Ведьма для ректора, или контракт с Чудовищем - Адриана Дари

развела в стороны края рубашки. Так, чтобы даже нечаянно не коснуться горячего тела ректора. Причем «горячего» — это я про температуру, которая, как у всех драконов была выше человеческой.

Кулон будто притягивал к себе. Он состоял из трех равнозначных частей, связанных между собой витыми золотыми нитями. Две я правильно угадала раньше: это были ограничитель силы, нейтрализатор проклятия. А вот третью, я как ни рассматривала, понять не могла.

Я взяла перо и аккуратно, до самых мелочей начала перерисовывать артефакт, делая себе пометки о направлениях движения магических потоков, силе и концентрации их в том или ином месте, а также других мелких особенностях кулона. Все было сделано искусным мастером. То, что мне довелось с такой редкостью столкнуться и поработать было бы счастьем, если бы не одно “но”.

Помимо обычной, нейтральной магии, на кулоне были темные силы. Причем именно они соединяли весь кулон. Все время хотелось отдернуть руку, насколько мощными они были.

Удивительно, как Эдгарн умудрялся постоянно носить кулон на себе и не страдал от этого. Или страдал, но удивительным образом хорошо прятал?

Я подняла голову и встретилась с его взглядом. Чудовище рассматривал меня. Без его привычной ухмылки или издевки. С нежностью, теплом и неподдельным интересом.

Совсем перестала понимать себя. Я о его обманах узнала так много за последнее время, что должна была в три раза сильнее ненавидеть, чем до того, как пришла в академию. Но, когда Эдгарн был рядом, я будто начинала оттаивать. Как обледенелые ветки деревьев под солнечными лучами.

Вот и сейчас сердце забилось чаще обычного, затрепетало в какой-то отчаянной надежде. Дыхание стало таким частым и поверхностным, что будто совсем перестала дышать. Его бирюзовые глаза стали почти изумрудными, а зрачок вытянулся в вертикальную линию.

Чудовище улыбнулся, накрыл мой затылок своей большой, горячей ладонью и притянул к себе. На миг замерев, он перевел взгляд на мои губы, а потом тихо вдохнул и поцеловал.

Глава 25

Его поцелуй не был робким, он был требовательным, жадным и оттого неимоверно сладким. Я не заметила, как мгновенно растворилась в нем без остатка, забыв про все обиды и ложь. Даже тиканье часов, которое раздражало раньше, ушло на задний план.

Казалось, что до этого меня никто не целовал по-настоящему, потому что ни один поцелуй мальчиков из пансиона не сравнится с тем фейерверком чувств, который мне устроил Чудовище.

Он то ласкал, то слегка прикусывал мои губы. Стянул с меня заколку, растрепав и зарывшись пальцами в мои волосы. Он будто боялся прервать поцелуй и не давал мне возможности отвлечься и подумать о том, что же я делала.

В дверь постучали. Эдгарн будто и не заметил, продолжая прижимать меня к себе. Но мое сознание начало постепенно возвращаться. Я внезапно почувствовала, что мои руки бесстыдно скользят по оголенной груди ректора, а его ладонь крепко сжимает левую половину моего того, что пониже талии. Демоны!

Я отстранилась, в изумлении глядя на довольного Эдгарна. Он тяжело дышал и переводил взгляд с моих удивленных глаз на припухшие от чувственного поцелуя губы.

— Что это было? — прошептала я, больше спрашивая себя, чем Чудовище.

— Наш первый поцелуй, — с ухмылкой произнёс он.

— Первый? — я возмущенно отпихнула его. — Скорее последний!

Хотя, искренне говоря, все ощущения в теле говорили о том, что хочется скорейшего повторения. Губы были припухшие от ласк, волосы — в абсолютном беспорядке, но в дверь настойчиво стучали.

— Ни за что, сона Ирис, — его зрачки на мгновение стали обычными, а потом опять превратились в вертикальные щелки. — Дракон не отдает свои сокровища.

— Вот пусть свои и лапает тогда, — несмотря на то, что ректор удерживал меня, я отстранилась. — А мне и так слухов о наших отношениях хватает.

Он хищно прищурился, мне даже показалось, что его черты лица заострились.

— Кто? — рявкнул он.

— Кто что? — я в испуге отпрянула.

Он поднялся во весь рост и навис надо мной. Стук усилился и стал еще более настойчивым.

— Распространяет слухи? — уже натурально прорычал дракон.

А, он про это. Напугал совсем. Я спокойно собрала волосы в хвост, прильнула к Чудовищу, незаметно запуская руку в его карман.

— Да невеста ваша, дон Фавори, — как только он расслабился, я отошла от него, подошла к двери и открыла.

Лицо Эдгарна вытянулось от удивления и моей наглости. На пороге стоял дон Ставрос.

— О! А я уже хотел вскрывать, — весело сказал он.

Потом перевел взгляд с меня на растрепанного и несколько раздраженного ректора и понял, что прервал нас. К слову, я была Мариано очень благодарна. Демонстративно взяла со стола свою зарисовку кулона, я вышла из кабинета:

— Всего вам доброго, господин ректор, — я кивнула Эдгарну и потом Мариано, — дон Ставрос.

Чинно выйдя из кабинета с маской хладнокровия на лице, я практически бегом выбежала в коридор. Что это было? К чему?

Меня трясло от воспоминаний о том, как я наслаждалась его губами, его прикосновениями, как таяла в его руках. Это было неправильно. Такого ни за что не должно было быть. Просто потому, что я ненавижу, просто терпеть не могу это кошмарное Чудовище!

Но губы горели, требовали ещё, а я сходила от этого с ума. Расслабляющая ванна не помогла, контрастный душ не отвлек, а попытки занять себя изучением кулона ректора чуть не закончились порванным рисунком. Все вышло из-под контроля. Даже проклятия на его голову не придумывались.

Внезапно на столе появилось письмо. Дорогой Ч, как же я скучала…

“Милая Илли!

Прости, что так долго молчал. Столько всего навалилось в последнее время. Да и по последнему твоему письму мне показалось, что ты не очень горишь желанием общаться.”

Захотелось сразу же переубедить его, сказать, что он все не так понял, и то письмо я написала под влиянием эмоций. Что я была смертельно обижена на Чудовище, а не на него. И что я продолжаю ждать встречи с ним. Непременно!

“К сожалению, у меня не очень хорошие новости. Меня решили отправить на другой конец страны. Не могу сказать, что навсегда, но точно очень надолго.”

То есть как? Наша возможная встреча теперь уже невозможна? И снова все из-за Чудовища.

Вздох разочарования вырвался из моей груди. Так глупо,