Теория смерти - Елена Тихомирова

момент действительно нисколько не думал. Все его мысли сосредоточились только на том, как много крови из него выпила своим существованием некая шлюха из Оркреста и как же ему это надоело.

«Это из-за неё. Из-за этой проклятой Твари даже Катрина от меня ушла», — с гневом рассуждал Антуан.

Глава 10. Ветер перемен всегда дует в сторону могилы

Вряд ли бы кто-то из студентов или преподавателей узнал в сидящей у очага женщине Милу Свон. Не было её лицо чёрным от копоти, не куталась она в свои вонючие тряпки, не были вздыблены у неё волосы. Как некоторые девушки красуются у зеркала, подбирая для выхода на улицы города лучшие из нарядов, так и Мила выискивала как же ей похлеще отпугнуть от себя всех и вся. Она таскала на себе всякий мусор, словно изысканные украшения. Вместо жемчужных бус — нанизанные на нитку черепа голубей. Шляпку ей заменяла засохшая тина, по подолу платья шла не узорчатая оторочка, а налипший птичий помёт. В сумочке вместо флакона духов она держала горшочек с протухшей рыбиной. Однако, в дом всю эту гадость Мила никогда не вносила. Своё возвращение на кафедру некромантии молодая женщина начинала с того, что заходила в скрытый от глаз дровяник и, какой бы ни была погода, раздевалась там донага. Затем обтирала себя тряпкой. Мила макала тряпку в принесённое заранее ведро воды и скребла себя, скребла. Скребла изо всех сил. После этого она надевала другую одежду. Ранее это была нательная сорочка. Теперь — скромного пошива платье из зелёного сукна. Саймон купил его Миле по пути из дома в академию. Он знал, чему она обрадуется больше всего.

По этим причинам нынче выглядела Мила непривычно опрятно. Даже её кишащие вшами волосы были убраны под плотно завязанный платок. Ни одна прядка не выбивалась наружу. Мила не хотела, чтобы её игра в грязнулю превратилась в нечто большее. Она никогда не позволяла себе забыть, кто она на самом деле и кем хочет стать.

— Проклятье, — вдруг шепнула молодая женщина, а затем, словно опомнившись, подкинула полено в огонь. Лицо её при этом скуксилось от недовольства, а всё из-за того, что Мила никак не могла привыкнуть к тому, что вечерние посиделки у очага прекратились. Эта была уже добрая традиция собираться на кухне. Она заваривала травяной чай, Саймон приносил вместо вкусностей новости. В академии они держались поодаль друг от друга, и оттого лера Сильвера никто не вычёркивал из общества. Он так умело вёл себя, что ему, напротив, всячески сочувствовали, что вынужденно он столь близко к Твари живёт. Но на самом деле они продолжали дружить и очень неплохо так проводили время вместе.

«Проводили», — грустно вздохнула Мила.

Это была её вина, что произошла такая ссора. Не будь она столь категоричной, Саймон бы не взорвался и не наорал бы на неё благим матом. Он чувствовал себя теперь обиженным настолько, что не желал идти на мировую. Не могла переступить через себя и Мила. Причём дело было не только в гордости. Ей требовалось…

Неожиданно дверь на кухню открылась. Это вошёл Саймон и, увидев у очага Милу, он отчего-то не стал делать вид будто её нет на белом свете. Вполне привычно друг сел на соседнюю лавку и внимательно посмотрел на девушку. Повисла тишина. А затем прозвучал его вопрос:

— Чего молчишь, Милка? Задумалась?

— Задуматься, что ли, не могу? — буркнула она.

— Ну, мало ли вши забрались к тебе в голову и все мозги съели?

Несмотря на то, что фразу можно было счесть обидной, на лице Милы возникла печальная улыбка. Когда Саймон ворчал в таком тоне, он нисколько не злился, а, значит, мириться пришёл.

«Скорее всего, дело так», — обрадовалась Мила и сказала с улыбкой:

— Не-а, немного мозгов ещё осталось. Видишь же, не кричу на тебя, не топаю ногами.

— Но голову ты тем настоем, что я тебе принёс, так и не вымыла.

— И не буду. Лучше уж вши, чем…

Тут Мила махнула рукой. Ей не хотелось договаривать то, что было понятно и так. Однако, Саймон отчего-то тяжело вздохнул и как-то совсем тихо сказал:

— Мила, тебе придётся.

— Ничего я не обязана от вшей избавляться! — тут же взорвалась она. — Ты меня не переспоришь. Покуда мэтр Тийсберг болеет, буду ходить так.

— Спорить с тобой бесполезно, это я уже пробовал, — печально улыбнулся Саймон, — но тут судьба вмешалась. Если ты хочешь с мэтром Тийсбергом попрощаться, тебе просто‑напросто придётся привести себя в порядок.

— Что? — не поняла Мила. — Повтори, что ты сказал?

— Он уходит с должности. Мне Сэм Догман сообщил, что завтра его последний рабочий день. Думаю, он придёт в библиотеку передать дела и… и всё на этом.

От новостей Мила опешила. Она несколько секунд молча смотрела на друга и надеялась, что, быть может, он вот-вот рассмеётся. «Это шутка какая-то. Быть не может!» — не хотела верить она, а потому уверенно сказала:

— Мэтр Тийсберг не может никуда уйти. Он так любит свою библиотеку, что она для него значит больше, чем родной дом… Саймон, Сэм тебя обманул.

— Возможно, дело в болезни. Может, в возрасте. Я точных причин не знаю, Милка, но Сэму я верю. Поэтому… в общем, я сказал тебе, а там ты сама решай, что тебе делать.

Саймон поднялся с лавки и, судя по движению руки, хотел было похлопать Милу по плечу, но не стал этого делать. Мила в результате обиделась и зло поглядела на спину уходящего друга. А затем, едва дверь за ним закрылась, она тихонечко завыла сквозь стиснутые зубы. Ей сделалось очень плохо, из неё как будто часть души вырвали! Старенький библиотекарь являлся для Милы лучиком света в непроглядном мраке её жизни, а теперь… теперь он бросал её?

В спешном порядке молодая женщина принялась рыться на полупустых полках кухни. В основном там стояла деревянная посуда и глиняные горшочки с измельчёнными сушёными травами. Из некоторых она и Саймон делали бодрящие отвары, другие запасали впрок для будущих практических занятий. Среди всего этого добра нескоро обнаружилась маленькая бутылочка с не самым дешёвым средством. Собственно, цена на него и стала причиной недавнего скандала. Мила не считала, что Саймон может позволить себе такого рода подарки. Пусть его примирение с отцом сложилось, пусть Генри Сильвер на прощание вручил сыну тугой мешочек с деньгами, но тратиться на неё, на Милу?

— Я сама могу о себе позаботиться, — упрямо проворчала она себе под нос, прежде чем