Первый из первых или Дорога с Лысой горы - Виктор Куликов

С гневным лицом, словно его не порадовал шум, который вызвало среди журналистов заявление о плетке, Брык двинулся по лестнице на второй этаж к еще закрытому входу в зрительный зал.

А журналисты снова схватились за блокноты и ручки, включили диктофоны, потому что в холл стремительно вошел Худобин. Весь из себя напомаженный, расприче-санный, наглаженный и при попугаистом галстуке.

Оглядевшись, Худобин прямиком направился к лестнице, по которой за минуту до него поднялся Брык. И уже занося ногу на первую из ступенек, ни на кого не глядя, выдал:

— Бойтесь данайцев, предлагающих дружбу! Ибо ни один вчерашний друг, став врагом, не нагадит так, как вчерашний враг, набившись в друзья. Всех перевешаем, рсех, всех, всех!

…Поскольку фестиваль, скромно названный «Все звезды», был посвящен столетию кинематографа, то сцену драмтеатра оформили под кинопленку, так что основное действо должно было происходить как бы в одном грандиозном кадре, над которым жирным серебром красовались цифры 100.

Заметим для особо любопытных, что никто из заполнивших подновленный и пышно украшенный гирляндами живых цветов зал не имел никакого представления о том, как будет проходить открытие. Что в общем-то не принято. Поскольку хотя бы актеры, рассевшиеся в партере, но должны были знать, что от них требуется. Ведь не может же открытие обойтись без парада, скажем так, виновников торжества! Раз фестиваль актерский, то актеры должны выйти на сцену. А для того, чтобы выйти на сцену торжественно, с подобающим величием, они должны знать: когда, как, кто за кем, ну и так далее. Сами понимаете.

Но никто не посчитал нужным познакомить их со сценарием открытия даже в самых общих чертах. И это было странно.

Странно? Председателю братства это показалось не только странным, но подозрительным. А после того, как какой-то заджинсованный тип, отрекомендовавшийся Поцелуевым, самым нахальным образом стал выпроваживать его из-за кулис, улыбчиво обещая, что все будет тип-топ, хоккей и полный финиш, а посторонним здесь делать нечего, Заваркин вообще очумел и чуть не треснул от негодования по швам.

Это кто здесь посторонний? Он???

Да вы сами-то кто такой? Откуда взялись, и кто вас сюда пустил? С какой стати вы тут раскомандовались?

Любой другой на месте Поцелуева от пафоса и праведного возмущения, с которым все это было сказано, от крутого напора Заваркина стушевался бы и попятился, А заджинсованному — хоть бы хны!

Возликовав и довольно потирая руки, он игриво спросил:

— Вы хотите знать, откуда я взялся?

И почти вплотную приблизившись к уху не успевшего отпрянуть Заваркина, что-то быстренько прошептал. Совсем короткое слово.

Какое именно? Этого мы и предположить не беремся. Однако судя по тому, как густо покраснел председатель братства, произнесенное Поцелуевым слово было чрезвычайно нежным. Иначе с чего бы Заваркину краснеть как от неожиданного признания в любви?

Пока он, краснея, собирался с мыслями, заджинсованный сказал:

— Раскомандовался же я здесь потому, что назначен сэром Девелишем Импом распорядителем церемонии открытия. Еще вопросы имеются?

Имя сэра Девелиша Импа пыл Заваркина поумерило, но прямо так сразу сдаться, отступить перед сомнительным типом помешал гонор.

Вот он и поинтересовался:

— Вы подтвердить это чем-то можете? Документ у вас какой-нибудь есть?

Поцелуев побледнел, схватился руками за голову, взвыл, как восточная женщина у тела покойника и, закачавшись из стороны в сторону, запричитал:

— Где мои документы?! Как я живу без них? Куда делись мои бедные ксивы, ксероксы и факсы?! Украли, украли! Как пить дать, их у меня сперли! В этом мире воруют все! А честное имя, деньги и документы тащут, сволочи, в первую очередь!.. И что же мне, сиротинуш ке, без них делать? Кто мне поверит, кто меня приголу бит, как в баню пустят? А на биржу?.. Да на биржу меня теперь ни одна собака не пустит! На пушечный выстрел…

Ничего не понимая, Заваркин смотрел на Поцелуева с раскрытым ртом.

— Вы что, господин По… — попытался председатель успокоить заджинсованного.

— Я — гражданин! — оборвав причитания, резко воскликнул Поцелуев. — И это звучит гордо!

Тут он вонзился в Заваркина таким взглядом, что председателю показалось, будто его притягивают к Поцелуеву двумя канатами.

Поцелуев же зашипел:

— Документы вам показать? Без них человеку не верите?.. Выходит, честные глаза и золотое сердце уже за документ не считаются?.. Вот вам мой документ! — и Поцелуев молниеносно маханул волосатым кулаком председателю по физиономии, попав со снайперской точностью по левому глазу, который сразу же, с готовностью, и заплыл мертвенно-желтым бугром, оттенившись снизу гвардейским синяком цвета перезревших слив, заполонивших в те дни тверской городской рынок.

— Ну как, документ устраивает? — с бандитской усмешкой спросил Поцелуев.

— У-у-убиваютП Спаси-и-ите! — по-бабьи, тонко запищал Заваркин, обмякшие ноги которого вот-вот бы и подогнулись.

В мгновенье ока, черт знает откуда, по бокам от Поцелуева выросла пара амбалов с конопатыми рожами, похожими одна на другую, как два кукиша.

— Кого убивают? Кого спасать? — гаркнули они почти хором.

Видимо, головы амбалов своим содержимым тоже мало чем отличались от кукишей. Ну разве не ясно, глядя на председателя братства, кого убивают, кого спасать? Это ведь все равно, что на похоронах спросить у покойника в гробу «Мужик, ты чего тут разлегся?».

Оторопевший от такой бестолковости кукишеголо-вых Заваркин не сразу сообразил, что сказать, И Поцелуев опередил его.

Отскочив назад, распорядитель церемонии открытия бессовестно заявил:

— Этот господин и буянит! — и указал на Заваркина. — Убрать его отсюда!

— Будет исполнено! — вытянулись по-солдатски амбалы. — А далеко убрать-то?

Ответ у Поцелуева был готов:

— Туда, где ему только и место.

— Иес, сё! — амбалы подхватили председателя братства под локти.

Да вы что? Да как это?! Да не так все! — хотел и пытался сопротивляться Заваркин, но когда тебя держат так, посопротивляешься?

Да, крика у председателя никакого не получилось. Хрип чуть слышный, не более того. А от хрипа толк разве будет?

Зато в голове задергался, забился, как птица в клетке, жуткий вопрос: «Куда они меня? Куда они меня? Ку…»

— На твое место! — раздался в ответ раздраженный голос распорядителя церемонии. — Надоел ты мне.

С этой сумятицей в голове Заваркин не уразумел, что происходит вокруг. А вокруг происходило совсем уж невообразимое.