Евреи в тайге - Виктор Финк

Потом гармонист заиграл русскую. Тогда стало веселее. Вышли милиционер и фельдшерица с платочками и плясали жеманно. После них вышла другая пара: завхоз и заведующая столовой. Становилось веселей.

Посреди зала оказался Шушуев.

Он на локтях спустился со скамьи на пол. Он выполз на середину комнаты и стал танцовать русскую. Обрубками ног он выбивал такт пляски. Он кружился, вертелся вокруг самого себя и шаркал своими страшными кожаными обшивками вокруг всего зала. Он распалялся. Пришло время пуститься в присядку. Он бросил палку и с шумом сел. Сидя, он зашаркал задом по полу и стал выбрасывать вперед свои обрубленные бедра. При этом он хлопал себя по раскрытому рту и по подошвам, т. е. по подошвам своих кожаных чехлов. Он гикал, свистел в два пальца.

Когда гармонист устал играть, Шушуев подобрал палку, пошел к скамье и попросил, чтобы его посадили.

5. Кабан

Было совсем глухо в тайге и поздно, когда показался тусклый свет. Он показался в темноте, как сквозь щелку. Это светила лампочка в придорожной избе. Изба оказалась почти пуста, — какая-то баба возилась старая и маленькая девочка, а больше никого не было видно. Баба сказала, что ночевать она пустит, но спать в избе невозможно: в той половине, где выбиты окна — холодно, потому что скоро зима, а в той половине, где окна целы, опять же спать нельзя, потому что там «богато клопа», — сказала старуха.

Спали на столах. На рассвете была возня на дворе, собачий гомон и фырканье коня.

Утром баба принесла умываться. Сквозь плеск воды доносились странные звуки: заунывная, тягучая мелодия мучительно билась где-то совсем близко, полная жалоб и упрека. Я отворил дверь каморочки: там стоял старый еврей в бороде, накрытый через голову талесом, и молился. На голове, чуть выше лба у него был привязан черными ремешками молитвенный кубик. Талес топорщился над кубиком, как над рогом. Еврей стоял лицом к стенке, размеренно кланялся и напевал библейскую молитву. На стенке висели портрет Ворошилова и две винтовки на одном гвозде.

В окно каморки постучали, какой-то необычайно большого роста человек поднес к окну громадную кабанью голову и сам прильнул к стеклу. Увидев молящегося старика, он быстро отошел.

Я вышел во двор. Там человек снова показал мне кабанью голову и повел в закуть — в закути стоял ящик, полный кабаньего мяса.

Человек ворочал руками кровавые куски, перекладывал их в ящике с места на место и все старался получше вставить меж них кабанью голову, застывшую с оскаленной пастью и выпученными глазами.

— Кады-ж плотняка, — как бы пояснял он. — Плотняка, сами знаете, какой народ: им мняса подавай.

Внезапно он воскликнул:

— Ох, и развязный же я охотник до кабанов!

Он вскочил на ноги и стал показывать, как стреляет кабана. Сначала он замер: как бы услышал порсканье. Потом выбежал вперед на три шага, изобразил, как раскидывает сошки, как укрепляет бердану и как, быстро взяв на прицел, спускает курок. Тогда он прибавил:

— Щелк, щелк, щелкоток, шешнадцать сбоку— наших нет!

Он сделал правым указательным пальцем опрокидывающийся жест, — падал убитый зверь, — и спокойно убрал воображаемые сошки и ружье.

Это был большой, длинноногий человек. У него на ходу угловато сгибались колени и туловище. Он был похож на складной аршин.

На дороге показался верховой. Его незаметно вымчало из самой чащи. Он несся к нам во весь опор. Длинноногий, увидев его, высоко поднял кабанью голову и закричал:

— Е-е-е-ссь!

Верховой, доскакав, спрыгнул с коня и стал быстро набивать мясом свои сумы.

Из дома вышел старый еврей. Его лицо хранило молитвенное выражение. Он подошел к всаднику и пытался о чем-то заговорить с ним по-еврейски, но тот не слушал: едва завязав торока, он вскочил на коня и ускакал.

— Представьте, кака возможность, — сказал длинноногий, — про свой же праздник люди забыли. Им чего старый человек, папаша, по-ихному говорит, а они знай свое.

Тайга стояла по обе стороны дороги непроходимая и глухая, цокали копыта под удалявшимся всадником. Длинноногий поглядел ему вслед и сказал:

— Тайгу пластают — плотняка они!

Потом он вспомнил:

— Ох, и развязный же я охотник до кабанов!..

Выбежал на три шага вперед, раскинул сошки, укрепил ружье и, едва взяв на прицел, спустил воображаемый курок.

— Щелк, щелк, щеякоток! — прибавил он.

По ту сторону избы громадный пятидесятисильный трактор «Коммунар» двигал лесопилку. Трактор стоял на возвышении. Он был похож на сказочное чудовище. Он, как язык, высунул невероятный станок и глотал могучие кедровые стволы, раскусывал их и выплевывал доски.

6. Перебежчик

На бирефельдской дороге, на таежном участке мы догнали одинокого пешехода. Я видел, как он выходил на дорогу из зарослей: мне показалось сначала, что странная птица порхает по кустам виноградника. А дотом оттуда вышел этот человек: я принимал за птицу его шляпу. Я видел издали: на нем отрепьями висела худая китайская одежонка — короткая куртка с широкими рукавами и неуклюжие китайские штаны, подвязанные у щиколотки. Человек был бос и медленно подвигался по глубокой и вязкой осенней грязи. Это был китаец. Он был худ и тощ, бескровная кожа была туго натянута на лице. Глаза и рот были неестественно широко раскрыты, точно кожа ссохлась от истощения и ее не хватает, чтобы достаточно прикрыть лицо. Ноздри были тоже необычайно большие и тонкие.

Человек подобострастно и испуганно улыбался нам и кланялся.

Это было вблизи дорожной избы. Мы остановились отдохнуть и поесть. Путник присел в сторонке на завалинке. Он ничего не мог нам ответить, куда и откуда он идет. Он не понимал нашего языка. Он все делал какие-то неопределенные жесты рукой в сторону тайги, где протекает Амур и лежит Маньчжурия, а другой рукой показывал в противоположную сторону. Было понятно без всяких слов одно: бедняга находился у предела сил.

Мы дали ему миску разогретых мясных консервов, кружку горячего чаю. Было унизительно от его животной радости. Мы видели, как внутри этого человека перестраивался мир. Ему издалека показалась жизнь, и он узнал ее и радостно заморгал глазами ей навстречу.

Мы тронулись в дорогу дальше. Оборванец глазами и жестами спросил, можно ли ему сесть на одну из наших телег. Сел. В сумерки мы были в колхозе Бирефельд. Я не успел заметить, куда девался этот человек.

Я был утром в поле. В стороне от дороги строятся службы еврейского колхоза. Рядом живут в палатках рабочие — маньчжуры с китайской стороны.

В одной из палаток оказался вчерашний путник. Он приветствовал нас громкими восклицаниями на своем языке и подталкивал под локоть товарища. У товарища было лицо Будды. Будда сказал:

— Ему вчера плиди первый раз. Ему твоя мало-мало кушай давай!

Потом, показывая широким жестом на всю их артель, он сказал:

— Наша урбота-урбота плиди!

Он изобразил жестами их работу землекопов.

Это место отстоит от Амура на шестьдесят километров. Мы встретили перебежчика еще дальше. Первобытный инстинкт водил его по глухой тайге голодного, оборванного, ободранного, босого, без куска хлеба, безоружного. Стук нашего трактора вывел его на дорогу.

Моросил осенний дождь. Будда вышел из палатки проводить нас. Он говорил бессвязно и плохо. Он сказал, что у них на родине белый человек, начальник, не делится своей едой с такими людьми, как они.

За козулей

Бирское опытное поле расположено приблизительно в географическом центре Биробиджана, — километрах в шестидесяти от железной дороги. Оно открылось только в 1928 году и является единственным пока исследовательским учреждением в районе. Опытное поле подготовляет строго научную эксплоатацию сельскохозяйственных возможностей Биробиджана. До 1914 года здесь был только пункт для метеорологических наблюдений, да и тот закрылся в годы гражданской войны. Теперь же опытное поле развертывает научную работу. Исследованы ячмень, пшеница, овес, соя, клещевина, суходольный рис, сахарная свекла, технические культуры и т. д. Оборудуются лаборатории, сушильни.

На Бирском поле имеются также тракторная станция и ремонтные мастерские.

Благодаря им в тайге горит электричество!

Будущее Биробиджана, прежде всего, в высших формах сельского хозяйства.

Экспедиция американских специалистов, посетившая Биробиджан в 1929 г. по поручению Икора (общество американских друзей еврейского землеустройства в СССР), определила, что «Биробиджан слишком хорошая страна для пшеницы>. Здесь, по единодушному мнению ученых, надо разводить рис, сою, лен. Биробиджан благоприятен для промышленного животноводства, для широкой постановки молочного хозяйства и пчеловодства.

С пчеловодством сделан опыт. Он оказался весьма удачен: бирефельдское с. х. товарищество экспортировало в первый же год несколько тонн тончайшего цветочного меда.