Индиана Джонс и искатели потерянного ковчега - Кемпбелл Блэк

Огонь испугал их, и со зловещим свистом они поползли прочь от горящего факела; сотни, тысячи змей — египетские гадюки — извивались на полу, сплетаясь в кольца и вытягиваясь в скользкие ленты. В мерцающем свете факелов пол зала казался ожившим. Только каменный алтарь был свободен от змей, только его они не смогли завоевать.

— Ну почему это должны быть именно змеи? — спрашивал Инди. — Я, кажется, смог бы вынести что угодно, но змеи…

— Гадюки, — уточнил Салла. — Очень ядовитые.

— Спасибо за разъяснение, Салла.

— Ты заметил, как они шарахаются от пламени?

Не время распускать нюни, сказал себе Инди. Ты сейчас находишься так близко от Ковчега, что можешь уже чувствовать его, так что преодолей свое отвращение и начинай действовать. Тысяча змей — ну и что с того?

Кишащий гадами пол был для Инди ожившим ночным кошмаром: змеи часто преследовали его во сне, гнездясь в самых тайных уголках его сознания и вызывая неосознанные страхи. Он повернулся к землекопам.

— Все в порядке. Все отлично. Тут змеи. Уйма. Мне нужны факелы. И масло. Хочу соорудить себе посадочную полосу.

Помощники зажгли факелы и швырнули в Колодец. Змеи заскользили прочь, и на освободившееся место арабы бросили канистры с маслом, а после этого стали на веревках спускать в отверстие большой деревянный ящик. Инди наблюдал за ними, раздумывая про себя, что ему делать со своими детскими страхами, и нельзя ли просто проигнорировать их, как приступы кишечных колик или несварение желудка. Несмотря на то, что он был полон решимости довести дело до конца, одна мысль о том, что придется спускаться вниз, в это змеиное логово, заставляла его содрогаться. Гадюки, свиваясь в клубки и вытягиваясь в ленты, наполняли темноту угрожающим шипением: Инди никогда в своей жизни не слышал ничего более омерзительного. Наконец спустили веревку. Он выпрямился, судорожно сглотнул и, ухватившись за нее, скользнул вниз. Через секунду за ним последовал Салла. На границе света, отбрасываемого факелами, копошились и извивались змеи, скручиваясь в скользкие клубки и переплетаясь в кольца. Тысячи змей…

Инди качался на веревке, не решаясь спрыгнуть, а Салла висел прямо над его головой.

— Это судьба, — произнес, наконец, Инди.

Всем, всем любителям Индианы Джонса. Хотите почитать книги никогда не выпускавшиеся на русском языке, на этом сайте? Пришлите сколько можете, E-mail: [email protected] Всего необходимо 3тыс. руб. для заказа книг из Америки.

В палатку, где сидела Марион, вошел Беллок. Он неторопливо приблизился к девушке, и долгое время молча изучал ее, не делая попытки развязать носовой платок, стягивающий ей рот. Что было такое в этом мужчине? Почему каждый раз, когда она видела его, внутри у нее что-то обрывалось? И сейчас она чувствовала, как бешено колотится сердце. Она смотрела на него, злясь, что не может закрыть глаза и отвернуться. Во время их первой встречи, когда ее только поймали, он почти не разговаривал с ней; он лишь пристально изучал ее, так же, как делал это теперь. У него был ледяной взгляд, и все же она была уверена, хотя и не понимала почему, что его глаза могут быть очень нежными. Он выглядел как человек, умудренный опытом, который много испытал и понял в жизни, приобщился к ее тайнам, и, в конце концов — разочаровался. Он был по-своему красив, напоминая ей романтических героев из европейских журналов, тех, что носят белые костюмы и распивают экзотические напитки на террасах своих вилл. Но не это привлекало Марион. Что-то другое. Что-то, о чем она страшилась даже подумать.

Она закрыла глаза. Сколько еще он собирается глазеть на нее, рассматривать и оценивать так, словно она — археологическая находка, черепушка от разбитого древнего кувшина, бездушная вещь, на которую требуется навесить ярлык.

Беллок шевельнулся, и она сразу открыла глаза.

Но он продолжал молчать, и ее смущение росло. Он подошел к ней совсем близко, затем медленно, словно бы нехотя, протянул руку и стянул платок с ее губ, его движения мягкие и, как показалось ей, насмешливые. Неожиданно в мозгу у нее сверкнула картина— картина, которая ужаснула ее саму, — как эта же рука нежно ласкает ее. Ну, уж нет, подумала она. Чепуха. Однако образ прочно засел в голове. Беллок, с самоуверенностью удачливого любовника, ласково спустил платок ей на подбородок и принялся развязывать узел; он не торопился, не мельтешил, действуя с небрежностью обольстителя, который, словно хищник, почуял покорность своей жертвы.

Она отвернула от него лицо, желая только одного — выкинуть из головы эти мысли, но тщетно. Я вовсе не нахожу этого мужчину привлекательным, уверяла она себя. Я не хочу, чтобы он меня касался. Но когда он ласково провел пальцами по ее щеке и начал нежно поглаживать шею, она сдалась. Главное, чтобы он не прочел это в моих глазах, подумала она. И на лице тоже. Однако вопреки ее решению, воображение принялось рисовать ей картину, как его руки — неожиданно ласковые, заботливые, приятно возбуждающие — гладят ее, путешествуя по всему телу. И вдруг она поняла, что этот мужчина был бы необыкновенным любовником, в его власти доставить ей такое наслаждение, о котором она и не мечтала.

И он тоже понимает, ужаснулась она. Он тоже это понимает.

Он приблизил к ней лицо, и она почувствовала его дыхание на своей щеке. Нет, нет, нет, повторяла она про себя, но вслух ничего не сказала. Не отдавая себе отчета, она потянулась к нему, ожидая поцелуя; в голове был сумбур, охватившее желание полностью поработило ее. Однако поцелуя не последовало. Вместо этого он наклонился и принялся распускать на ней веревки, двигаясь, все с той же кошачьей грацией, словно это были не обычные веревки, ас самые интимные предметы ее туалета.

Он по-прежнему не проронил ни слова, хотя и не сводил с нее глаз. Ей показалось, что во взгляде у него что-то блеснуло, какая-то почти неуловимая нежность, но было ли это искренним чувством, или одной из его уловок, частью игры в кошки-мышки — она не могла понять.

Наконец он произнес:

— А ты красива.

Она покачала головой.

— Пожалуйста…

Она теперь и сама не могла решить, чего хочет: чтобы он оставил ее в покое, или чтобы поцеловал; никогда еще ее чувства не были в таком хаосе. Ах, Инди, почему ты не забрал меня с собой? Какое право ты имел оставить меня здесь?

Ненависть и любовь — ну почему нельзя раз и навсегда провести между ними границу, чтобы человек точно знал: вот здесь я люблю, а здесь терпеть не могу. В ее душе все смешалось, она видела противоречие, но ничего не могла поделать. С ужасом она поняла, что охотно бы стала его любовницей, покорно бы отдала себя в его руки, а ведь вместе с тем она сознавала, что этот мужчина может быть очень жесток, однако заранее все прощала.