Об этом не сообщалось… - Михаил Белоусов

Непосредственным начальником Рахова был лейтенант Александр Кранц, с которым у Николая очень скоро установились почти приятельские отношения. На работе Кранц был службистом до мозга костей, и с его курсантов, прежде чем они получали удовлетворительную оценку, сходило по семь потов. Кроме того, он был неплохим специалистом подрывного дела. Наблюдая за лейтенантом на полигоне, Николай неоднократно вспоминал слова Дубровина, что один вымуштрованный абверовцами головорез может наделать много бед в советском тылу.

Вскоре Кранц представил Рахова большой группе мрачных типов. Свою короткую вступительную речь он закончил так:

– Если через месяц господин инструктор доложит мне, что кто-либо из вас не может попасть из карабина в летящую ласточку, тот немедленно будет отправлен в лагерь. Тренироваться будете с утра до ночи. Ясно?

Курсанты невнятно загудели. На вопрос Рахова, чем вызвана такая строгость, Кранц ответил, что эта банда будет заброшена на грозненские нефтяные промыслы с особым заданием. В случае наступления германских войск – а его долго ждать не придется – русские, видимо, попытаются взорвать промыслы. А эти агенты должны будут воспрепятствовать таким действиям красных.

– Ваши ученики получат задание уничтожать советских подрывников. За выполнение этой работы в Грозном адмирал Канарис отвечает лично перед фюрером. Мы должны получить грозненскую нефть сразу же после захвата промыслов, – закончил лейтенант.

Учитывая важность задания, Рахов ввел индивидуальные занятия с каждым курсантом снайперской группы. Самых способных стрелков он, правда, ухитрялся отчислять в лагерь за «нерадивость», однако и те, что оставались в группе, к концу месяца могли похвастаться меткостью стрельбы. По истечении срока обучения их инструктор получил вознаграждение, а обученные были отправлены на полевой аэродром.

…Воспользоваться своим умением им, к большому сожалению господина Фаулидиса, не удалось. Вся эта группа диверсантов и террористов была арестована советскими чекистами сразу же после её приземления.

Приближалось лето, а вместе с ним и новое немецкое наступление. Все фашистские офицеры ходили в приподнятом и радостном настроении. Визгливые выступления Геббельса и многозначительные обещания фюрера подливали масла в огонь. «Команда Локкерта» работала на бешеных оборотах – комплектовались новые диверсионные группы, уточнялись районы их заброски, подгонялось снаряжение. В это время Фаулидис выступил с инициативой, которую благосклонно встретили в абверовских кругах. Одновременно с подготовкой шпионов и диверсантов зондеркоманда приступила к формированию националистических подразделений, на которые возлагались рейдовые операции в тылу советских войск. При этом в разговорах всё чаще упоминалось слово «Сталинград». Громадная машина вермахта и его разведывательные службы были готовы, казалось, к завершающему удару. Но уже с первых дней некоторые механизмы этой машины начали давать перебои. И первым это почувствовал абвер.

…15 июня 1942 г. из особого отдела 9-й армии к нам поступила телеграмма, в которой сообщалось, что на квартире стрелочницы станции Боровая задержаны два агента гитлеровской разведки. При аресте у них изъяты топокарты, компасы, оружие, деньги. На допросе один из них назвался Раховым и просил сообщить о нём в особый отдел Юго-Западного фронта.

В 9-ю армию срочно выехал лейтенант госбезопасности Балакин. Рахов, а это действительно был он, рассказал, что на нашу сторону он был заброшен ещё 11 июня в районе села Кунье Харьковской области в паре с агентом, бывшим петлюровцем, по кличке Петер. Им поручили разведать наличие наших войск по реке Дон, на участке Серафимовичи, Калач, Цимлянская. На станции Боровая Николай, дабы не возбуждать подозрений напарника, симулировал отравление и настоял на том, чтобы переждать два-три дня до выздоровления у этой «хорошей тетки». Стрелочница действительно оказалась советским человеком – постояльцы показались ей подозрительными и она на следующее же утро привела домой красноармейцев.

Оказавшись среди своих, Николай очень волновался, но докладывал четко и по существу. Со слов своего «друга», абверовского лейтенанта Александра Кранца, ему стало известно, что в годовщину начала войны – 22 июня – немецкое командование начинает крупное наступление на Сталинград. В связи с этим «Абверкоманда-101-А» забросит в тылы наших фронтов – Брянского, Юго-Западного и Южного – около двухсот агентов, окончивших Варшавскую, Брянскую, Полтавскую разведшколы и курсы в Мариуполе, Волновахе и Харькове. Заброска будет производиться главным образом по воздуху на территории Тамбовской, Саратовской, Сталинградской и Астраханской областей, а также в Ставропольский и Краснодарский края. Рахов. подробно описал многих известных ему агентов, рассказал о методах их действий, паролях и экипировке.

Балакин срочно связался с Дубровиным, и тот принял решение возвратить Николая Рахова в «команду Локкерта». Там он должен был заявить, что своего напарника ликвидировал при его предложении явиться к советскому командованию с повинной.

Благодаря данным, полученным от Рахова, чекисты особого отдела фронта и управлений НКВД Тамбовской, Саратовской и Сталинградской областей только в июле 1942 г. арестовали 110 гитлеровских агентов. Ещё одна масштабно задуманная операция абвера была сорвана.

С момента ухода Рахова к немцам прошло уже больше трех недель, а мы не получали ни от него, ни о нем никаких известий. Никто из нас не хотел верить в наихудшее, хотя для опасений были основания. Ведь мы отправляли Рахова в спешке – срок выполнения его задания истек в день встречи его с Балакиным. Немцы могли заподозрить неладное и в тех сведениях, которыми был снабжен Николай: ведь их авиация вела в Придонъе интенсивную разведку и могла обнаружить расхождения с раховскими разведданными. Но особую тревогу вызывали показания его напарника – Петера. На одном из допросов – к большому сожалению, уже после ухода Николая – бывший петлюровец заявил, что Рахову немцы полностью не доверяют и его, Петера, приставили к нему.

Шли дни за днями, но на наши запросы Харитон Карпович отвечал, что связи с Раховым нет по-прежнему и установить его судьбу не удается. Борис Всеволодович Дубровин ходил мрачный как туча. Он терзался сознанием своего бессилия помочь Рахову. Не мог простить он себе за принятое решение о возврате его в «команду Локкерта».

Вместе с тем провал Рахова мог принести значительный ущерб нашей работе на этом участке. Наступление немцев на сталинградском направлении разворачивалось широким фронтом, а «зондеркоманде Локкерта», судя по всему, в оперативных планах гитлеровского командования отводилось далеко не последнее место. Все задержанные по ориентировке Рахова абверовские агенты показывали, что в Волновахе и Мариуполе проходят ускоренный курс обучения ещё несколько групп диверсантов для работы в ближайших тылах советских войск и в самом Сталинграде, и мы необходимое о них должны были знать от Рахова.

Взвесив всё это, руководство особого отдела фронта, который с 12 июля был переименован в Сталинградский, приняло решение направить в Мариуполь, где проживала жена Николая, нашего человека. Там нужно было в кратчайший срок выяснить судьбу Рахова и в случае его провала постарайся внедриться в «зондеркоманду Фаулидиса-Локкерта».

Начался срочный подбор кандидатуры для выполнения такого задания. Поиск её шел среди младшего командного состава. Нужен был человек смелый, энергичный, беспредельно преданный Родине и к тому же уже побывавший в немецком плену. Кроме того, нужен был если не уроженец Мариуполя, то, во всяком случае, человек, имеющий там близких родственников и, желательно, знающий, хотя бы слабо, немецкий разговорный язык.

После тщательного отбора остановились на одной из кандидатур.

Лейтенант Василий Гордиенко незадолго до начала войны окончил авиационное училище. Первый боевой вылет совершил 22 июня 1941 г. За два месяца боев сбил три фашистских самолета, за что был представлен к ордену Красной Звезды. В дни самых напряженных боев на киевском направлении подал заявление в партию. В одном из неравных воздушных боев в районе Кировограда сбил четвертого по счету гитлеровца, но и его И-16 получил несколько прямых попаданий, и обожженный лейтенант попал в плен. В бессознательном состоянии его доставили в санчасть при Днепропетровском лагере для военнопленных. Только стал на ноги – попытался бежать. Потом – вторая попытка, третья. Вначале гитлеровцы ограничивались штрафным бараком, а в начале октября отправили Гордиенко в лагерь смертников в Замостье. По дороге ему и ещё таким же пятерым смертникам удалось бежать. Все шестеро после двухмесячного скитания по лесам, полям и болотам вышли наконец к своим на участке 21-й армии.