. Атомный мальчик.

– Весь в отца, – добавила Принцесса с неуловимым оттенком какой-то генетической неприязни к мужу.