Разведка — это пожизненно - Всеволод Радченко

Наша уверенность в пользе такого демарша базировалась на имевшейся у нас информации о том, что жена Балахонова готова вернуться в Москву и просто не знает, как к этому подступиться. Предложение было принято, и в директиву Ковалёва был включён пункт по Балахонову. Со слов самого Ковалёва, он сделал это заявление в достаточно жёсткой форме, подчеркнув, что требует встречи советских представителей как с Балахоновым, так и с его женой. Заявление было сделано самому президенту Швейцарии. Президент выразил удивление, сказал, что различных эмигрантов в Швейцарии всегда было достаточно, что он якобы не в курсе дела Балахоновых, и стоит ли этому вопросу придавать серьёзное значение. На это Ковалев заявил, что всё, что он говорит господину президенту, он говорит от имени советского правительства, и это не может не носить самого серьёзного характера.

Нам стало известно, что швейцарское руководство и сам президент, выразили недовольство по делу Балахоновых высшим чинам швейцарской полиции, указав, что дело того не стоит и его следует закрыть в самые сжатые сроки. Но всё осложнялось тем, что Балахонов просил политического убежища, а решение такого вопроса требовало сложной процедуры.

Швейцарцы нашли более простой выход из создавшейся ситуации. Не давая добро на встречу с Балахоновыми, они, уж не знаю каким образом, дали возможность мадам Балахоновой уйти из охраняемой гостиницы и явиться вместе с дочерью в наше посольство в Берне. Мы, естественно, по её просьбе, первым же самолетом отправили Балахонову и ребёнка в Москву.

Буквально через два дня в посольство явился «в растрепанных чувствах» сам Балахонов. В Бёрн из Женевы направился наш офицер безопасности, который должен был проводить Балахонова в аэропорт в Цюрих. Швейцарцы для соблюдения формальностей должны были перед посадкой в наш самолёт ещё раз публично (при отправлении Балахонова присутствовало несколько журналистов) спросить Балахонова, добровольно ли он покидает Швейцарию. Буквально в последний момент в толпе людей, находившихся вокруг Балахонова, появился человек, который задал этот сакраментальный вопрос.

Всё это было сделано швейцарцами откровенно формально, а может быть, и вообще для отвода глаз. Курьёз состоял еще и в том, что вопрос по ошибке (или нет) был задан не Балахонову, а нашему офицеру безопасности. Он, не моргнув глазом, на своём хорошем французском языке ответил, что решение «добровольное и окончательное».

В Москве, естественно, было заведено уголовное дело, и Балахонова должны были предать суду. Но руководство КГБ, учитывая, что какой-либо значительной информации, наносящей ущерб Советскому Союзу, Балахонов передать не мог и в конце концов возвратился в Союз добровольно, приняло решение ходатайствовать о прекращении уголовного дела, и Балахонов был отпущен на все четыре стороны.

Этим дело у Балахонова не закончилось. Всё-таки порок должен быть наказан. Через пару лет Балахонов, находясь в хорошем подпитии, подсел в ресторане «Метрополь» к группе кубинцев. Хорошо зная язык, Балахонов стал объяснять кубинцам пороки советского строя. В пылу дискуссии «его разоблачения» наших недостатков становились всё более громкими, и кончилось тем, что молодые кубинцы, воистину настоящие защитники идей социализма, сдали Балахонова в милицию, оставив заявление о том, что он пытался вести среди них антикоммунистическую и антикастровскую пропаганду. Сейчас это смешно, но Балахонова отдали под суд. И районный суд Москвы, с учетом закрытого ранее дела по измене Родине, осудил Балахонова на длительный срок заключения. Обстановка в стране менялась, как мне стало известно, Балахонов писал многочисленные письма в ООН и в различные правозащитные организации, и в конце концов, кажется, «Международная амнистия» выступила в прессе в защиту Балахонова, и через несколько лет он всё же был отпущен ещё раз на свободу.

Я упомянул уже о Зое Васильевне Мироновой, представителе СССР в Женеве. Скажу сразу, что у меня с ней установились самые хорошие деловые и, можно сказать, дружеские отношения. Я считаю, что добрый деловой контакт с руководителями наших заграничных учреждений всегда способствует успеху разведывательной работы.

С Зоей (так мы её назвали между собой), хотя ей было под 60 лет, такой контакт установился у меня почти сразу. Моим отношениям с Зоей способствовал такой забавный случай. Я, как упоминал уже ранее, был вызван в Москву для защиты диссертации.

Моё кратковременное пребывание в Москве подходило к концу, и я решил засвидетельствовать «своё почтение» руководству Отдела международных экономических организаций МИДа, «под крышей» которого я и работал в Швейцарии. Я знал заведующего Отделом Нестеренко и был приглашён к нему, когда в его кабинете находились его замы и еще один — два советника из отдела.

В разговоре Нестеренко, а он был куратором женевского представительства, стал громко ругать работу Мироновой, говоря, что она мало что понимает в возникающих в международных организациях проблемах и совершенно не даёт лично ею подготовленной информации. Я испытывал к Зое Васильевне искреннюю симпатию и заявил, что в Женеве есть десяток советников и несколько десятков других дипломатов и директоров из международных организаций, и что если каждый из них напишет в месяц хотя бы одну — две информации, то прочесть всё это будет просто невозможно.

«У Мироновой есть одно бесценное качество, — сказал я. — В большой и пёстрой советской колонии в Женеве нет никакой склоки, которая присутствует во многих наших посольствах и заграничных представительствах, коллектив работает дружно, а сама Миронова пользуется большим авторитетом как у руководства международных организаций, так и в женевских дипломатических кругах».

Прошло немного времени, и нашёлся неизвестный мне доброжелатель, который сообщил об этом разговоре в Москве самой Зое, и она прямо сказала мне, что знает, кто является её настоящим защитником перед «московскими врагами».

Специфика работы разведки в Швейцарии была и в том, что эта страна серьёзно отличается от других стран особой внутренней дисциплинированностью швейцарцев, я бы сказал, их гражданской бдительностью. Мы с этим в нашей работе сталкивались очень часто. Был период, когда по всей Швейцарии на автобусных остановках, на вокзалах и просто на улицах висели большие постеры с изображением либо солидного убелённого сединой мужчины, либо молоденькой девушки, либо молодого человека, и большими буквами было написано: «Проявляй бдительность, позвони», — и далее шёл номер телефона полиции.

Как-то в представительство на летнюю практику приехал, как слушатель дипломатической академии МИДа, наш сотрудник. Он был хорошо законспирирован. Был из набора в академию из периферийных служб КГБ, и о его принадлежности к нашей службе знало только руководство резидентуры. В доме представительства была небольшая гостиница, и наш парень поселился там. К вечеру он был приглашён на ужин к одному из сотрудников представительства. Выпили, и наш парень после возвращения в гостиницу, не находя себе места, решил отправиться гулять по городу.