О скоротечности жизни - Луций Анней Сенека

Пусть сбывалось все, что он пожелает, пусть даже прежде, чем он пожелает, – все равно боги вынесли ему плохой приговор. Его сочли недостойным поединка с фортуной и, возможно, победы над ней; а от трусов фортуна всегда бежит прочь, словно говоря: «К чему мне такой противник? Он сразу бросит оружие. Мне не придется пускать в ход свою силу: он либо сбежит от простой угрозы, либо свалится замертво при виде моего лица. Придется поискать другого, с кем я могла бы скрестить оружие. Стыдно вызывать на бой человека, заранее готового сдаться». (4) Если гладиатору дают неравного противника, он расценивает это как бесчестие, ибо знает, что победа без риска – победа без славы. Так же и фортуна: она ищет себе равных, самых доблестных, а других обходит с презрением. Она нападает на самых упорных и несгибаемых, ей нужен противник, с которым она могла бы помериться всей своей силой: она испытывает Муция огнем, Фабриция бедностью, Рутилия ссылкой, Регула пыткой, Сократа ядом, Катона смертью[120]. Лишь злая судьба открывает нам великие примеры.

(5) Неужели несчастлив Муций, оттого что попирал своею десницей огонь вражеского костра и сам себя приговорил к наказанию за ошибку? Может быть, он несчастлив оттого, что обгорелая его рука обратила в бегство царя, чего не смогла сделать рука здоровая и вооруженная? Разве он был бы счастливее, грея свою руку на груди у подруги?

(6) Неужели несчастлив Фабриций, оттого что в свободное от государственных дел время он пахал свое поле? Оттого что обедал, сидя у очага, только что выполотыми из пашни кореньями и сорными травами, он, триумфатор и дряхлый старик? Может быть, он был бы счастливее, набивая брюхо редкими рыбами от дальних берегов и чужеземными птицами, глотая ракушки Верхнего и Нижнего морей[121] в надежде возбудить аппетит в вялом желудке, страдающем несварением и тошнотой; окружая грудами плодов первоклассную дичь, поимка которой стоила жизни не одному охотнику?

(7) Неужели несчастлив Рутилий, оттого что судьи, вынесшие ему приговор, отныне сами будут стоять перед судом всех последующих столетий? Или, может быть, оттого что разлуку с родиной перенес спокойнее, чем мысль о разлуке со своей ссылкой? Или оттого, что был единственным, кто в чем-то отказал диктатору Сулле, и, когда его просили вернуться, не только не отправился назад, но убежал еще дальше? Он говорил: «Пусть смотрят на все это те, кого держит в Риме твое «счастливое»[122] правление. Пусть смотрят на залитый кровью форум, на головы сенаторов над Сервилиевым озером (там был Суллин сполиарий[123], где добивали и обирали тех, кто пал жертвой его проскрипций). Пусть смотрят, как по всему городу рыщут шайки убийц, как тысячи римских граждан сгоняются в одно место, чтобы быть перерезанными, как на бойне, после того как им была дана гарантия неприкосновенности, а точнее, с помощью этой самой гарантии. Пусть смотрят на это сколько хотят те, кому не досталась ссылка». (8) Так что же, по-твоему, счастлив Луций Сулла, оттого что спускался к форуму по расчищаемой мечами дороге? Или оттого, что ему показывали головы консулярных мужей, а он приказывал квестору оплатить связанные с казнью расходы из общественной казны? Подумать только, что все это делал именно он, человек, который внес Корнелиев закон![124]

(9) Что же касается Регула, то чем повредила ему фортуна, сделав его навеки образцом верности и терпения? Гвозди вонзаются в его тело, и в какую сторону ни склонил бы он усталое тело, он будет лежать на ране; глаза его не закрываются, обреченные на вечное бодрствование. Чем больше мука, тем больше будет слава. Думаешь, он раскаивался, что так дорого оценил добродетель? Ничего подобного: вынь его из той бочки и поставь посреди сената – он повторит свое прежнее решение. (10) Неужели, по-твоему, счастливее Меценат[125], потерявший сон от любовных переживаний и огорчений ежедневными отказами капризной своей жены[126], так что он пытался усыпить себя с помощью мелодичных звуков музыки, тихо доносящихся издалека? Пусть одурманивается неразбавленным вином, пусть пытается отвлечься журчанием вод, пусть услаждает свою душу на тысячу ладов, стараясь обмануть ее, – его ждет на пуховике такая же бессонница, как иного – на кресте. Только того будет утешать мысль, что он страдает во имя чести, и воспоминание о причине, из-за которой он терпит муки, будет облегчать ему терпение; а этому, вялому и расслабленному от наслаждений, страдающему от избытка счастья, легче будет перенести сами свои муки, чем мысль о причине, заставляющей его их переносить. (11) Все-таки пороки еще не настолько овладели родом человеческим, чтобы нам сомневаться, кем бы предпочло родиться большинство людей, если предоставить им выбирать себе судьбу: Регулами или Меценатами; а если и найдется такой, кто осмелится заявить, что предпочел бы родиться Меценатом, а не Регулом, то он будет неискренен: про себя он, конечно, предпочел бы родиться Теренцией![127]

(12) Может быть, ты считаешь, что Сократу причинили зло, оттого что он проглотил питье, приготовленное для него обществом и бывшее для него всего лишь снадобьем, помогающим достичь бессмертия? Или оттого, что до самой смерти он вел о ней беседу? Ты скажешь, что ему причинили зло, потому что в нем застыла кровь и жизнь постепенно останавливалась, по мере того как холод распространялся по жилам? (13) Насколько же больше он достоин зависти, чем те, кому вино подает в драгоценном кубке продажный распутник, приученный терпеть любую мерзость, лишенный мужественности или обоеполый, разбавляя его горным снегом из золотой чаши! Бедняги, они платят за выпитое немедленной рвотой, закусывая собственной желчью, с унынием на лице; Сократ же выпил свой яд охотно и весело[128].

(14) Что же касается Катона, то о нем сказано достаточно; придет время, и все люди единодушно признают, что он достиг вершин счастья, когда природа вещей избрала его, чтобы сразиться с ним и устрашить. «Тяжело враждовать с могущественными людьми; пусть будет противником Помпея, Цезаря и Красса[129] одновременно. Тяжело, когда в соискании почетной должности тебя побеждают людишки намного хуже тебя; пусть его обойдет Ватиний[130]. Тяжело участвовать в гражданских войнах; пусть сражается за благое дело против всего земного шара столь же упорно, сколь неудачно. Тяжело наложить на себя руки; пусть совершит и это. Чего я этим добьюсь? А того, чтобы все знали, что если я сочла Катона достойным чего-либо, то это не может быть злом».

4. (1) Успех может достаться и плебею, и бездарности; но укрощать ужасы и подчинять несчастья – удел великого