Подопечный - Сергей Костин

Мустафа за последнее время сильно изменился. Не как ангел, как был пропащим, так и остался. Как дух. Как ему удавалось втискиваться в реальный мир, не понимаю. Лично он говорил, что от большой любви ко мне. Врет, наверное.

— Зин, а не по существу вопрос можно?

— Конечно.

— Ты все знаешь. А не известно ли тебе что либо про двух женщин, попавших в этот мир вместе со мной?

Молчание.

— Отвечай?

Молчание.

— Так. Я Странник или хрен моржовый? Ты для чего сюда поставлена? Чтобы полностью ввести меня в курс дела.

— Я знала, что рано или поздно подобный вопрос возникнет.

— Ага! Значит что-то тебе известно.

Может быть мне показалось, но Зинка вздохнула. Если только машины умеют вздыхать.

— Тебе нужна полная информация?

— О Клавке то я знаю. Не все, но достаточно. А вот про Любаву…

— Свихнулась она. Сошла с ума.

-… . .

— Живет сейчас где-то в западных территориях. Точно не известно. Имеются отрывочные данные, что связалась с какими-то странными силами. Не местного производства. Толи залетные, толи ей самой выдуманные. Сведения, повторяю, неподтвержденные и отрывочные. Плохие сведения.

— Дальше.

— А больше и нет ничего. Только…

— Говори.

— Из всего, что у меня есть, могу дать заключение. Не стоит с ней связываться. Клавка, пустое место. Страху нагонит, да без толку. А вот, Любава твоя, наоборот. Приласкает, да через минуту и погубит. Больше ничего не скажу. Хоть выключайте.

— Да отстань ты от нее с этой фифой. Будет время, найдем и разберемся. Эй, Зинка, не пора ли начинать?

— Если еще раз назовешь Зинкой.., — последовала выразительная пауза и, кажется, Мустафа понял свою ошибку, — Хорошо, мальчики. А теперь по кабинам. Как говорили в нашем межгалактическом звездолете — сигайте по коням, хлопцы!

Я всегда говорил, что машинам доверять нельзя.

-… Бу-бу-бу…

— Что он там разоряется?

— По моему, ваш товарищ поет похабные песни.

Я стоял в центре стеклянной кабинки, голый и немного испуганный. Собственно говоря — кабина не являлась сплошным стеклянным аквариумом. Хитрое переплетение трубочек, масса мелких отверстий, непонятные штуковинки по всей высоте. Во общем, камеры пыток в миниатюре. Я то понимаю, почему Мустафа заливается. Мне тоже не по себе.

— Начинаю контрольный отсчет. Пять минут до начала расфасовки…

— Чего, чего? — не понял я. Но ответа не получил. И правильно. Нечего отвлекать мозг в наиважнейшую минуту. Хочет говорить сам с собой, пускай говорит.

— Четыре минуты… Подсоединение автоматов утилизации…

Что-то мне ребята не нравиться эта утилизация.

— Три минуты… Данные по субъектам заложены в центральную сеть. Начался окончательный сравнительный процесс.

А может смыться, пока не поздно.

— Две минуты… Полная изоляция капсул. Дублирующие системы в порядке…

Ну хоть на этом спасибо.

— Одна минута… Экстроспасательные программы в полной готовности.

Это еще что такое?

— Тридцать… Необратимость процесса… Вакуумная откачка… Подводка среды…

Неожиданно голос компьютера сорвался, превращаясь в раздирающую душу сирену. Все лампочки в капсуле зажглись ослепительно красным светом. Сердце сжалось в предчувствии беды. И даже через толстые стены стеклянной западни и рев тревоги, я услышал дикий крик Мустафы. Его последними словами было обращение к Зинаиде: — Стерва!

-Десять… Неполадки в системе ограничения… Шесть… Ничего нельзя сделать… Три… Простите, мальчики…

— Да пошла ты…

— Два…

А как хорошо было развалиться на весеннем лугу, засунуть в зубы свежую травинку и лежать, наблюдая за веселыми играми непосед — облаков…

— Один…

Летят они, свободные и никому ничем не обязанные. Вот влип…

— Ноль…

Тело, крепкое, все выносящее тело человека, пронзили миллионы жал. В одно мгновение я потерял зрение, слух, чувства. Я лишился всего, что может поддерживать, направлять, осознавать. Какое-то время я представлял карточный домик… всего чуть — чуть. Потом не я, а он рухнул под собственной тяжестью, закружился в водовороте времени и энергии, слился с ними и растаял. Словно и не существовал…

Искра, одинокая и беззащитная, металась в темноте, пытаясь выбраться из окружающего ее пугающего мрака. Ни лучика света, ни надежды. Только безысходность существования. Душа? Может быть. Мысль? Кто знает?

Испуганно металась искра то в одну сторону, то в другую, но везде ее встречала мгла.

Но неожиданно чуть заметный поток подхватил ее, укрыл нежными объятиями и понес куда-то.

Искра души безропотно приняла это участие и отдалась на волю потока.

Где-то там, в глубине темной ночи возникло слабое радужное сияние, влекущее, вселяющее надежду. Именно туда нес нежный поток слабую искру.

Все ближе и ближе свет.

Пространство рассыпалось бесчисленной россыпью самоцветов. Везде, по всему пространству плавали такие же искры.

Поток подтолкнул искру — иди, тебя ждут.

Ближайшее светящееся облако всколыхнулось и устремилось навстречу. Беззащитная искра терпеливо подождала пока вокруг нее не образуется сплошная сфера из горящих светлячков и только тогда подплыла к ближайшей.

Это нельзя назвать разговором. Две травинки, соприкасающиеся от легкого дуновения ветерка. Паутинки, обнявшие друг друга от неосторожного движения. Два облака, слившиеся в одно. Только так.

Это было общение на том уровне, на котором разговаривают вселенные…

О чем говорили искры. Известно только им. Но через небольшой промежуток времени, а может быть и через целую вечность, прибывшую искру закружило в хороводе светящегося облака. И каждая звездочка отдавала маленькой искре часть себя.

Сколько это длилось? Разве это важно? Суть в другом. Искра, сохраняющая чье-то сознание и душу поняла, что ее визит приближается к концу. Ей дали все что могли, и даже более того.

Знакомый поток осторожно вырвал ее из хоровода и понес обратно, в темноту и мрак.

И где-то там, на краю мира и времени, независимое и всегда свободное, осталось горящее облако чьих-то надежд, мечтаний и несбывшихся желаний.

Пора возвращаться…

-… Не сталевары мы не плотники… тарам там там…

Незнакомый мужик, голый по пояс, носился взад-вперед, приседал, размахивал руками, крутил во все стороны волосатой головой и вытворял еще черт знает что. Заметив, что я наблюдаю за ним, он мгновенно оставил свое занятие и подскочил к кушетке, на которой я лежал.

— Очнулся? Вот и ладненько. Ты, брат, меня напугал. Трое суток без движения продрых.