Книга Розы - Кэри Си Джей

В баре было тепло, но у Розы пробежал мороз по коже. Она никогда не слышала эту скандальную историю. Для нее, как и для каждой женщины протектората, Гели олицетворяла апогей женственности. Мирская святая, чистая и безупречная, предмет поклонения и подражания. Историю ее короткой жизни рассказывали детям начиная с пяти лет: как она росла в Линце, родном городе Вождя, образцовый ребенок, затем верная ученица дядюшки. Фотографии ее круглого, немного пухлого личика с короткими непокорными темными волосами и широкой улыбкой смотрели из окон универсальных магазинов, висели в школьных классах и в церквях, заменив изображения Девы Марии. Портреты Гели часто соседствовали с портретом Вождя: идеалы мужчины и женщины.

Розе вспомнился момент, когда они с Хеленой, взявшись за руки, позировали фотографу под статуей Гели в день классификации, стараясь принять подобающий серьезный вид на фоне величественной бронзовой фигуры. Невозможно поверить, что эта же самая девушка застрелилась в двадцать три года из-за психологического кризиса, вызванного кровосмесительными наклонностями ее дядюшки. Это измена.

— После ее самоубийства у Вождя произошел срыв. Его сподвижники боялись, что он навсегда уйдет из политики. Он несколько месяцев находился в депрессии и гневе. Еще немного, и бросил бы карьеру. Говорят, племянница была единственной женщиной, которую он по-настоящему любил. — Оливер не отводил от Розы взгляда. — Печально, правда?

— Не знаю.

— В том смысле, что ты не знаешь, печальна ли смерть Гели Раубаль?

— В том смысле, что я не знаю: правду ты говоришь или нет.

— Правду, и мне неприятно об этом думать.

— Разум должен знать свои границы, — пробормотала Роза.

Этот девиз вдалбливали в школе. Не выходите за пределы своих берегов. Не размышляйте о том, чего не знаете. Если кто-то воображает, что понимает, как думают другие, это называется «ложное присвоение чужой культуры».

— Конечно. Британцы же гордятся жизнью на острове, разве нет? «Самоцвет в серебряной оправе моря», так, что ли, писал Шекспир? Дает чувство безопасности.

Зачем он говорит все это? Скорее всего, чтобы испытать ее, но все равно, слишком рискованно. Бар казался пустым, но периодически появлялись официанты, то убирая что-то со столиков, то протирая стаканы. Мимо по коридору проходили греты со швабрами и стопками постельного белья. В Союзе не существовало общественных мест, защищенных от пристальных глаз и чутких ушей. Если Оливер пытался склонить ее к предательству или крамоле, ему придется приложить больше усилий.

Но он, видимо, решил сменить тему и улыбнулся:

— И какое у тебя впечатление от фрид?

— Они… вели себя дружелюбно. Вежливые. Умные. Но их дома…

— Да, что же собой представляет вдовий квартал? Никогда не бывал в этих местах.

— Ты бы не поверил своим глазам… — У нее перед глазами снова встало все увиденное днем. Роза потянулась к стакану с виски, но рука предательски задрожала, и она опустила ее.

— Другой мир. Прямо у нас под носом, но мы его не видим. Фриды живут в совершенной нищете. Они как-то перебиваются, но у них почти ничего нет. Даже электричества. Скудные пожитки. Даже не представляла, что подобное существует.

Он немного помолчал, продолжая пристально смотреть на нее, и вдруг спросил:

— Что тебе снится по ночам?

— Мне? Никогда не помню своих снов. А тебе?

— Лучше тебе об этом не знать.

Очарование пропало. Оливер покачал головой и ухмыльнулся.

— С другой стороны, у меня ведь все отлично. Прекрасная квартира. Коллеги-единомышленники… Еще один скотч? От него так хорошо, хоть здесь и разбавляют.

Похоже, он не прочь болтать всю ночь напролет, и Роза притворно зевнула, давая понять, что ей пора.

— Вобщем-то…

— У тебя усталый вид, Роза. — Он сочувственно подался вперед. — Казалось бы, отдохнуть от конторы не так плохо, но…

— Тяжелый день.

— Мне очень жаль. Я здесь еще пробуду некоторое время. А ты надолго приехала?

Она планировала поездку на три дня. Надо провести еще несколько бесед, все записать, а потом представить комиссару отчет. И все это — в пугающе короткие сроки. Вождь приезжает через десять дней. За это время ей нужно раскрыть заговор вдов, или о ней — и, что еще хуже, о Мартине — сообщат в полицию нравов. Нужно обязательно что-то найти. Наскрести хотя бы несколько имен. Однако мысль о том, что ей придется заниматься этим под взглядом беспокойных зеленых глаз Оливера Эллиса, сейчас казалась невыносимой.

— Завтра утром уезжаю.

У Оливера на лице появилось обиженное выражение. Без сомнения, она разрушила все его планы. Возможно, у него тоже был жесткий график.

— Обязательно?

— Обязательно.

Он поднял руки, словно собираясь возразить, но снова их опустил.

— Жаль. Не удастся вместе погулять по городу вечером.

— Увы.

— Может быть, когда-нибудь потом, в Лондоне? Но она уже вставала.

— Может быть. Мне пора. Завтра рано вставать.

Когда Роза закрыла за собой дверь в номер, ее трясло. Все произошедшее за день повергло ее в нервный шок. Она разделась и забралась в холодную постель. В голове пульсировала боль, ныли подвернутая лодыжка и спина от толчка полицейского в домике фрид.

Ей отчаянно хотелось вернуться к привычной унылой рутине, мелким ритуалам, защищающим неприкосновенность повседневной жизни. Открыть тетрадь и сидеть над ней, погрузившись в свои мысли, и чтобы они сами лились на бумагу. Свернуться в кресле и слушать лязг проезжающих трамваев, доносящийся с улицы детский крик и пение птиц на Гордон-сквер. Прогуляться по улицам Блумсбери, воображая, что переносишься в прошлое. А еще лучше — сесть на автобус в Клэпем, запереться вдвоем с Ханной в спальне-бонбоньерке и читать ей продолжение своей тайной сказки, пока у девчушки не отяжелеют веки и она, приоткрыв рот, не погрузится в сон.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава пятнадцатая

По Пикадилли ехал автобус, набитый восторженными туристами с фотокамерами в руках. Они ахали при виде обрамляющих улицу высоких каменных колонн, увенчанных символом Союза: облезлым львом с взгромоздившимся на него орлом. Они фотографировали часовых, вытянувшихся у штаба СС в отеле «Ритц», словно никогда в жизни не видели солдат, и восхищались мерцающими рекламными лозунгами — «“Гиннесс”[16] полезен!» «Гордон[17]приветствует короля и королеву!» — на Пикадилли-Серкус, будто это были шедевры Вордсворта[18]. Даже статуи приводили их в экстаз. Почти все серолицые тяжеловесные конные фигуры в загаженных птицами одеждах уже были заменены деятелями нового режима, а этим утром на пьедестал в центре Пикадилли-Серкус водрузили циклопическое бронзовое изваяние Вождя работы его любимого скульптора — Арно Брекера. И теперь при виде колосса некоторые туристы вскидывали руки в партийном приветствии.

Когда автобус с открытым верхом проезжал мимо, до Розы донесся властный аристократический — продукт столетий эволюции — голос экскурсовода, пожилого краснолицего мужчины. Такими голосами некогда распоряжались в джентльменских клубах, а теперь ему оставалось лишь восхвалять красоты зданий, где совсем недавно восседали славные предки.

— Королевская чета проследует в Вестминстерское аббатство в золотой дворцовой карете, той самой, в которой выезжали на коронацию все монархи со времен Георга Шестого. Карета весит четыре тонны, отделана бархатом и атласом и запряжена восьмеркой серых виндзорских лошадей. Лошади эти, несмотря на их название, белые. Кортеж короля и королевы будет предварять кавалькада «мерседесов», мы ожидаем увидеть официальные лица иностранных государств, в том числе протекторов Богемии и Франции и министров Берию и Хрущева из Советского Союза. Да, мадам, маршрут Вождя держится в строгой тайне, однако это лишь придает празднику еще большую загадочность.