Итальянская новелла Возрождения - Джиральди Чинтио

Таким образом, доводы испанца были безусловно неопровержимы, ибо в этом мире лицемерие подчинило себе человеческую веру.

Новелла CXXXIV

Петруччо из Перуджии, узнав от своего священника, что распятый — его должник, рубит распятого топором, требуя от него сто динариев за каждый, и в конце концов получает свои деньги

В области Перуджии жил в старину некто по имени Петруччо, человек с норовом и большой буян. Он каждое воскресенье ходил к обедне в свой приход к св. Агапиту и слышал, как священник, собирая пожертвования, говорил, как это принято: «Centum per unum accipietis, possidebitis vitam aeternam»[57],— и опускал деньги в кружку, которая тут же поблизости была прикреплена к подножию деревянного распятия. И обедни и пожертвования шли своим чередом. Но вот в один прекрасный день Петруччо сказал священнику:

— А эти сто динариев за один, что вы нам обещаете, когда же мы их получим? И кто должен нам их дать?

Священник отвечал:

— Вот этот самый господь наш, здесь распятый, воздаст тебе сторицей за единый динарий, когда бы ты этого ни пожелал, стоит тебе только пожелать; как ты видишь, он получает все приношения, так как я все ему их отдаю, опуская динарии в эту самую кружку.

Петруччо говорит:

— Если так, то мне это нравится.

Проходит месяц, проходит два, а Петруччо все ждал, когда господь наш раскачается и заплатит ему сторицей, но, видя, что денег все нет да нет и что тот, кого ему назначили должником, сиречь господь наш, и в ус себе не дует, однажды вечером сказал:

— Должник, на которого священник уже не раз мне указывал, ничего мне не платит. Больше я ждать не намерен. Я должен знать наверняка, надлежит ли мне получить с того, о котором священник мне столько раз говорил. — Берет топор и в один прекрасный день отправляется в церковь, подходит к самому распятию и говорит:

— Верни мне мои деньги.

Распятый не шелохнулся и молчит. И говорит Петруччо:

— Ты, видно, смеешься надо мной и, хуже того, — не отвечаешь. Клянусь твоими же ранами и кишками, ты обязан мне заплатить! — И так двинул топором по кружке, в которой были деньги, что кружка раскололась и вместе со всеми деньгами и с распятием в придачу упала на землю. Увидев рассыпавшиеся деньги, Петруччо их подбирает и говорит:

— Вот тебе! А еще не верил. Еще не так с тобой расправлюсь, если не все заплатишь. Обещанного три года ждут. — И уходит, набрав лир десять или около того.

Священник возвращается в церковь, видит на земле следы побоища и, обращаясь к служанке, которая у него была, говорит:

— Какой черт здесь побывал? И кружка расколота, деньги похищены, и распятие на земле; правда, последнее меня не особенно огорчает.

Служанка говорит:

— Я видела, как сюда входил Петруччо. Не знаю, он ли это сделал.

Священник идет, находит Петруччо и говорит ему:

— Прихожу и вижу, как здесь в церкви поработали. Мне говорили, что ты заходил. Не видел ли ты, кто это сделал?

Петруччо говорит:

— Да это я и сделал.

Священник:

— А зачем?

Петруччо отвечает:

— Это плата за твои обещания. Что же ты удивляешься? Ты мне тысячу раз обещал, что мне будет заплачено сторицей и что должен был заплатить мне тот, кого я повалил на землю… Я своих денег так бы и не получил…[58] что я и сделал благодаря топору. А еще, говорю тебе, что этого мне мало. Если мы не договоримся и если я не найду должника, я сыграю с тобой такую же шутку, как с этим самым.

Священник говорит:

— Ах ты мой Петруччо, ты меня неверно понял. Ведь я говорил тебе, что тебе воздается сторицей на том свете.

Говорит Петруччо:

— Так, значит, ты мне сулишь то, чего я не знаю? Откуда я знаю, что будет на том свете? И зачем мне там деньги? Бобы, что ли, покупать? Если мне не будет заплачено полностью, ты увидишь, что я сделаю!

Священник, видя, что дело дрянь и что от этого может пострадать церковное благочестие, договорился с Петруччо, отдал ему сколько-то денег и попросил его больше никогда и ничего не жертвовать, и тот так и сделал.

Таким образом, этот священник выплатил с лихвою тот долг, который Христос должен был выплатить на том свете. И если бы это случилось и с другими, не приходилось бы говорить: «Centum per unum accipietis, possidebitis vitam aetemam».

Новелла CXXXV

Бертино из Кастельфальфи от всего сердца подает милостыню бедному и больному солдату. Когда же он попадает в руки неприятеля, означенный солдат спасает его добро и его самого

Если в предыдущей новелле перуджинцу было обещано, что ему сторицей воздается на том свете, то в настоящей новелле я покажу, как некий добрый человек, оказавший услугу жалкому солдату и сделавший ему ничтожный подарок, был вознагражден тем, что тот вернул ему имущество и свободу. А было это не тысячу лет тому назад, но так недавно, что я еще разговаривал с тем добрым человеком, с которым случилось то, о чем я расскажу. Это был Бертино из Кастельфальфи, человек отменнейшего нрава и зажиточный крестьянин, который, в меру своего положения, был богатым скотоводом. И вот однажды, в 1391 году, когда флорентийцы воевали с графом Добродетели[59], он привез на рынок в Санто-Миниато свежие сыры, изготовленные им несколько дней тому назад.

Когда он стоял на площади с этими самыми сырами, некий больной солдат, служивший в обозе, с куском хлеба в руке попросил у Бертино немного сыру, чтобы съесть его с хлебом. Бертино ответил ему:

— Бери сколько хочешь.

Тот застыдился, но Бертино протянул ему целый сыр и сказал:

— На, ешь.

Кстати, у Бертино большой палец на правой руке был очень толстый.

Солдат, взяв сыр, тут же уселся и, отломив кусок, съел его вместе с кусочком хлеба, который у него был. Когда он все съел, он сказал:

— Клянусь, добрый человек, у меня нет денег, чтобы тебе заплатить, да и хлеба больше нет.

Бертино пожалел его и, имея при себе два хлеба, взял их и сказал:

— Идем со мной.

Захватив с собой остаток сыра, он повел его в харчевню, положил перед ним оба хлеба и сказал:

— Ешь на здоровье.

Пока оба они сидели в харчевне, солдат вволю поел и хлеба и сыра, что ему дал Бертино, да и вина, заказанного Бертино, напился вволю.

Подав от всего сердца эту милостыню, Бертино сказал:

— Ступай, и да благословит тебя господь, — и пошел.

А затем случилось, что какой-то неприятельский конный отряд, подъехав к Кастельфальфи, угнал у означенного Бертино много мелкого скота. Угнав его, конники рассудили, что хозяин наверняка пойдет его выкупать, и поставили лазутчиков.

Как они рассчитывали, так и случилось: когда Бертино отправился со своими флоринами, он был схвачен и препровожден в Казолы, ближе к Вольтерре. Там он был позорно скован по ногам.

Однажды, когда он сидел под палящим солнцем с кандалами на ногах, солдат, которого он угостил сыром, проходил мимо того места, где сидел Бертино в крайне плачевном состоянии, стал всматриваться в Бертино и, поглядевши на него некоторое время, сказал:

— Добрый человек, мне кажется, что я тебя узнаю.

А Бертино, смотря на него, говорил:

— Клянусь, если только не ошибаюсь, я тебя не узнаю.

Да это было вполне возможно, так как солдат уже выздоровел и был отлично одет.

Он и говорит Бертино:

— Наверняка ты и будешь тот самый, судя по тому, что у тебя большой палец толстый.

Тогда Бертино начал как будто узнавать его. И солдат сказал:

— Ты помнишь сыр, который ты мне дал в Санто-Миниато?

Тот и говорит:

— Сынок, теперь я узнал тебя.

На что солдат:

— Не дай господи, чтобы я тебя за это не отблагодарил! Делай, как я тебе скажу: завтра утром я принесу тебе напильник, которым ты перепилишь эти кандалы, а того, кто тебя захватил, я куда-нибудь уведу, вернусь за тобой и провожу тебя до твоего собственного дома.

Бертино сказал:

— Сынок, я всегда буду обязан тебе своей жизнью.

И солдат этот наутро принес Бертино напильник и увел с собой в харчевню того, кто его охранял, а когда тот был уже здорово пьян, он его подбил играть; видя, что тот с головой ушел в игру, солдат его оставил и вернулся к Бертино, который уже себя расковал» и которого он проводил до Кастельфальфи, ни на шаг от него не отходя. Там означенный Бертино хотел отдать ему свои флорины, но тот не пожелал их брать, и они разошлись.

Диву даешься, когда слышишь, сколько доброты было в этом солдате и как он отблагодарил за ничтожное полученное им благодеяние.

Что до меня, то я полагаю, случись так у древних римлян, это посчиталось бы памятным событием. И потому никогда не ошибешься, если окажешь кому-нибудь услугу, как бы мал ни был тот, кто в ней нуждается. Недаром Эзоп учит нас в своей басне, где льву понадобились услуги кошки, говоря: «Tu qui summa potes, ne despice parva potenti»[60].