Бесогоны - Сергей Ильичев

Илья вместе со старушками и пастухом Василием стояли на высоком берегу рядом со своей часовенкой. Они встречали катер с Виссарионом.

Не предполагая того, что уже некоторое время сам катер и фигура монаха были сфокусированы в оптическом прицеле Басаргина. Тот слепо продолжал мстить за смерть своего сына, по сути, невинному человеку.

Когда монах-великан вступил на причал… где-то далеко, почти за километр, что даже выстрела было не слышно, Басаргин нажал курок своей винтовки.

Пронзенный пулей, монах сделал несколько шагов по причалу, но ему хватило сил добраться до земли… И уже тогда у него подогнулись колени, и он упал, обнимая землю.

Илья, а за ним и старушки с горушки уже спешили к нему.

Басаргин остался доволен точностью своего выстрела, аккуратно зачехлил винтовку и вышел к тому месту, где оставил свой катер.

И увидел его метров за триста, качающимся на волне.

Он оглянулся и увидел старца.

– Ты кто такой? От Апостола? – спросил его Басаргин.

Старец молчаливо смотрел на олигарха.

– Я тебя спрашиваю, длинногривый… Вы что с Апостолом затеяли? – и Викентий стал лихорадочно расчехлять свою винтовку. – Убить меня хотите? Думаете, что через Илью все мое наследство вам достанется?… Хер вам…

И, передернув затвор, выстрелил прямо в стоящего напротив него монаха.

Но тот почему-то не упал…

Басаргин снова передернул затвор…

– Сколько вас тут? Всех, суки, поубиваю…

И тогда старец спокойно ответил.

– Тявкать на людей нравится? Ну, тогда тявкай…

И пропал.

А Басаргин действительно стал тявкать… Он даже сам испугался своего голоса, схватился за горло, но вместо речи слышал лишь собачий лай…

Раздался телефонный гудок, и Басаргин услышал голос жены:

– Викентий? Это ты? Ты где? Тебя тут все ищут, в офисе обыск, все документы изъяты, – а в ответ лишь собачье поскуливание. – Что за шутки, Басаргин?..

И звучат короткие сигналы отбоя…

На острове Сострадания рядом с часовней у могилы с крестом, в которой похоронен монах Виссарион, вместе со своими бабушками и пастухом Василием, с Серафимом в черном подряснике и всей его семьей стоит седовласый Илия, правда, уже в иеромонашеском облачении с крестом на груди и нареченный Михаилом в честь архистратига и воеводы верных Богу ангелов, победоносного врага сатаны и победителя зла…

Они сегодня провожали своего пастыря в Москву, в лавру.

Уже когда иеромонах сел в катер, Серафим, поставив в лодку его вещи, спросил:

– Как вы это делаете, отче?

– Ты про изгнание?

– Да!

– Наверное, человеку нужно переболеть чем-то, чтобы он чувствовал смерть на острие этой болезни, как когда-то сказал мне брат Виссарион, – и, посмотрев на молодого человека, добавил, – хотя, кому я это говорю? И не смотри на меня своими преданными глазами…

Преподаватель замолчал.

Семинаристы какое-то время осмысливали услышанное.

– Такая вот история приключилась с одним из моих друзей, – сказал батюшка Михаил. – Она, конечно же, не отражает всех аспектов нашей темы, но для этого у нас еще есть дополнительные часы.

И снова неугомонный рыжий Леонид Полевой стал тянуть вверх свою руку.

– Что, Василий, хочется узнать, куда делись миллионы Басаргина? – спросил его монах.

И вся аудитория зашлась в смехе.

– И в дополнение к сегодняшней теме то, что касается сущности так называемой отчитки… Давайте вместе вспомним слова святителя Игнатия Брянчанинова, который говорил, что никаких заклинательных молитв не нужно, ибо они уже прочитаны над каждым из нас при совершении таинства святого Крещения… О как оказывается! А мы-то в большинстве своем, я так понимаю, об этом уже и подзабыли. Следовательно, согласно словам подвижника, нужно всего лишь предаться воле Божией и признать себя достойным всякого человеческого и бесовского наваждения: тогда, глядишь, сия болезнь и боязнь ее пройдут сами собой…

Но если вдруг, как в истории с моим другом, появляется насущная необходимость явить над бесноватым милость Божью, то запомните простую прописную истину. Исцелить человека может лишь Господь! И более никто. И то лишь по вашей горячей молитве за того, кто стал вам дорог, кого вы возлюбили, как собственное, хотя и блудное, дитя, и за кого можете заставить себя молиться денно и нощно… Вот тогда, видя такую любовь того или иного подвижника церкви, Господь отвечает на нее уже Своей Любовью к вам и, проявляя милосердие, исцеляет болящего.

И только так! Без всяких институтов и практик…

При одном непременном условии: если только в сердцах ваших будет Вера, помноженная на Любовь!

И последнее. Помните, в начале нашей беседы я сказал, что сам ритуал экзорцизма – это лишь видимая сторона гигантского айсберга?.. А теперь внимание: экзорцизм, равно как и инквизиция, – это две стороны одной и той же медали. Их задача, как я понял, – это подавление любого инакомыслия в области веры, любой свободы в такой тонкой сфере, как человеческая душа и воля. Это всего лишь инструменты, которые позволяют держать на цепочке инакомыслие практически всех народов.

В это время за окнами аудитории, словно согласный со словами иеромонаха, зычно и протяжно, поднимая народ на молитву и желая быть услышанным за многие и многие мили, прозвучал монастырский колокол.

Семинаристы смотрели в окна, за которыми падала осенняя листва.

Там, за стенами семинарии, была другая жизнь, совершенно другие житейские и бытовые ситуации, часто не освященные тем, что мы называем Божественным Промыслом, но в сердечках, да и в умах этих семинаристов, думается мне, уже отложились некие сослагательные слова и собственные суждения об этой сложной и драматичной интриге, этой до сего дня открытой странице нашего православия, которая называется русским экзорцизмом.

Вечером к монаху подошел Фома и рассказал о том, что видел в ночи.

– Это Братство «Хранителей Святой Веры» напомнило мне ритуалы масонского посвящения людей в некую тайную организацию… – размышлял семинарист вслух. – Я думал, что церковь для них недоступна…

– Нет, Фома. Масоны – это уже вчерашний день, отработанный материал. Несколько последовавших один за другим крупных провалов в ряде западных государств, коими они управляли сотни лет, заставили их самих себя рассекретить. И теперь, чтобы не засвечивать истинной сущности их земного предназначения, их выставляют как великих мыслителей и просветителей всех времен и народов. А то, что видел ты, это иное. Хотя внешне и напоминает обряд масонского посвящения, но цели явно другие. Там пороком содомии заблудших ягнят повязывали, словно веревочкой молчания, а здесь он ставится во главу угла, как способ обретения бессмертия на земле и билета в рай… Но то, с чем ты столкнулся… Это, скорее всего, формирование секты избранных, своего рода внутрицерковное лобби. И они действительно рвутся к высшей власти. Не секрет, что им в этом помогают и некие властные структуры…

– Ручные попы были нужны во все времена, – констатируя сей грустный факт, отметил Фома.

– Пожалуй, что и в этом ты прав! Если бы только они понимали, в чем участвуют… Им сдают тех из архиереев, кто имел глупость, неосторожность или даже наивность некогда по самым разным причинам сотрудничать с органами… Разоблачая стариков, молодые рвутся во власть, не понимая, что уже окунулись в тот же грех и теперь сами будут повязаны доносительством… – промолвил батюшка Михаил.

– И что же нам делать? – спросил у преподавателя Фома.

– Если ты о себе лично, то молиться. Молиться за церковь, верить и ждать… Сие твой удел… И больше никому ни одного слова о том, что ты узнал… Даже если будет ссылаться на меня… И больше в тот подвал не спускайся. Есть люди, которые во всем этом разберутся…

Когда иеромонах Михаил после курса лекций возвращался домой и шел вдоль стен древнего монастыря, ему навстречу двигалась какая-то женщина в темном.

Навстречу монаху низко, словно на бреющем полете, пролетел черный ворон и опустился на ветку за спиной батюшки Михаила.

А женщина, с которой монах уже поравнялся, вдруг остановилась и, повернувшись к нему, произнесла жутким, утробным голосом:

– Михаил, перестань гнать меня…

– Даже в этом ты повторяешься, – ответил монах, улыбаясь, одновременно осеняя себя крестным знамением.

– Тогда пеняй на себя…

И закружив вокруг себя осеннюю листву, женщина пропала.

Туча на небе открыла солнце, и его лучи высветили дорогу. Иеромонах Михаил продолжил свой путь по аллее, украшенной осенними листьями, теми самыми желтыми листьями, которые готовы были и дальше стелиться под ногами того, кто выбрал для себя путь воина Христова!

Свидетелем этой сцены были наши знакомые семинаристы: Фома, Александр и Геннадий.

– Один за всех! – произнес Фома.

– И все за одного! – отозвались друзья.

Батюшка Михаил несколько дней провел в Москве. А когда его катер остановился у причала острова Сострадания, то он увидел идущих ему навстречу своих учеников Лебедева, Быстрова и Севастьянова.