Черный о красных. Повседневная жизнь в сталинской Москве - Роберт Робинсон

радио трубили о том, что коммунизм должен распространиться на весь земной шар, и долг каждого советского гражданина – служить этой цели. Под названием всех газет и журналов красовался призыв: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Теперь же на передний план выступил патриотизм. Во всех цехах были развешаны гигантские лозунги, призывающие любить родину. Плакаты с такими же призывами украшали вокзалы. Даже цветы вдоль железной дороги были высажены таким образом, что они составляли не яркие узоры, а лозунги. Русских заклинали: «Любите свою великую родину!» Дух интернационализма ушел в прошлое. Разумеется, меня никто не мог принять за русского, и это не замедлило сказаться. Знакомые, которые раньше относились ко мне по-дружески, теперь чурались меня. На улице прохожие перестали меня приветствовать, а нередко выказывали презрение.

В Москве на улицах стали попадаться немецкие военные. В основном они вели себя вполне дружелюбно. Среди русских желания брататься с немцами я практически не заметил (правда, Красная армия переняла у нацистов строевой шаг). И дело было не только в том, что их любимыми продуктами теперь снабжали бывших врагов. Пропаганда разжигала патриотический пыл, отчего все иностранцы вызывали недоверие.

В России не сообщали, на каких именно условиях заключен пакт с Германией. Однако скоро действия Красной армии кое-что прояснили. В 1939–1940 годах советские войска захватили Эстонию, Латвию, Литву, часть Польши, а также Бессарабию и Черновцы в Румынии. Германия не возражала. Один из двух могучих гигантов пожирал беззащитные страны, зная, что другой делает то же самое.

Русских переполняло чувство гордости. Помню, я пошел на вечерний сеанс в кино. Показывали кинохронику. Когда на экране красноармейцы-пехотинцы и бронемашины проходили по Бессарабии, зал встал: все принялись аплодировать, громко выражать свое одобрение, кричать «ура» и угрожающе потрясать в воздухе кулаками. Они откровенно гордились тем, как их родина опустошает беззащитную страну. Меня это поразило.

«Так вот, оказывается, как коммунисты собираются устанавливать мир и социальную справедливость во всем мире», – подумал я. Не меньше удивила меня реакция русских на прозвучавшее по советскому радио 10 декабря 1939 года сообщение о том, что Финляндия спровоцировала миролюбивую Россию на войну. Все были возмущены поведением Финляндии – игнорируя очевидный факт, что эта страна гораздо меньше и слабее Советского Союза. Никому и в голову не пришло, что агрессоры – не финны, а Советы.

Когда на следующий день после сообщения о начале войны я пришел на завод, то понял, что решение оккупировать Финляндию, скорее всего, было непродуманным. Десятки рабочих должны были незамедлительно явиться на призывной пункт своего района – им даже не дали времени зайти домой и попрощаться с родными. Столь спешный призыв стал возможен потому, что в Советском Союзе все мужчины до шестидесяти лет считаются резервистами.

С призывного пункта резервистов на грузовиках перевезли в лагеря, где формировались военные подразделения. Они получили там военную форму и прошли ускоренный двухдневный курс военной подготовки, после чего их отправили на фронт. Несколько месяцев спустя мой знакомый Михаил вернулся из Финляндии и рассказал, что ему довелось пережить. По его словам, вначале новобранцам обещали, что они очень скоро возвратятся домой. Однако суровая финская зима не была союзником Советов в этой войне. Резервисты, которых забрали на призывной пункт прямо с работы, отправились на фронт в тонких носках. Тысячи из них отморозили ноги, причем настолько серьезно, что их пришлось ампутировать. Михаила спасло то, что он догадался обернуть ноги газетой, а также «утеплить» газетами сапоги, отправляясь в разведку – командир приказал ему захватить в плен финского «языка», чтобы выведать у него секреты вражеской неуловимости.

Трудноуловимыми финнов делали белая маскировочная одежда и белые лыжи, позволявшие им быстро перемещаться с места на место. Русские же, одетые в форму темного цвета, представляли собой отличную мишень для финских снайперов-невидимок. Кроме того, снег, покрывавший все толстым ковром, затруднял ориентацию даже при наличии карты. Часто хитрые финны заманивали в ловушку целые батальоны русских и уничтожали их. Случалось и такое, что наступавшие красноармейцы оказывались на заминированном льду озера. Взрыв – и они шли ко дну.

В конце концов, разумеется, Финляндия не смогла устоять перед советской громадой и уступила требованиям Кремля: 12 марта 1940 года был подписан мирный договор. Россия получила Карельский перешеек, морскую базу на полуострове Ханко и другие территории. Финны были вынуждены предоставить советскому военно-морскому флоту базу в одном из своих портов. В короткой войне Советский Союз понес большие потери. Однако опыт военных действий в Финляндии научил СССР воевать в условиях зимы. Сразу после Финской войны Красная армия включила в зимнее обмундирование белые маскировочные халаты и белые лыжи; год спустя, когда Россия воевала с Германией, это ей очень пригодилось.

Хотя большинство моих русских знакомых не желали признать, что маленькой Финляндии удалось как следует отшлепать Красную армию, на самом деле они знали правду, поскольку друзья и родные, вернувшиеся с войны, рассказывали близким, что им довелось увидеть и пережить. Горькая правда о неудачах Красной армии постепенно стала известна всей Москве.

Кремль был занят военными действиями на западных границах, однако чистки продолжались – хотя после казни Ежова и менее интенсивные. В конце 1938 года место Ежова занял новый палач – Лаврентий Павлович Берия. Тридцатидевятилетний Берия был коренаст, гладко выбрит, невысок (ростом пять футов и четыре дюйма). Говорили, что он никогда не смеется.

Одной из его жертв стал рабочий нашего завода, итальянец Гуэрра. В фашистской Италии Гуэрра был членом подпольной коммунистической партии и в 1931 году бежал от преследований итальянских властей в Советский Союз. Кузнец по профессии, Гуэрра работал у нас в кузнечном цехе. Однажды, когда он налаживал станок, кто-то неожиданно его включил. Левая рука Гуэрры, попавшая в станок, была изувечена, и ее пришлось ампутировать. В больнице его постоянно навещали делегаты от профсоюза и рабочие его цеха. Подлечившись, он женился на одной из медицинских сестер, которая за ним ухаживала. Они жили в том же доме, что и я, только этажом выше; в 1939 году у них было трое детей. Однорукий Гуэрра продолжал работать на заводе.

Как-то ранним утром в 1940 году за ним пришли люди из органов. Домой он не вернулся. Несмотря на то что Гуэрра был пламенным коммунистом и боролся с фашизмом у себя на родине – в Италии, незадолго до войны, когда в Советском Союзе раздувалась бешеная ненависть к иностранцам, его арестовали как фашиста. Жена Гуэрры проработала на заводе до июля 1941 года. Однажды глубокой ночью ее и троих детей разбудили чекисты и увезли в черном воронке.