Человек-тень - Хелен Филдс

– По-моему, это то же самое. Ему нравится, когда я называю его своим мужем. Это приводит его в хорошее расположение духа… на какое-то время.

– Я не стану называть его папой. – Мэгги топнула ногой. – Ни за что!

– Послушай, я знаю, кажется, что его соплей перешибешь, но на самом деле он сильный. Он занес меня сюда на руках. Я играю в его игру, потому что это помогает мне выживать, пока я не смогу что-нибудь придумать. Я знаю, я взрослая и должна иметь ответы получше, но у меня их нет. Потому что он не в своем уме, Мэгги. Он псих. Я даже не могу тебе это объяснить. Обещаю, я постараюсь оберегать тебя, но ты должна будешь мне помогать. Тебе нельзя его злить.

– Если он дотронется до меня, я убью его.

– Я понимаю. Возможно, мы вместе сможем придумать план спасения.

– Нельзя опускать руки, – твердо сказала Мэгги. – Нельзя просто взять и сдаться. Я буду вести себя смирно, если мы будем думать над тем, как сбежать.

– Согласна, – кивнула Элспит и раскрыла объятия.

Они обнялись и заплакали, а за дверью у подножия лестницы лежал Фергюс Эрисс и ждал смерти.

Глава 13

Очнувшись, Фергюс сумел доползти до своей спальни, но, когда он попытался подняться с пола и лечь на кровать, это ему не удалось. Верхняя часть его тела упала на нее ничком, но колени так и остались на полу. Его руки и ноги не были сломаны, несмотря на хруст, подобный треску спиленных деревьев, который он слышал, когда летел вниз. Другое дело – его голова. Первые четыре удара остались в памяти Фергюса, но затем он потерял счет. Он сломал несколько пальцев на правой руке, и кровь пропитала заднюю верхнюю часть его брюк и трусов. Он чувствовал, как влажные холодные трусы облепили его зад. Откуда взялась эта кровь? Лучше об этом не думать.

Фергюс не знал, сколько времени пролежал без сознания, об этом можно было судить только по наступившей темноте. Он собирался приготовить какую-нибудь еду для женщины и девочки наверху, пока они знакомились друг с другом. Там у них были только хлеб и кое-какие снеки. Фергюс попытался поднять голову, но хлопчатобумажное покрывало прилипло к его лицу. Ему понадобилась вся его сила и два неповрежденных пальца, чтобы отлепить ткань. Мир стал красным.

Перед глазами Фергюса замелькали розы, расцветающие на стене; завороженный вихрящейся фреской, оттенками вишневого и ярко-красного, то сливающимися, то разъединяющимися, он с трудом двигал глазами. Фергюс смотрел, как узоры постепенно покрывают его саднящую плоть. Наконец-то он может это отведать. Если красный цвет имеет вкус, это должен быть вкус клубничного сиропа. Это было вкусное блюдо, но оно слишком долго пробыло в кастрюле. Почему-то оно все еще было горячим, но Фергюс ощущал вкус металла, как будто кастрюля дала свой привкус еде. Этот привкус намертво пристал к его языку, несмотря на все его попытки сглотнуть. В его ушах с неудержимой силой грохотал водопад. Потом он превратился в кровавую реку. Она текла из его глаз и ушей, сочилась из рта, вытекала из нижнего отверстия в его теле. Болезнь, долго таившаяся в теле, вышла наружу. Это хорошо. Фергюс готов уйти.

Он хотел только одного – уйти спокойно, завернувшись в покрывало, которое когда-то принадлежало его матери и превратилось теперь в ее последние объятия. Дышать было трудно. Незримые руки сжимали грудь Фергюса, сдавливали горло. Он напряг все силы, какие смог в себе отыскать, чтобы залезть на кровать, пытался подтянуться на руках, оттолкнуться правой ногой – левую он больше не чувствовал и не знал, на месте ли она. Тело Фергюса распадалось на части. Его желудок перешел в режим свободного падения, и он плыл в потоке боли, которая уже почти не действовала на него. Боль – это лампочка индикатора двигателя, мигающая в салоне твоей машины, только и всего. Если подчинить ее себе, забраться внутрь нее, то ты видишь ее такой, какая она есть. Тело подавало Фергюсу знак, и он понимал, что оно хочет сказать.

Поняв наконец тщетность своих попыток залезть на кровать, Фергюс решил, что гора должна прийти к нему. Мало-помалу он стащил с кровати все белье, и оно очутилось на полу. Фергюс не смотрел на него – ему не хотелось видеть кровавые цветы, расплывающиеся по ткани.

В какой-то момент ноги Фергюса окончательно отказались повиноваться ему. Упав на мягкое белье, он сделал глубокий вдох, настолько глубокий, насколько позволяли легкие, и ощутил запах мыла и крема для рук, затем ароматы свежевыпеченного печенья, только что постиранной одежды… Все запахи, что дом включал в себя.

Оттолкнувшись от кровати, Фергюс ухитрился, все еще цепляясь за покрывало, заставить свое тело откатиться подальше. Покрывало было обернуто вокруг его торса так, что было видно только лицо. Фергюс перекатился еще на сто восемьдесят градусов и оказался лицом к стене, на которой перед ним начали мелькать картины.

Фергюс увидел женщину с младенцем на коленях. Вот она везет малыша в коляске. Вот она в детской больнице сидит возле его кровати… Вот она стоит у подножия детской горки, готовая поймать сынишку. Вот она с восхищением смотрит на него в тот день, когда мальчик впервые пошел в школу, его волосы расчесаны и блестят, он обут в красивые новые ботинки, на которые она копила деньги все лето. Вот она играет с сыном на пляже, не замечая холода. Вот она, нарядно одетая, сидит за семейным обедом.

Были и такие образы, которым не нашлось места на этой стене, которые Фергюс старался оттолкнуть от себя. Зачем вспоминать боль? Например, тот день, когда он узнал, что потерял мать. Когда ему сообщили, что она и его брат мертвы. Иногда он забывал, как мать выглядела, и ему приходилось заново воссоздавать ее образ в своей голове.

Теперь онемели уже обе его ноги, и Фергюс ощущал запах мочи, доносящийся из-под покрывала. Но при таких обстоятельствах мать не рассердилась бы на него. Как он может контролировать себя, если не чувствует своих ног? Надо думать, это покрывало сожгут, когда обнаружат его тело.

Сколько времени женщина и девочка находятся там, наверху? Недолго, подумал Фергюс. Сколько дней? Или прошли уже недели? Время как бешеное скакало в его голове и не хотело остановиться.

Фергюс закашлялся и выплюнул кровь. На ковер упали еще два зуба. Отчего они вывалились – от болезни или от ударов о ступеньки? Это уже неважно.