Призыв - Дэвид Гейдер

— Она говорит, что эта руна… извини, не могу разобрать, — сконфуженно проговорил Николас.

— Это знак дома Эдукан, — сказал Мэрик. — Эту флягу мне подарил король Эндрин.

Его слова явно произвели на Уту большое впечатление. Она надолго припала к фляге, сделала несколько глотков, а когда наконец оторвалась от горлышка, опустила флягу и, помедлив немного, длинно и совсем не по-женски рыгнула, да так громко, что эхо прокатилось по всей пещере.

Горделиво улыбаясь, Ута вновь зажестикулировала, и Николас стал переводить:

— Вкус, конечно, мне незнаком, но я хорошо помню это мерзкое пойло. Отец его обожал и всякий раз, выпив, громко рыгал, потому что знал, как это раздражает мою мать. Ему приходилось прятать от нее бутылки, и она вечно посылала меня их отыскивать. Отец дразнил меня Врединкой.

Келль серьезно взглянул на нее:

— Ты никогда раньше не рассказывала о своих родителях.

Ута печально кивнула:

— Они мертвы. Порождения тьмы.

С этими словами она передала флягу Николасу, и тот с опаской воззрился на угощение.

— Родители вышвырнули меня из дому, когда я был еще подростком, Я наврал сенешалю в Форталане, чтобы меня приняли в один из нерегулярных отрядов. Когда нас впервые двинули в бой, мне стало так страшно, что я обмочился.

Глаза Жюльена округлились в веселом изумлении.

— Не может быть!

— Может. После боя меня прозвали Мокрые Штанишки. Это прозвище прилипло ко мне надолго. — Николас сделал глоток, и лицо его исказилось от неприкрытого отвращения. — Чудовищная дрянь! Как только можно такое пить?

Он поспешно передал флягу Жюльену. Темноглазый воин нахмурился.

— Я не могу рассказать ничего забавного, — негромко проговорил он.

Орлесианский акцент в его голосе звучал особенно отчетливо. Уже не впервые Дункан задался вопросом, не принадлежит ли Жюльен к имперской аристократии. И если так — остается лишь гадать, что привело этого человека в ряды Серых Стражей. По своему опыту общения с орлеанской знатью юноша усвоил, что аристократы редко склонны придавать значение такой причуде, как исполнение долга, но, может, и впрямь не стоило стричь их всех под одну гребенку?

— Да можешь, можешь, — подначивал его Николас.

— Не могу.

— А помнишь ту ночь в Вал Морте? Ночь перед рейдом на порождений тьмы?

Жюльен залился краской, поглядывая на всех прочих с им видом, словно жалел, что не может забиться в какую-будь щелку.

— Николас, это не совсем пристойное происшествие. Да и устроил его совсем не я.

Николас разразился довольным хохотом.

— Ребята скинулись и наняли для него эльфийскую шлюху! — Он запнулся, поглядел на магичку, которая сидела по другую сторону костра. — Извини, Фиона.

Эльфийка фыркнула:

— Да говори что хочешь. Это твоя мать — шлюха.

— Точно! — Николас оглянулся на Жюльена, явно получая огромное удовольствие от замешательства, в котором бывал его друг. — Он, видите ли, дал маху, признавшись, что никогда еще не спал с женщиной. Вот мы и решили заполнить этот пробел до того, как Жюльен впервые встретится в бою с порождениями тьмы.

Жюльен покраснел до корней волос:

— Она была очень славная.

— Она обобрала его до нитки! Стащила все деньги выпрыгнула в окно!

Молчаливый воин, хоть еще и не избавился от смущения, после этих слов заулыбался и покивал:

— И все равно она была очень славная.

Он сделал большой глоток, содрогнулся от мерзкого вкуса и тут же попытался всучить флягу Фионе.

Эльфийка помотала головой:

— Я не стану это пить.

— Да ладно, не артачься! — подбодрил ее Дункан.

Магичка без особой охоты, но все же уступила. Приняв флягу, она зажала двумя пальцами нос и глотнула самую малость. И тут же закашлялась, громко давясь и содрогаясь всем телом. Неловко размахивая флягой, Фиона ткнула ею в сторону Дункана, и тот, хохоча от души, выхватил у нее емкость с гномьей руной. Эльфийка отчаянно боролась с позывами рвоты, и все остальные, глядя на это, развеселились не меньше Дункана.

— Ах, как мило! — наконец отдышавшись, просипела она. — Спасибо, что вам так весело оттого, что меня отравили!

— Бедная Фиона! — поддразнил ее Николас. — Не Фиона, а нежная фиалка!

— Поцелуй-ка ты в зад своего коня! — Эльфийка хихикнула и тщательно вытерла губы, словно надеялась так избавиться от омерзительного привкуса. — Фу-у! Это самый настоящий яд.

Дункан ухмыльнулся ей:

— Недурную сцену ты нам закатила.

— Да при чем тут сцены! Попробуй — сам убедишься.

— Ну-ну, — недоверчиво хмыкнул он. Оставив в покое Фиону, он переключился на фляжку и осторожно принюхался. И зря. Дункан отшатнулся и сморщил нос, как будто обжег его.

— Что-то я не уверен, что мне хочется это пить.

— А придется, — хохотнул Мэрик. — Мы все уже выпили.

Не все. Дункан искоса глянул на Женевьеву, которая стояла чуть поодаль, на краю разрушенного форпоста. Стояла спиной ко всем остальным, опираясь плечом на одну из стен. Наверняка она слышала, как хохочут и дурачатся ее спутники. В глубине души Дункану очень хотелось позвать ее, пригласить присоединиться к общему веселью. Только она ведь, само собой, откажется.

— Мне еще не доводилось бывать в серьезном бою, — сказал он вслух, — но как-то ночью мы собирались ограбить одного маркиза… не помню его имени. Помню только, что зажиточный был ублюдок. А еще у него в доме толклось полно охраны, так что это было то еще приключение.

Ута скорчила неодобрительную гримасу.

— А что такого? — возмутился Дункан. — Мы были бедны, а он богат. По мне, так это было справедливо.

— По мне — тоже, — рассмеялась Фиона.

— Словом, мы готовились выйти на дело и, само собой, нервничали и обливались потом, как эльфийские шлюхи в церкви…

— Да что вы все прицепились к эльфийским шлюхам? — взвилась Фиона.

— …и тут я сообразил, что забыл прихватить веревку. Бегом бросился вниз по лестнице — и поскользнулся. Прокатился кубарем целый лестничный пролет и шлепнулся на кота.

— Шлепнулся на кота? — Мэрик недоверчиво уставился на него.

— Здоровенный такой котище. Он был местный, жил на улице и гонял собак. Мы звали его Кроликом.

Келль выгнул бровь:

— Почему Кроликом?

— Да не знаю. Уши у него были большие. В общем, этот котяра так меня исцарапал, что я взбесился от злости. Гнался за ним четыре квартала и швырял в него камни. Шустрый был скот. А потом я свалился в колодец.

— В колодец, — повторил Николас.

Дункан пожал плечами:

— Я тогда был еще не такой ловкий, как теперь. — Он невесело усмехнулся своим воспоминанием. — Ребята не знали, куда я делся, и я просидел в том колодце три дня, покуда какой-то стражник не услышал мои вопли. Пришлось провести ночь в кутузке, но, по крайней мере, меня там покормили. — Дункан хохотнул, но смех тут же перешел во вздох. — Треклятый кошак.