Последней главы не будет - Полина Федоровна Елизарова

последнее, что я запомню в этой жизни, будут ее рыжие, всегда пахнущие чем-то сладким волосы!

Но тут Бог, тот, который живет на небе, подумал, сжалился и дал нам пусть ничтожный, но все-таки шанс!

В Алисиной руке было зажато яркое пятно, на которое мой визави вдруг скосил глаза, и я понял: сумка, ее ярко-красная, дорогая сумка, – сейчас она нас либо спасет, либо убьет.

Теперь я знаю, что чувствуют люди за секунду до смерти – мощный выброс адреналина в мозг.

«Значит, вы решили отобрать сумку у вашей спутницы и отдать неизвестному вам человеку, и после этого он вас отпустил?»

Отдал, да.

Но он нас не отпускал.

Это я не выпускал впавшую в ступор Алису из своих плотно сомкнутых рук. В какой-то момент мне даже показалось, что я держу на руках не взрослую женщину, а почти невесомого Елисея, а то, что Алиса весит почти в два раза больше сына, я понял только тогда, когда споткнулся о какой-то камень, уже там, где росла трава, и где я, чтобы не придавить ее своим телом, почти что бросил ее на землю.

«И что вы, говорите, сделали?»

«А почему вы вообще решили бежать?»

Ничего я не решал.

Я просто небольшим усилием ослабил одеревеневшие Алисины пальцы, выдернул из них сумку и сунул ее прямо в грязную руку бандита и, не думая больше ни о чем, кинулся в неизвестность, туда, вперед, за обочину дороги.

36

Сюжет ограбления был не новый.

«Весь мир в кармане». Я читала эту книгу в восьмом классе.

В советские времена, помнится, еще по этому роману Чейза прибалты кино сняли, назвали «Мираж».

Харизматичные герои, продирающая до слез история любви…

Бандиты перегораживают дорогу машиной, якобы попавшей в аварию, инсценируют трагедию, разлив вокруг авто на асфальте жидкость, с виду напоминающую кровь, а в машине сидит якобы неживая, молодая и красивая женщина… Водитель нужного грабителям транспортного средства тормозит и выскакивает (само собой, забыв впопыхах закрыть дверь!) на дорогу, чтобы оказать помощь или просто посмотреть, чего там да как, и тут-то из засады выпрыгивают остальные члены банды, чтобы быстренько, не дав никому опомниться, ограбить шокированных граждан.

Их план сработал.

Только мы с Платоном в него немного не вписались.

Но грабители и убийцы – это не всегда одно и то же.

Убивать, я так думаю, ни нас, ни кого-либо еще они и не собирались, но страху напустили изрядно.

А нам с Платоном из-за всего этого местная полиция нервы потом, конечно, потрепала…

В общем, как только водитель резко затормозил, я впала в самый настоящий шок.

Оцепенела. Застыла.

Я все слышала, все понимала, но так, как будто бы находилась за толстой стенкой аквариума.

Откуда-то я уже знала, что никто не погиб.

Иногда, в какие-то секунды, мы способны видеть не глазами, а чем-то иным, тем, чем мы в обычной жизни владеть не умеем.

Тогда ведь, в том проклятом мае, удар был совсем другим на вкус, цвет и запах: он был густо-оранжевым, серым, с удушающим скоплением смрадного дыма, как атомный взрыв, после которого ничего не остается…

Платон нес меня куда-то.

Потом, наваливаясь на меня своим телом, вдавливал в землю, потом снова нес, обливался потом, заставлял меня идти самой, срывающимся на крик голосом говорил по-английски, его не понимали, он кричал, жестикулировал, и в конце концов мы оказались в какой-то пристройке к деревенскому дому, где пахло травами, специями и старостью.

Мы провели там ночь, самую настоящую ночь любви, хотя, забегая вперед, признаюсь, что секса как такового у нас не было…

Когда забрезжил рассвет, Платон сообщил мне, что у него цел паспорт и осталось при себе немного денег.

Со мной же дело обстояло намного хуже: сумку мою со всем содержимым заполучили грабители. В ней остался кошелек с пятьюстами евро (какое счастье, что я не взяла с собой из дома кредитку, вот была бы головная боль!) и все мои документы.

Самая большая проблема теперь была связана с моим паспортом.

Дело плохо. Хорошо, если бандиты его взяли и тут же выбросили в кусты, а если нет?

После завтрака, состоящего из воды и ломтя свежего, только что испеченного хлеба, который Платон добыл, сходив к чем-то задобренному им вчера хозяину, к моей голове все же вернулась память.

Паспорта в сумке не было.

Я, как настоящая женщина, имею привычку таскать в дамской сумочке кучу разного, нужного и не очень хлама и, как настоящий, «в законе», псих, панически боюсь потерять документы.

И потому, чтобы не искать свой паспорт и не задерживать очередь, я в последний момент, перед выездом из гостиницы, переложила его в накладной, на молнии, маленький кармашек чемодана.

Но чемоданчик-то тот остался в автобусе…

Ровно так же, как и чемодан Платона.

Один синенький, другой – красненький. Платон поставил их в багажном отделении автобуса рядом, свой и мой.

Мобильный Платона был давно разряжен, а у деда, хозяина, которого я, к слову сказать, за все это время видела только раз, да и то – со спины, когда с утра пыталась умыться под уличным рукомойником, к последнему айфону зарядки не было и быть не могло.

А мой телефон остался в сумке.

Без мобильной связи, Интернета, без точного понимания того, где мы находимся, нам было совсем не страшно, наоборот – спокойно!

Время застыло еще вчера, на берегу, и незаметно обратилось новой ночью, пока мы лежали в пристройке, на сделанной наспех кровати, состоящей из сена и каких-то старых покрывал.

А утром время упрямо не хотело выпускать нас обратно, в свое обычное течение.

Где-то крякнула утка, и этот звук надолго повис в верхушках деревьев до следующего, и то был крик петуха.

Мы забыли слова, мы не знали язык того места, где находились, и какое же счастье, что и с нами никто не мог говорить о пустом, ненужном!

Простая колодезная вода – это серебряный голос Платона рядом с моим ухом, звезды на небе в высоком, под потолком оконце – это родинки на его теле, скошенная трава – его спокойствие и тепло.

Перекусив и хоть как-то приведя себя в порядок, мы добрались на попутке до аэропорта.

Всю дорогу блаженно молчали и не расцепляли рук, как, впрочем, и вообще в это утро, утро тишины и нашего не прекращавшегося ни на секунду диалога без слов…

Первым делом среди людей, ожидающих начала