SoSущее - Альберт Егазаров

href="ch2-71.xhtml#id59" class="a">[71], казалось, был доволен ответом. Но Платон, выдержав паузу, продолжил:

— Эта штука, Амор Дерисосыч, вообще-то называется плазменный дистанционный канализатор глобальных электрических полей, а наследует он его от вымершего на ранней стадии отряда прилипал, когда атмосфера Земли была пропитана электричеством так, как сегодня лохос стонами. Но у него не регрессирующий рудимент, а рецессивный, с видовыми отклонениями к тому же. Куда он мутирует, один черт и знает. Да и тот не до конца, поверь. Кто бы мог подумать, что у этого вот Ручайса тумблер вырастет. Но вырос же, факт! Главное же, как ты понимаешь, внутри селится. Там инвариантно все, а снаружи, ну, тумблер и тумблер себе — знаешь, сколько желающих подержаться. Бабы так и льнут — хотя что в нем найдешь, кроме тумблера.

— Умищи, говорят, у него уймища! — возразил Рома, хитровато ухмыляясь, словно зная, что последует за этими словами.

Да, Платон взорвался, брызнул слюной и заорал чуть ли не на весь зал:

— Откуда у Чурайсов может быть умищи уймища, когда у него в голове гудит все время, как в будке трансформаторной. Где там, скажи мне, мозгу помещаться? А щеки раздувать — ума много не надо, главное — окочуром щелкать вовремя.

Платон спустил пар и уже со спокойной интонацией обратился к подопечному:

— Ты меня, Ром, не заводи, мы только квалификационный тест прошли с грехом пополам, а из рудиментальной базы один окочур видели. До собрания нам хотя бы с половиной ознакомиться да интродукцию выдержать.

— Программа, однако. Так и поесть не дадут.

— А ты думал! Запомни, в олигархи вступать — это тебе не кредиты тырить.

— А интродукция, это типа введения, что ли?

— Типа того. Представить тебя нужно… Э-ээ, скорее, не тебя, а сосало твое, ну и vice versa[72], как полагается. Потом очистить, обмыть, овеять, отжечь, причастить.

— Отжечь?! — возмутился Ромка. — Нет уж, я как-нибудь без отжига.

— Ладно, до отжига тебе еще доползти надо, — «успокоил» недососка Платон, — а интродукция, скажу тебе, процедура нудная, но необходимая, вон там, за завесой все и будет происходить. Интимное это дело — интродукция.

— А на что похоже?

— Ну, на сватанье примерно. Или… вот, на бал у Воланда.

— Какого еще Воланда?

— Что значит какого? «Мастера и Маргариту» читал?

— Давно.

— Вижу, не читал. Ну и правильно, что на всякое чтиво время размазывать. Лучше на гониво. Короче, там новенькая королева бала, Ритой зовут, как твою последнюю, между прочим, всем гостям колено под поцелуи подставляет, и так до полного упаду, то есть до последнего гостя.

— Не знаю, может, кому и в кайф — колени целовать, — а по мне как-то… — Рома задумался, собираясь с мыслями, но Платон перебил его.

— Колено? Дуркуешь, Рома. Ты же не королева Марго, а кандидат в сосунки — тебе на интродукции пальцы обсасывать положено. Ну, может, не только пальцы. Правда, в конце и для тебя один поцелуйчик зарезервирован, чисто орденский. «Поцелуй стыда» называется.

— Что, всем-всем пальцы облизывать?

— А что, кому захочется, думал? По любви, друг мой, только лохи целуются. Ты ж не на свиданке, а на собственной инициации. Скажи спасибо, что шипы отменили.

— А это еще что?

— Это чтобы сидел спокойно и не дергался. Ну все, хватит болтать, пойдем с рудиментами знакомиться, — сказал Платон и, взяв ученика за руку, как берут первоклашек, направился к большому панно на стене, возле которого мирно беседовали двое лысеющих людей, один на три четверти, другой на все пять. Панно изображало «счастье жить в советской стране» и уцелело только благодаря тому, что вместо Иосифа Виссарионовича детский восторг принимал Серго Орджоникидзе.

— Тот, что слева, — это Сахим Бей, из двуликих териархов-терминаторов, вырос из спортивной гопоты, с самого низу, от пехоты, еще раньше, ходят слухи, клептократам служил, потом сам в клептархи определился. Говорят, все замены — его рук[73] дело. Но это все в прошлом, нынче он просто по ту сторону термина. Ну а этот, у которого морда бульдогом, — Решайло, его ты уже видел, в миру он клептоцидами командует, поэтому, на какой он стороне, объяснять, надеюсь, не надо.

— Дядь Борь, я опять не догоняю. Кто такие клептархи и клептоциды, и почему Сахим Бей по ту сторону термина? Он же гопник[74] обыкновенный.

— Потому и по ту. В понятийном смысле. А в онтологическом, как видишь, все из одного теста, ибо природу собственную не обманешь. Если ты териархом родился, брат тебе терминатор, где бы он ни служил: по ту или по эту сторону понятий. Но самое главное, что бы ни случилось, териарх териарху ширу не отдавит. Братская солидарность, знаешь ли.

— Чего ж тогда они на людях понтуются, с мигалками гоняются, стволы задирают?

— Вся жизнь театр, Рома. Да и лохос без зрелищ надолго оставлять нельзя. Задумываться начнет. А с этого, сам знаешь, беды неисчислимые и начинаются.

— А клептоциды ваши, они что по жизни делают?

— По жизни они, Рома, менты. И воров должны ловить. Но мало ли кто чего должен. Ладно, подходим уже, губу-то вытяни — териархи хоть и грубоваты, но этикет уважают.

Тем временем наставник с недососком подошли к териархам. С Платоном они поздоровались приветливо, хотя и несколько настороженно. На Рому глядели с таким выражением, с каким старшая возрастная группа детского сада смотрит на оседлавших горшки малышей. Но после того как Рома уже вполне по-светски дважды наполз сосалом на протянутые пальцы, Платон с удовольствием отметил изменение в лицах толстокожих териархов.

— Да, этот вопьется, не отдерешь, — прокомментировал Ширяйло способности Платонова недососка.

— Кому бы жаловаться, Ганнибал Львович. О вашем рудименте вообще сказы сказывают. Взять хотя бы тот, в котором вы широй своей целую манифестацию рассредоточили. Где Гомеры ваши? Ведь пора, ей-боггу пора, «Шириаду» сложить в честь Ширяйлову.

— Гомеров, Платон Азарыч, вы всех к себе зеленой подкормкой переманили, приличного строкогона найти еще можно, но если меры «писало» не чувствует, как ты его ни ширяй, из-под него в лучшем случае панегирик выходит, в худшем — черви рифмические.

— А ты с ними ласковей, Львович, — посоветовал Платон, переходя в дружеский регистр.

— Может, ты и прав, Платоша. Ведь что получается, тебя твои писсатели, ну как только не погоняют, а ты все выше и выше кажешься. Скоро памятник нерукотворный возведут тебе.

— Если обеспечишь тропу к нему, так и быть, подгоню тебе своих парочку. Не Александр Сергеичи, но шестистопный ямб от дактиля отличить сумеют. Только ты их не ширяй сильно, а то напугаешь так, что потом и на «Время» не возьмут — новости сочинять хорошие.

— Ну, за мной не присохнет, — Ганнибал